Что в этом сложного?
Я спросил операционных сестер, не завалялась ли в каком-нибудь из шкафов дрель. Я надеялся, что у пациента была экстрадуральная гематома, то есть скопление крови между поврежденной костью и ее фиброзной оболочкой, а не внутри самого мозга. Без современных методов визуализации любая попытка определить проблему была похожа на бурение нефтяной скважины. Я понимал, что простой отек мозга и кровотечения глубоко внутри черепа были более распространены, чем проблема, которую я надеялся решить. Однако экстрадуральное кровотечение было единственным диагнозом, с которым мы могли хоть что-то сделать. Если бы мы не вмешались, пациент точно умер бы, и потому у меня не было никаких сомнений в том, что мы должны попробовать.
Положив голову пациента гематомой вверх, я попросил медсестер сбрить спутанные волосы. Под ними был характерный разрыв, который я хирургически расширил, чтобы обнажить кость. Там, к своему облегчению, я увидел перелом черепа. Тот скорее напоминал треснутую яичную скорлупу, чем сломанную кость, но повреждение свидетельствовало о силе удара. К тому моменту хирургический набор времен Второй мировой войны аккуратно выложили на синюю ткань рядом со мной – я видел нечто подобное в музее Королевского колледжа хирургов, но мне все равно потребовалось время, чтобы понять, на что я смотрю.
После того как мы закрепили сверло, я начал сверлить кость – делал коническое отверстие до тех пор, пока кончик сверла не проник во внутренний слой черепа. Крови пока не было. Следующий шаг состоял в том, чтобы использовать тупое сверло, похожее на розу, чтобы создать цилиндрический туннель через всю толщину кости. При этом из костного мозга засочилась кровь, но, к счастью, в Барнетской больнице даже нашелся костный воск, чтобы взять кровотечение под контроль. На тот момент мое осторожное исследование все еще не выявило экстрадурального скопления крови, на которое я так надеялся. Последним шагом был надрез оболочки между костью и мозгом с помощью острого скальпеля. Кровь так и не появилась.
Измаила это не слишком огорчило. Он ежедневно имел дело с травмами и понимал, что нам могло потребоваться несколько попыток в разных местах, чтобы найти сгусток крови. Я сделал второе отверстие в нескольких сантиметрах от первого. Перфоратор, сверло в виде розы, скальпель – безрезультатно. Я чувствовал себя никчемным. Однако снижение частоты сердечных сокращений и спонтанное повышение кровяного давления без переливания крови свидетельствовали о том, что мы должны продолжать. Если у пациента был отек мозга, он был обречен в любом случае. Но если бы мы обнаружили место кровотечения под переломом, у него появился бы шанс.
Я сделал еще одно отверстие, на этот раз выше. Использовав перфоратор и сверло, я понял, что в скальпеле уже нет необходимости. Кровь хлынула прямо на мою обувь. Если бы это произошло во время восстановления аорты, я бы рассердился, но кровь, льющуюся на меня из черепа, я воспринял как хороший знак. Измаил и его ассистент начали ликовать, как будто были на футбольном матче, а не в операционной среди ночи. К счастью, поток крови сначала замедлился, а чуть больше чем через минуту полностью прекратился. После этого и артериальное давление, и частота сердечных сокращений снизились. Уэстаби – 2, Мрачный Жнец – 0. По крайней мере, в тот момент дела обстояли так.
Уже во второй раз мой начальник из Барнетской больницы сказал мне позволить ему и его бригаде завершить операцию. Любезная медсестра принесла мне кофе и шоколадное печенье, пока я заполнял документы. В большинстве государственных больниц комната отдыха для персонала была унылым и пугающим местом с потертыми стульями, лампами дневного света и рваными занавесками. Зелеными занавесками. Посыл был ясен: мы не хотим, чтобы вы сидели и отдыхали, даже ночью, поэтому вставайте и идите к следующему пациенту. Я надеялся, что на этом мой день будет окончен. Шестнадцать часов подпитываемых адреналином концентрации внимания и физических усилий наконец дали о себе знать. Вот почему там был я, а не мистер Джексон или мисс Шеперд. Травматологическая хирургия – это спорт для молодых.
Проницательные умы
Наша самая большая слабость – это желание сдаться. Лучший способ добиться успеха – это попробовать еще раз.
У меня была возлюбленная. По крайней мере, я думал, что она у меня была. Я пренебрегал ей, как и всем, кроме хирургии, и она не заслуживала такого отношения. Естественно, мы познакомились в больнице. Это была сестра Макдугалл из Кембриджа, где я либо работал, либо лечил собственные травмы субботними вечерами после регби. Сара была свободолюбивой душой, которая выросла у кенийского озера Накуру, а затем получила сестринское образование в Мидлсекской больнице в Вест-Энде. Разительный контраст. Ее отец был одним из «избранных». Когда этот пилот, участвовавший в Битве за Британию, узнал обо мне, он настоятельно рекомендовал ей избегать романов в больнице. Именно она продезинфицировала мои раны, зашила мне скальп и ввела антибиотики в день, когда я сломал челюсть.
