— Там что-то есть.
Она перевернула конверт, и оттуда ей в ладонь выскользнул… Нет! Она тихо охнула.
Сэм испуганно схватил ее за руку:
— Мама, что там? С тобой все в порядке?
Шарлотта медленно разжала пальцы, и Сэм увидел медальон на длинной серебряной цепочке. Мать издала какой-то странный пронзительный звук. Она отступила назад и осела на ступеньки лестницы, словно ее в один миг покинули все силы. В один прыжок Сэм оказался рядом с ней, теперь перепуганный по-настоящему. Да что же это такое? Неужели с сердцем стало плохо?
— Скорей, Сэм! — еле выдохнула Шарлотта. — Догони их!
— Полицейских?
— Скорее!
Сэм выскочил за дверь. Полицейские уже сидели в машине, собираясь уезжать, когда он замахал им, чтобы они задержались.
Каллен опустил стекло:
— Что случилось?
— Матери плохо! Ей что-то прислали в конверте. Вы должны вернуться.
Они прошли за Сэмом обратно в дом. Встревоженно он заметил, что мать плачет.
— Мам, что происходит?
— Миссис Джонс? — Макбрайд подошел к ней ближе.
Шарлотта протянула Сэму медальон:
— Открой…
Внутри оказалась старая фотография. Он не узнал того, кто был изображен справа, но с ужасом мгновенно понял, кто слева.
— Кэти, — прошептал он. — Но как это возможно?
— Миссис Джонс, что случилось?
— Та женщина… англичанка, вы назвали ее Кэти…
— Да.
— Как… она выглядит?
— Блондинка, рост примерно метр семьдесят пять, стройная, глаза голубые. На вид лет тридцать…
Шарлотта застонала так громко, что Сэм вздрогнул. Она выхватила медальон у сына и сунула его в широкую ладонь Макбрайда.
— Это дочкин медальон. Моей дочери. Она… он был на ней в тот день, когда она пропала, двадцать шесть лет назад. Ее звали Кэти… Кэти Джонс.
Макбрайд открыл медальон и принялся внимательно разглядывать фотографию.
— Вы должны отвести меня к ней! — закричала Шарлотта, цепляясь за его руку.
— Миссис Джонс, я не…
— Умоляю! Вы же сами говорили, у нее есть мой адрес. Ради бога! Я только хочу увидеть ее!
— Мама, прекрати! — Сэм схватил мать за плечи. — Кэти утонула!
— Сэм…
— Прекрати! — не сдержался Сэм. — Ты должна взять себя в руки!
— Но медальон… — Она высвободилась из его рук. — Это ведь ее медальон! У кого еще он мог оказаться?
— Не… не знаю, — с запинкой ответил Сэм и обернулся к Макбрайду, которому, казалось, было неловко наблюдать эту семейную сцену. — Я ничего не понимаю! Вы что, хотите сказать, что моя сестра жива?
— Успокойтесь, пожалуйста.
— Успокоиться? Смеетесь? Вы доводите мать до слез, даете ей надежду… Да вы хоть понимаете…
— Мы ничего не знали о вашей сестре, — негромко произнес Каллен.
Сэм зажал в кулаке медальон и сказал:
— Это возмутительно.
— Сэр, похоже, вам с матерью придется проехать с нами. В участке и разберемся, — сказал Макбрайд таким голосом, от которого Сэму стало не по себе.
— У меня сегодня несколько деловых встреч. Я не могу…
— Сэм, — тихо сказала мать, — это наша Кэти.
— Пока не известно.
— Это она, — не сдавалась Шарлотта. Она взяла сына за плечи и встряхнула его. По ее щекам текли слезы. — Какие могут быть встречи? Она жива! Я молилась, Сэм! Я молилась, всю жизнь молилась, и вот… Кэти жива!
Сэм обнял мать и смущенно погладил ее по спине:
— Ладно, мам, ладно… Поехали. Не плачь, все будет хорошо.
4
Котенок был совсем маленький, всего двух месяцев от роду, крошечный полосатик с белой грудкой, белыми носочками и черным кнопкой-носом.
— Как назовешь? — спросил он, положив ноги на кофейный столик и вольготно раскинув руки по спинке кожаного дивана.
— Не знаю… — ответила она, взяла котенка на руки и прижала к синяку на щеке. Котенок был мягкий и пушистый. Казалось, шерстка его пахла корицей. Интересно, где он его взял. — А ты как предлагаешь?
— Твой котенок, ты и называй, цыпка.
— Ну, привет, малыш. — Она улыбнулась: ну конечно, он раскаивается в своем поступке, вот, котенка ей подарил, а ведь он далеко не любитель животных. — Может, Зигги?
— Годится, — ответил он, глядя на нее водянисто-голубыми глазами.
Все девчонки в клубе по нему с ума сходили и бешено ревновали, что он с ней. Не раз она слышала: «И что он в ней нашел?» Он был хорош собой — высокий, атлетически сложенный. Благородные черты лица достались ему от бабки, в которой, по его словам, текла и русская кровь. Сара верила, что он говорит правду.
— Смотри теперь за ним как следует. Я не хочу, чтоб дома все было кувырком, так что ты за него отвечаешь.
— Хорошо.
Она уткнулась носом в мех котенка и понесла его на кухню, чтобы напоить молоком. Опустив его на пол, она выпрямилась и стала смотреть, как он неуверенно ковыляет на коротеньких лапках, обнюхивая свое новое место обитания. Такого милашку она еще никогда не видела.
