Сокрушительные удары немецких войск, которые привели к полному поражению Франции, Голландии, Бельгии и Люксембурга в мае и июне 1940 года, оказали огромное влияние на немецкое общественное мнение. И дело было не только в том, что Франция, этот давний враг, была, казалось, навсегда повержена в прах. У всех немцев вдруг возникла эйфория, вызванная огромным масштабом побед германского оружия. Из уличных громкоговорителей и обычных радиоприемников то и дело раздавались бравурные солдатские песни и марши, такие, например, как «Песня о Франции». Реакция населения на поражение Франции представляла большой интерес для нацистских правителей. С августа 1939 года Геббельс рисовал Францию безвольным, послушным союзником Британии, рабски следующим в фарватере ее внешней политики. Главари британской плутократии, столкнувшись с коррумпированными французскими политиками, которые перестали выражать интересы народа, втянули Францию в ненужную и бесцельную войну. Антифранцузская пропаганда основывалась, главным образом, на исторических примерах посягательств французов на исконно германские территории. В ходе военной кампании мая-июня 1940 года все изменилось. Немцы вдруг услышали сообщения о черных колониальных войсках, зверствах французов, совершавшихся в отношении немецких военнопленных, а сама Франция изображалась биологически деградировавшей и вымирающей нацией. Когда Франция рухнула, а сопротивление Британии походило на укусы разозленного комара, победная эйфория достигла своего апогея. Однако эйфория быстро прошла, а ожидаемой капитуляции Британии все не было, и многие немцы пришли в замешательство.
У немцев возникло ощущение, что история прошла свой поворотный пункт, завершив противостояние Франции и Германии. Это чувство впервые появилось у немцев на Олимпийских играх 1936 года, когда немецкие зрители бурно приветствовали французскую команду в момент ее прохождения перед ложей Гитлера. Французы тогда отдали почести фюреру. В 1940 году Гитлер намеревался использовать Францию против Великобритании, поэтому его пропагандистская машина резко сбавила обороты антифранцузской кампании. Однако симпатия к Франции и несчастным французским солдатам не входила в расчеты Геббельса, и поэтому в июле германская пресса вновь напечатала материалы о французских зверствах. Резкий контраст возникал между антифранцузской пропагандой и многочисленными сообщениями партийной канцелярии с фронта, в которых говорилось о мужестве и храбрости французских солдат. Германские газеты раскопали в архивах первой мировой войны различные небылицы, и, присовокупив к ним кое-что из статей начала июня, сочинили репортажи о пытках, которым колониальные войска подвергали немецких солдат. Многие граждане австрийского города Инсбрука потребовали, чтобы Франция кровью заплатила за эти «зверства». В докладах СД сообщалось, что в эти великие дни победы с новой силой ощутилось единство фронта и тыла.
Эйфория, распространившаяся среди немцев, явилась результатом ожидания прекращения всех военных действий. Слухи о мире циркулировали с возрастающей интенсивностью. Это обеспокоило Геббельса, который прекрасно знал, что ожидает Германию в ближайшем будущем, и он запретил средствам массовой информации использовать слово «мир». В бюллетене RPL от 15 мая указывалось, что употребление фразы «после победы» вполне допустимо, но, ни в коем случае, не следовало говорить «после заключения мира» или «после войны». В июне и июле многие немцы, также как и жители Франции и нейтральных стран, разделяли мнение, что война скоро окончится. Геббельс понимал, что сопротивление англичан (во всяком случае, пока Черчилль продолжал свою политику) делало эти надежды весьма зыбкими. Он чувствовал, что долгая война, в ходе которой германские города будут подвергаться все более жестоким воздушным налетам, окажет катастрофическое моральное воздействие на население, изголодавшееся по миру. По этой причине, министр пропаганды в последние пять месяцев 1940 года сосредоточил усилия своего ведомства на подготовке нации к воздушной войне. Еще 20 мая, когда немецкие войска развили стремительное наступление на Запад, Геббельс приказал средствам массовой информации сообщить населению точные данные о количестве жертв британских воздушных налетов. Фальсификация подорвала бы доверие немцев к официальным сообщениям, в то время как правдивые цифры и факты закалили бы германский народ и возбудили бы в нем еще большую ненависть к врагам. В августе, во время «Битвы за Англию», Геббельс еще раз прибег к подобным увещеваниям. Разумеется, в тот момент, когда перевес сил был явно на стороне немцев, он мог позволить себе немного и пооткровенничать, однако его пропаганда оказывала желаемое воздействие на германское общественное мнение. Иностранный корреспондент отмечал в конце августа, что многие немцы верили Геббельсу, когда он называл англичан убийцами. Он говорил, что англичане бомбили мирные дома немцев, в то время как Люфтваффе поражали лишь «военные объекты». Главным тоном немецкой пропаганды стал праведный гнев. Министр хорошо знал, чем можно затронуть душу немца.
В начале сентября по всему рейху был распространен плакат, который появился в результате сотрудничества чиновников одного из отделов министерства пропаганды с представителями штаба гражданской противовоздушной обороны. Надпись на плакате гласила: «Решать вам». Это была психологическая подготовка широких масс населения к воздушной войне, поскольку плакат содержал адреса ближайших бомбоубежищ и инструкции, как вести себя при воздушном налете. Двенадцать дней спустя Геббельс дал указание германской прессе избегать ссылок на плохое состояние бомбоубежищ в Великобритании, поскольку это могла привлечь внимание населения к немецким сооружениям подобного типа, готовность которых была довольно низкой. В 1940 году Геббельс мог похвалить себя за эту предусмотрительность. После ошибок и тревог, которыми характеризовалось поведение людей в первые месяцы войны, он почувствовал, что его влияние в значительной степени возросло. Один иностранный наблюдатель заметил в декабре: «Через полтора года войны… моральный дух германского населения держится на достаточно высоком уровне».
