овсе не тщеславие, а настоящая душевная болезнь — судить нам сейчас об этом сложно. Как бы там ни было, «преподобный» Джордж Хант не без удовольствия порассуждал перед журналистами на тему «воспитания народа». Он одобрил практику самосуда и заявил, что «мстители» делают благое дело. Но добавил, что не одобряет использование капюшонов, поскольку добрым людям не следует скрывать лица.
Американская глубинка середины 1930-х годов.
В общем, в те дни и месяцы в Северной Каролине особо ретивые граждане с упоением занимались «воспитанием народа», и в этой обстановке угроза линчевания отца и сына Крохмальных представлялась отнюдь не иллюзорной. По этой-то причине их и спрятали от греха подальше в тюрьме соседнего округа Нью-Гановер.
30 июня 1937 года в городе Бурго, административном центре округа Пендер, началось предварительное слушание дела по обвинению отца и сына Крохмальных, а также Эрвина Уилльямса в убийстве Пола Крохмального и последующем уничтожении его тела. Процесс вёл судья Блэйк (A. C. Blake). Подсудимые не отказались от дачи показаний, что следует признать довольно необычным для суда по столь тяжкому обвинению, чреватому для подсудимых смертной казнью.
После довольно продолжительной и конфликтной процедуры отбора жюри присяжных процесс начался 19 июля 1937 года.
Обвинение выглядело очень весомо и даже солидно, насколько такое определение уместно в отношении юридического документа. Мотив преступления был сформулирован с безукоризненной убедительностью, а представленные свидетели весьма достоверно показали этапы реализации преступного замысла.
Весьма ценным приобретением для окружного прокурора оказался Сэм Ингрэм (Sam Ingram), работник почты в Бурго, чьи показания стали настоящим восклицательным знаком под всем обвинительным заключением. Ингрэм был тем человеком, кто в начале апреля 1936 года оформил абонентский ящик для Пола Крохмального-старшего. В этот ящик на протяжении полугода приходили письма с чеками по 100$. Эти письма получал Пол Крохмальный-младший. Ингрэм, впервые увидевший в отделении почты незнакомого молодого человека с ключами от абонентской ячейки, встревожился. Почтмейстеру казалось, что эту ячейку абонировал пожилой человек [старшему Крохмальному, напомним, исполнилось 67 лет, так что зрительная память Ингрэма не подвела!]. Ингрэм остановил Крохмального-младшего и спросил, откуда у него ключи от ячейки… А молодой человек спокойно ответил, что эта ячейка арендована на его имя и… предъявил изумлённому Ингрэму удостоверение личности. Почтмейстер сверился со своими записями, убедился в том, что ячейка и в самом деле абонирована Полом Крохмальным, и решил, что его бес попутал!
И на протяжении последующих месяцев молодой Крохмальный вынимал конверты из абонентской ячейки уже без недоверчивых вопросов со стороны Сэма Ингрэма.
Сильное впечатление на присутствовавших в зале произвели допросы 2-х свидетелей, неизвестных до того широкой публике. Ими оказались пожилые русские супруги Ник Жураво (Nick Zuravio) и его жена Анастасия (Annastasia). По-видимому, их настоящая фамилия звучала как «Журавлёв» или как-то похоже, но для слуха американцев подобное слово было совершенно чужеродным и потому супругам пришлось обрезать фамилию до нелепого «Жураво». Они совсем не говорили по-английски, и по этой причине их допросы в суде проводились через переводчика.
Ник заявил, что видел сожжение человеческого тела в топке под большим стерилизатором молока. По его словам, тело туда поместили отец и сын Крохмальные. На вопрос судьи Эла Блэйка, лично беседовавшего с Ником Жураво, чьё тело подсудимые засунули в печь, свидетель ответил, что это был «старик Крохмальный». Интересно, считал ли Ник стариком самого себя — а он являлся одногодкой убитому Полу Крохмальному — хотя вопрос такого рода следует, конечно же, признать риторическим. На вопрос о роли в происходившем Эрвина Уилльямса свидетель ответил, что тот на протяжении многих часов выполнял обязанности часового, не позволяя никому входить в сарай, в котором находился стерилизатор. Поясняя свою мысль, Жураво сообщил суду, что Уилльямс был вооружён винтовкой, и всем окрестным жителям он был известен как человек грубый, жестокий и злонравный. В общем, из него получился хороший часовой!
Анастасия, дававшая показания после своего мужа, сообщила суду, что не видела сожжения трупа «старика Крохмального», но слышала рассказ мужа об этом. По её словам, «Ник пришел домой поздно ночью 4 апреля 1936 года бледный, задыхающийся и дрожащий, и рассказал ей, что видел кремацию» (дословно по стенограмме: «Nick came home late on the night of April 4, 1936, pale, gasping and shaking and told her of seeing the cremation»). Продолжая своё повествование, женщина добавила, что в ту ночь чувствовала «ужасающую вонь» («horrible odor»). Отвечая на вопрос о причине недонесения властям об известном ей преступлении, Анастасия заявила просто и бесхитростно — семья Крохмальных очень многочисленна и опасна, их все знают, и с ними лучше не связываться. Она обсуждала с мужем Николаем — то есть Ником Жураво — вопрос о возможном обращении к шерифу с заявлением о преступлении, но, подумав хорошенько, от этой мысли они отказались. Дескать, нас убьют — и никто не найдёт, вернее, никто даже искать не станет.
