чными заботами, как отношение общества к войне. Гению должно было быть позволено следовать курсом, предназначенным судьбой с «бесстрастностью и хладнокровием сюзерена». Геббельс понимал, что у Гитлера не будет этой свободы действий, если его министр пропаганды не сможет чувствовать настроение в обществе. Только тогда германское государство сможет подготовить население к правильному восприятию политики Гитлера. По этой причине Геббельсу требовалась точная информация о настроениях и моральном состоянии немецкого общества. Такие данные позволяли бы ему судить об успехе или провале той или иной пропагандистской кампании и дали бы правительству возможность подготовить население к предстоящим изменениям в политике и экономике, будь то сокращение карточных рационов или нападение на соседнюю страну. Таким образом, Гитлер оказывался в растущей изоляции от народа, будучи вынужденным во всем, что касалось мнений общества, целиком полагаться на Геббельса. Последнего же такое положение устраивало как нельзя больше, ибо соответственно возрастало его влияние и значение. В тоталитарном обществе пропаганда часто подготавливает население к тому или иному мероприятию, решение о котором, на самом деле, уже давным-давно принято, но пока держится в секрете. При проведении таких операций требовалась известная тонкость и изворотливость.
В «Третьем рейхе» не было никакого «общественного мнения», по крайней мере, в общепринятом смысле, таким, каким его привыкли ощущать граждане западных демократий. Не было и столкновения, борьбы мнений в средствах массовой информации, а значит, не было и легальной возможности для критики режима и его политики. Йозеф Геббельс добывал информацию о настроениях в народе из разных источников, не полагаясь исключительно на официальные каналы. К этому материалу он присовокупил свою творческую фантазию и интуицию, а также представляемые им обобщенные и переработанные сообщения или сводки, которые регулярно ложились на стол рейхсканцлера и фюрера, становились основой принятия Гитлером важнейших решений. Министр пропаганды внимательно прочитывал обзоры еженедельных докладов о своей деятельности, которые представляли его секретарям все сорок два управления и отдела его министерства. В этом документе содержались не только данные о проведении и различных пропагандистских кампаний, но и свежая информация о настроениях населения различных гау. Геббельс хранил этот материал в тайне от посторонних глаз и запретил начальникам территориальных управлений министерства снабжать этой информацией какие-либо другие правительственные учреждения. Он оправдал это решение тем, что со стороны СД имеются возражения против любого распространения этих материалов, но в действительности, ему хотелось сохранить монополию на них, ибо только из этих обзоров и сводок можно было узнать правду о том, что думал народ о вождях и их решениях, и об эффективности работы аппарата министерства пропаганды. Сообщения с мест попадали, прежде всего, в руки статс-секретаря и начальника отдела пропаганды. Этих высокопоставленных чиновников интересовало моральное состояние населения и его отношение к режиму в целом. Они постоянно предупреждали начальников окружных управлений пропаганды не направлять материалы, в которых содержались «отдельные, изолированные случаи извращенной, негативной реакции на различные события». Гуттерер, на совещании в начале 1943 года, сказал этим начальникам, что по каждому конкретному случаю должны приниматься решительные меры воздействия, типичные для «эры борьбы». Берлин беспокоило ворчание значительных обывательских масс по поводу урезания норм выдачи угля. Высказывания отдельных личностей, имевшие своей подоплекой личные обиды, не имели особого значения, и их можно было игнорировать или, на худой конец, принять полицейские меры.
Продолжение войны зимой 1939–1940 годов вызвало некоторое недовольство у населения. Рейх не был готов к долгой войне. Бедняки с особым раздражением отреагировали на заявление министерства экономики, что им придется обойтись старой обувью, поскольку пока, из-за военных заказов, обувная промышленность не в состоянии удовлетворять нужды гражданского населения. В Ростоке зимой жители зябли от холода, в своих плохо отапливаемых квартирах, из-за нехватки угля и с возмущением отнеслись к тому факту, что в котельные кинотеатров и театров топливо было завезено в достаточном количестве. Это был как раз тот случай, когда политика Геббельса, состоявшая в том, чтобы ни в коем случае не закрывать учреждения массовой культуры, дала обратный пропагандистский эффект. Объявления в газетах о закрытии кафе и ресторанов часто содержали такие фразы, как: «Закрыто по причине нехватки продовольствия». Такая практика продолжалась вплоть до января 1940 года, когда Геббельс положил ей конец, запретив упоминать в средствах массовой информации о каких-либо перебоях в снабжении населения промышленными и продовольственными товарами. Весной 1940 года длинные очереди выстроились у табачных лавок, что свидетельствовало о недостаточных запасах импортных товаров и о желании населения запастись сигаретами впрок, потому что оно не верило в способность государства разрешить эту проблему. Очереди уже сами по себе являлись негативной пропагандой против национал-социалистического режима, и поэтому обеспокоенный Геббельс приказал Гуттереру и Вехтеру принять меры к тому, чтобы розничная торговля табачными изделиями велась в часы, когда очереди меньше всего бросались в глаза. В отношении холодной зимы министр пропаганды был бессилен, но и здесь он попытался сделать хорошую мину при плохой игре, дав указание прессе печатать материалы о том, что весь остальной мир страдает от необычно суровых холодов.