После того как в 1940–1941 годах Британия успешно отразила воздушное наступление Люфтваффе, народу Германии стало ясно, что война затянется надолго. Геббельс оказался прав, выступив против преждевременного оптимизма. Теперь перед ним встала иная задача – развеять чрезмерный и преждевременный пессимизм, уверив своих соотечественников, что время работает на Германию и ее союзников. Однако многим немцам старшего поколения, без сомнения, врезались в память 1917-18 годы, когда время работало против рейха. Средний немец продолжал весьма остро реагировать на все, что в той или иной степени сказывалось на уровне и привычном укладе его жизни. Раздавалось ворчание по поводу снижения производства пива. Это непопулярное и неразумное, на первый взгляд, решение властей было, однако, вполне здравым по смыслу, ибо один миллион тонн зерна в год, уходивший на варку пива, можно было с куда большей выгодой пустить на откорм свиней и частично удовлетворить запросы потребителей. Конечно, многим немцам не хватало второй или третьей кружки пива, хотя сделав первый глоток и почувствовав водянистый, ненатуральный вкус этого напитка, некоторые начинали склоняться к мнению, что правительство поступило верно.
В течение первого полугодия 1941 года немцы, вне зависимости от своего пристрастия к пиву, испытывали сильнейшее недовольство из-за крайне неудачных действий итальянских вооруженных сил, в результате чего основные тяготы ведения войны ложились на плечи Германии. Появились даже отдельные тревожные факты, свидетельствовавшие о росте уважения к англичанам за их стойкость и непреклонность. В феврале Геббельс приказал средствам массовой информации не упоминать о том, что члены английской королевской фамилии посещали места, пострадавшие от бомбардировок немецкой авиации. Пропагандистский эффект таких сообщений был ничтожный. Они, скорее, вызывали обратное воздействие, ибо многие немцы стали уважать короля и королеву. Кроме того, некоторым приходило в голову сравнение с национал-социалистическими вождями, которые ни разу не показывались на руинах немецких городов. К апрелю все чаще стали слышаться высказывания типа: «Англичане оказались покрепче нас!», «Крепкий орешек – эти англичане, как бы нам не сломать об него зубы», «Только подумать, что с нами стало бы, если бы нам пришлось испытать то, что англичане переносят сейчас». Даже успехи германской армии на Балканах не могли рассеять это невеселое настроение. Американская помощь Британии вызывала у рядовых немцев серьезную озабоченность. Среди них шли оживленные дискуссии в том, как отреагирует Рузвельт на завоевание нацистами Греции и Югославии. Увеличит ли он поставки военно-стратегических материалов и оружия на Британские острова или, наоборот, урежет их? Многие немцы были склонны придавать слишком большое значение влиянию американских изоляционистов, таких, как например, Чарльз Линдберг, человек, пользовавшийся в рейхе исключительной популярностью. Большое беспокойство доставляли Геббельсу и листовки, которые сбрасывали самолеты англичан, поскольку в них шла речь об огромных американских военных поставках Англии, которые якобы гарантировали победу этим плутократам. При этом авторы листовок ссылались на пример 1918 года.
Полет Рудольфа Гесса в Шотландию, в мае 1941 года, поразил всю Германию, в особенности членов НСДАП, словно гром среди ясного неба. В докладах СД отмечалось, что ни одно недавнее событие не вызвало столь глубокого потрясения. Некоторые нацисты сравнивали этот полет по значению с так называемым «путчем СА» под руководством Эрнста Рема в 1934 году. Дней десять разговоры об этом событии не сходили у всех с уст. Казалось, никто не верил официальной версии о том, что Гесс был «душевнобольным». Ходили самые противоречивые слухи. Согласно одному – Гесс намеревался улететь к своим родителям в Египет, в другом утверждалось, что Гесс направлялся в Россию. Среди некоторых слоев населения наци № 2 пользовался довольно широкой популярностью, и о его полете говорили везде, у газетных киосков, в парикмахерских, в пивных. Молчание британских властей лишь осложняло дело. Несколько коротких, невразумительных коммюнике не содержали никакой информации, ухватившись за которую, можно было бы построить упреждающий контрпропагандный выпад. Вскоре с бомбардировщиков Королевских ВВС на Германию посыпались листовки, в которых говорилось: «Гесс знал о многом. Он предвидел поражение». Нацистские главари, не на шутку встревожившись, срочно мобилизовали на отражение этого удара десятки тысяч партийных агитаторов, которые в буквальном смысле «пошли в народ», чтобы разрядить напряженность. Это мероприятие дало определенные результаты, но полностью ущерб, нанесенный престижу партии, так и не удалось ликвидировать. Однако полет Гесса принес и некоторую выгоду, поскольку помог Гитлеру отвлечь внимание населения от подготовки к нападению на СССР, слух о котором уже начал циркулировать в Берлине и других германских городах. Правда, к середине июня этот слух снова возвратился на первый план.