Что ж, логика железная — не поспоришь!
Показания иных важных свидетелей обвинения — Анны Данадыги, Джулии и Адама Смит — изложены выше. Эти люди также выступили в суде и присутствовавшие в зале репортёры сошлись в том, что общий ход процесса ничего хорошего обвиняемым не сулит.
29 июля в суд был доставлен ящик с костями, собранными на месте костровища на участке Пита Крохмального. С этого момента начались неприятные для обвинения открытия. Защита оспорила идентификацию костей, как принадлежавших человеку, и представленные ею эксперты — антрополог и ветеринар — убедительно доказали их происхождение от… коровы.
Газетные публикации последней декады июля 1937 года, посвящённые обзору судебного процесса над убийцами Пола Крохмального-старшего.
В тот же день Эрвин Уилльямс и Пол Крохмальный-младший заявили о невозможности собственного участия в убийстве Пола Крохмального-старшего 4 или 5 апреля 1936 года по причине наличия alibi. В начале апреля того года они работали на стройке в Бурго. Это был довольно лукавый довод, поскольку стройка эта находилась всего в 6 км от места убийства, но в данном случае значение имела непоколебимая категоричность заявлений, сделанных обвиняемыми. Пол Крохмальный-младший утверждал, что никогда не бывал в почтовом отделении в Бурго, свою идентификационную карточку почтмейстеру Ингрэму не предъявлял и, вообще, никогда с ним не встречался. Убедительности этого утверждения очень поспособствовало то, что ранее Ингрэм не опознал Пола в зале суда. Получалось, что обвинение не доказало получение денег именно племянником убитого, а то, что приходил некий молодой человек и показывал карточку — так это был кто-то неизвестный с поддельным документом!
На следующий день — 30 июля, в пятницу — дал показания Пит Крохмальный. Брат пропавшего без вести довольно бодро и без пауз — хотя и с сильным акцентом — рассказал суду, что не понимает причины полицейского расследования, мол-де, по его мнению, Пол-старший жив, здоров и спокойно тратит денежки, вырученные от продажи дома, в каком-нибудь солнечном штате вроде Техаса или Калифорнии. Любимого старшего брата он — Пит Крохмальный — не убивал, и тот вообще ему был как отец, поскольку росли они без отца. Что же касается фрагментов костей [якобы человеческих], то в апреле минувшего 1936 года на его участке за лесом действительно была сожжена туша коровы, павшей от чумы. Это обычная практика для любого фермера — Пит Крохмальный сжигал туши умерших животных как до апреля 1936 года, так и после. В общем, выступил Пит хорошо, очень бодро и без пауз. На хитрые вопросы прокурора Барни, призванные загнать Пита в тупик, тот отвечал, не задумываясь и не выбирая особенно выражений. Он заявил, что в последний раз видел старшего брата Пола в середине дня 4 апреля 1936 года, когда тот, бодро перепрыгнув через дренажную канаву по периметру его — Пита Крохмального — участка, отправился в лес на интимную встречу с некоей женщиной, жившей неподалёку.
Фамилию этой женщины он не знал, но она точно существовала, а любимый старший брат всегда интересовался женщинами, причём любого возраста — от девочек-малолеток до опытных, искушённых во всех смыслах бабушек… Ну, вот такой он был человек — грешный, любил женщин!
После заключительных выступлений представителей обвинения и защиты и последующего наставления судьи присяжные заседатели вечером 30 июля удалились в совещательную комнату. Они заявили, что будут готовы вынести вердикт до полуночи, но затем переменили решение и передали судье, что их можно не ждать и расходиться. Минуло 31 июля — и вердикта не последовало. Это был хороший знак для подсудимых — чем дольше совещаются присяжные, тем выше вероятность оправдательного решения! Длительные прения — это всегда признак несовпадения мнений, а для подсудимых это хорошо!
Наконец во второй половине дня в воскресенье 1 августа присяжные сообщили судье, что готовы огласить вердикт. Судья прибыл в здание суда, туда же были доставлены подсудимые. В 17:45 был оглашён вердикт жюри присяжных, из которого следовало, что все обвиняемые признаются полностью невиновными в инкриминируемых им обвинениях. Все обвиняемые немедленно были освобождены из-под стражи и отправились домой.
Впрочем, нельзя исключать того, что они сначала отправилась в бар, а потом домой… Но это неточно!
Газетное сообщение о сенсационном завершении судебного процесса по обвинению Эрвина Уильямса, Пита и Пола-младшего Крохмальных в убийстве и сожжении тела Пола Крохмального-старшего.
Это был очень интересный во всех отношениях вердикт, и можно было бы многое сказать о логике людей, за него голосовавших. Но все эти рассуждения следует признать вторичными на фоне главного вопроса: так где же Пол Крохмальный-старший? что же с ним стало?