Геббельс, почувствовав, что антибританская пропаганда против плутократов начинает находить отклик в сердцах людей, усилил эту кампанию, обещавшую принести неплохие плоды. Один иностранный обозреватель отмечал в феврале 1940 года: «Ни одному объективному и беспристрастному наблюдателю не удается отрицать успеха, которого добились нацисты своей пропагандой… Мужчины и женщины, которые еще в прошлом октябре или ноябре пребывали в растерянности, не зная, как объяснить причины и цели войны, теперь говорят на языке Геббельса». Далее этот же обозреватель так комментировал изменение настроений масс: «Доктору Геббельсу и его молодым, способным сотрудникам и в самом деле удалось переделать образ мышления подавляющего большинства немцев. Причем этот успех был достигнут ими в военное время». К апрелю 1940 года Геббельс, желая закрепиться на завоеванных позициях, приказал своим радиокомментаторам прекратить высмеивание правителей Британии. Таких людей, как Черчилль и Дафф Купер, необходимо было изображать «мстительными плутократическими врагами». Геббельса очень беспокоила британская пропаганда. Листовки, сбрасывавшиеся с самолетов, могла подорвать или совсем разрушить тот образ Британии, который он создал в сознании своих соотечественников.
Британский плакат времен Второй мировой войны
Несмотря на все свое хвастовство и действительные успехи, Геббельсу на протяжении всей войны так и не удалось избавиться от сомнений по поводу достаточной сплоченности и монолитности германской нации. Смогут ли немцы стойко переносить военные поражения и неудачи? Здесь министру пригодился цинизм, которым отличались его откровенные разглагольствования в узком кругу доверенных лиц. 22 апреля 1940 года он распорядился, чтобы 5 мая того же года радиопрограмму «Концерт по заявкам радиослушателей» заменили трансляцией футбольного матча Германия-Италия, если у германской команды были более предпочтительные перспективы на победу. Двумя днями позже Геббельс затребовал разъяснений, почему германские борцы проиграли чехам в Праге.
Среди немцев, на бытовом уровне, начали проявляться признаки недовольства нехваткой товаров ширпотреба и налетами английской авиации. В 1940 году британские самолеты чаще сбрасывали на германские города, расположенные на северо-западе, бомбы, а не листовки. Эти бомбардировки не нанесли большого ущерба, однако они опровергли утверждение Геббельса, бахвалившегося, что Люфтваффе якобы завоевали господство в воздухе. Война изменила образ жизни большинства людей к худшему, и это вызвало у них тревогу и разочарование. Культура, отрасль развлечений и вообще вся общественная жизнь приходили в упадок. Частично это было связано с системой рационирования, введенной в начале войны. Настоящий кофе исчез с прилавков, и покупателям осталось лишь довольствоваться так называемым «германским кофе», представлявшим собой смесь размолотых обжаренных желудей и зерна, в которую для аромата добавлялась мизерная щепотка настоящего кофе. Вино имелось в изобилии, однако качество пива резко ухудшилось. Оно стало таким жидким и бесцветным, что берлинские шутники сравнивали его с мочой коня, страдавшего от диабета. Настоящего чая не было и в помине, так же как и кофе. Люди переоборудовали подвалы своих домов в бомбоубежища или старались запомнить месторасположение ближайших коллективных убежищ, чтобы знать, где прятаться, если налет Королевских ВВС застигнет их на улице, по пути на работу или в магазин. В гости друг к другу ходили теперь только в дневное время, иначе засидевшимся допоздна грозила опасность попасть под английские бомбы.
Проблемы, вставшие перед населением, осложнили задачу Геббельса, который усиленно проповедовал этику нацистского героизма и стойкости и в то же время должен был убеждать своих соотечественников не расстраиваться по поводу перебоев в снабжении и других бытовых неудобств. Примеры народного юмора, казалось, подтверждали эффективность воздействия национал-социалистической пропаганды, однако имели хождение и анекдоты, от которых явно отдавало антинацистским душком. Весной 1940 года большое недовольство у немцев вызывала позиция Италии, которая не спешила вступать в войну на стороне рейха, несмотря на то, что геббельсовская пропаганда годами на все лады расписывала фашистскую Италию как единственную верную союзницу Германии. Военные неудачи Италии, в период между июнем и декабрем 1940 года, дали немецким обывателям повод изощряться в антиитальянских шутках. Геббельсу прекрасно были известны все анекдоты и шутки, но он не знал, как на них реагировать. Некоторые популярные анекдоты носили явно изменнический характер. Осенью 1940 года из уст в уста, шепотом, озираясь по сторонам, люди передавали друг другу такой анекдот: «Вопрос: «Самолет, в котором летят Гитлер, Геринг и Геббельс, терпит катастрофу. Все трое погибают. Кто же спасся?» Ответ: «Немецкий народ». Более по вкусу режиму пришлась, однако, другая шутка, также составленная в вопросно-ответной форме, которая получила хождение в конце лета 1940 года и приобрела еще большую известность: «Вопрос: Кто является самым великим электриком всех времен? Ответ: Фюрер! – Он подключил к сети Германию, отключил Польшу, заземлил Рема и его приятелей, изолировал евреев, электрифицировал Англию, подал высокое напряжение на весь мир, и при этом у него ни разу не получилось короткого замыкания».