В комнате включили телевизор. Шел футбольный матч.
Она застыла. Только бы его команда выиграла! Утром она слышала, как он звонил в букмекерскую контору и поставил чуть ли не две тысячи.
Она опустилась на колени.
— Иди сюда, малыш, — позвала она, затем взяла котенка в руки и ткнула носиком в блюдечко с молоком. Он сначала фыркнул, потом сам припал к блюдечку. Сперва у него ничего не получалось, но наконец он сообразил, что к чему, и начал быстро-быстро лакать, выставив кверху хвостик, точно пику. Сара погладила его по спинке указательным пальцем. Котенок громко замурлыкал, окончательно покорив ее.
— Ну что, Зигги, нравится?
Она присела рядом с ним на пол. Совсем еще кроха, такой беззащитный. Она старалась не думать об этом, но неясный страх уже зашевелился в ней.
Котенок напился молока. Она взяла его на руки. Он смотрел на нее серо-голубыми глазенками.
— Что, малыш, наелся?
Котенок потерся о ее свитер, медленно перебирая крошечными лапками. Она села на пол и подогнула ноги, чтобы он чувствовал себя защищенным, как в маленькой крепости. «Зигги…»
Сара Кенни открыла глаза, глубоко вздохнула и села в постели. Она поднесла руку к щеке. Удивительно, щека была мокрая. Она плакала во сне.
На улице гремели контейнерами мусорщики. Она встала с постели и раздвинула шторы. Солнце еще не взошло, на лужайке серебрилась изморозь. На запотевшем оконном стекле она вывела: «Зигги».
Она могла бы закрыть глаза, и его запах сразу вспомнился бы ей.
Она стерла надпись и пошла в ванную. Она бессильна справиться со своими снами, но в ее силах не допустить, чтобы воспоминания отравляли ей часы бодрствования.
— Значит, вы не верите, что ваша жена гуляет с собакой? — чуть раздраженно спросила Сара позже утром, уже на работе. Она десять минут разговаривала с Джеффом Гренджером по телефону, а к сути дела они так и не приблизились, и ее терпение было на исходе.
— Нет-нет, гуляет, конечно, гуляет…
— Тогда я не понимаю…
— Видите ли, мне кажется, что гуляет. То есть сначала я подумал, как здорово, что она теперь тоже интересуется Триггером, понимаете? Триггер, вообще-то, моя собака, и Кармел не горела желанием, чтобы он появился у нас, поэтому я и не сердился, что она не часто с ним гуляет. Сами понимаете. Ну, начала с ним более-менее ладить, я и тому радовался, но потом смотрю, что иногда он… слишком чистый, что ли. Когда с ним хожу я, он вечно где-нибудь перемажется. Ну вот, понимаете, а на той неделе, в среду, я заметил, что он какой-то чересчур возбужденный. Но главное — чистый, совершенно чистый. Но ведь в среду шел дождь, помните? Так с какой стати он в дождь остался чистым-то?
— Понятно, — ответила Сара и записала в блокноте: «Среда, собака чистая, неуставшая».
— Ну и вот, понимаете, я возьми и спроси соседа, много, мол, Кармел с собакой гуляет? А он мне и говорит, да, говорит, выходит она с псом, только сразу садится в машину и уезжает.
— Ага, — произнесла Сара и записала: «Машина».
— Потом я ее спросил, зачем она берет машину, а она мне говорит, что любит с ним гулять в парке «Феникс». Там спокойнее, говорит. Людей, говорит, много.
— Ага. Верно, там много собачников…
— Но это очень странно! Я ведь вам говорил, Триггер — ретривер, а они, понимаете, ну, в общем, линяет он, а Кармел терпеть не может, когда всюду собачья шерсть. Поэтому в дом ему заходить нельзя. Ну разве что в кухню, там кафель, понимаете? Вот я и думаю, что она не особо должна быть счастлива, что у нее вся машина в шерсти.
— Ага, — произнесла Сара и записала: «Линяет».
— И тут я подумал: а почему, спрашивается, она с ним не гуляет где-нибудь поблизости? Мест кругом полно. Что-то тут не вяжется, знаете ли!
— А вы жену спрашивали?
— Спрашивал, но она расшумелась. Говорит, если и дальше буду приставать с расспросами, она совсем перестанет гулять с Триггером. А потом говорит, что хочет похудеть, и прогулки с собакой — самое то, и что она будет гулять с собакой, где захочет.
— Ну, она, наверное…
— Так я же, понимаете, и сказал, что это отлично, в смысле — похудеть. А на другой вечер предложил ей пойти гулять вместе, так она… ну, словом, опять на меня рассердилась. Понимаете? Говорит, голова у нее болит и гулять она не пойдет. И после совсем перестала со мной разговаривать. Мне же еще пришлось извиняться, но она все равно надулась, как будто ее обидели.
— Ага, — произнесла Сара и записала: «Голова болит, сердится».
— Теперь-то я точно уверен, — продолжал Джефф, — тут дело нечисто, и может, я немного того… перегибаю палку, но я хочу знать, что все в порядке, чтоб выбросить из головы всякие мысли, понимаете?
— Да, конечно.
— Ну, так вы беретесь?
— Вы хотите, чтобы мы следили за вашей женой, когда она гуляет с собакой?
— Ну… в общем, да.
— Это будет стоить сто пятьдесят евро в час.
— Идет.