Мы работали бок о бок, реанимируя пациентов в шоковом состоянии и облегчая боль страждущих. В такие моменты между врачами и медсестрами происходит единение, которого нет в других профессиях. Я был железной стружкой, которую тянуло к ее магниту, но я был не единственным.
Это была великолепная женщина, и все об этом знали. На каблуках ростом не ниже 175 сантиметров, она обладала 53-сантиметровой талией, иссиня-черными волосами и ангельским личиком.
Когда я уехал из Лондона с одним чемоданом, Сара последовала за мной. Я создал хаос в ее жизни.
В отделении неотложной помощи Бесплатной королевской больницы ее называли Сестрой-красавицей. Все восхищались ее умениями, внешним видом и состраданием. Однако она, как и я, вечерами в одиночестве возвращалась в похожую на клетку комнату в общежитии для медсестер. Хэрфилд и Хэмпстед разделяли километры. Гонконг был еще дальше. К тому же Сара знала, что в следующем году я отправляюсь на обучение в Соединенные Штаты.
Она не могла позволить себе уйти с работы и поехать со мной. Могло ли у нас быть совместное будущее? Я действительно на это надеялся, но мои безграничные амбиции значительно усложняли мою личную жизнь. Сидя в одиночестве в унылой комнате отдыха в субботу вечером, я начал думать о Саре. Она бы поняла, что мне удалось сделать в тот день. Она ухаживала за многими пациентами с травмами головного мозга, разорванными аортами и ножевыми ранениями, и не все они выживали. Словно школьнику, забившему первый в жизни гол, мне хотелось рассказать ей о своем дне. Я задумался о том, почему так плохо к ней относился. Это было неразумно по отношению к женщине, известной невероятной привлекательностью и постоянно работающей в окружении мужчин с личностью типа «А». Врачи, студенты, фельдшеры скорой помощи, пациенты – все пускали на нее слюни. Я своими глазами видел это в Кембридже, но, к своему стыду, ни разу не навестил ее в Бесплатной королевской больнице. Мы оба были очень заняты, так что встречались достаточно редко. В последний раз мы виделись за несколько недель до ночи в Барнетской больнице. Она была веселой и разговорчивой, как обычно, и радовалась возвращению в Лондон, где она училась. Мне нравилось слушать ее истории о жизни и смерти. Она одинаково уважительно относилась к бездомным, политикам и наркоманам. За неделю до нашей встречи она пыталась спасти жертву хладнокровного нападения: мужчине выстрелили в голову с близкого расстояния, и все думали, что он не выживет, однако Сара заставила реаниматологов работать усерднее и хотя бы попытаться дать ему шанс. Когда все ушли, Сара обращалась с его телом с уважением.
На следующий день этот случай попал в заголовки лондонских газет, и Сара наконец смогла прервать мой непрекращающийся эгоистичный монолог. Началось расследование убийства, и полицейские ходили по отделению, надеясь поговорить с Сарой. Кто не хотел бы допросить такую женщину? Более того, она призналась, что ей понравился старший детектив. Она поддразнивала меня этим, и с того дня я о ней ничего не слышал. Однако той субботней ночью я впервые задумался об этих словах – они больше не казались мне забавными.
Сидя в отвратительной комнате отдыха, я понял, что от Барнета до Хэмпстеда всего 15 минут езды по пустым ночным дорогам. Ранее Сара дала мне свое расписание, согласно которому в эти выходные она должна была работать в ночь. Я подумал, что в 4 утра в отделении должно быть тихо. Мне хотелось увидеть ее, и я гадал, уместно ли будет приехать без предупреждения. Подумал, что мне удастся заманить ее в машину и заняться с ней любовью. Правда, в субботу ночью в отделении неотложной помощи всегда было много пьяниц и наркоманов. Возможно, я бы съездил туда зря и оказался бы в Центральном Лондоне тогда, когда я должен был дежурить в Хэрфилде. Итак, я решил сначала позвонить. Сняв телефонную трубку в комнате отдыха, я связался с Бесплатной королевской больницей и попросил соединить меня с отделением неотложной помощи.
Ответила женщина.
– Здравствуйте, могу ли я поговорить с дежурной медсестрой? – сказал я.
– Да, но сейчас она занята. Я попробую найти ее.
Она положила трубку, и я услышал непрерывный шум на заднем плане. В отделении явно царило оживление, и я был рад, что решил сначала позвонить. Но ожидание меня волновало. Я чуть не сошел с ума при мысли о том, что снова услышу ее голос. Представил ее в накрахмаленном синем халате, ремне с серебряной пряжкой и белом чепце на кудрявых черных волосах. Вспомнил ее пронзительные голубые глаза и бесконечные ноги в черных чулках. Мисс Мира в купальнике не могла сравниться с ней.
Но затем произошло нечто неожиданное.
– Сестра Дженкинс у телефона. Чем могу помочь?
Это была подруга Сары, которую я пару раз видел. Понимая, что ночью в отделении бывает только одна дежурная медсестра, я растерялся. После неловкой паузы я ответил: