Вурды привычно завертели ножами, не столько нападая, сколько удерживая двухвостых на расстоянии. Рыжий, лупя саблей, словно дубиной, крыл приятелей на чём свет стоит.
— И что теперь делать будем, нехристи вы блохастые? Сказал же уходить надо. Куда вы полезли?
— Ты сабелькой-то полегче размахивай, — огрызнулся Власорук. — А то заденешь кого из нас ненароком.
— Да вас, бороды боярские, порубить на заплатки мало.
Свистнула стрела. Одна из двухвостых бестий кувыркнулась и осталась лежать в траве. Вторая стрела, прилетев мигом позже, выбила соседнюю тварь. Используя расстройство вражеских рядов, Власорук умудрился прибить ещё одного противника. Остальные решили вдруг отступить. Дружно попятились и скрылись среди деревьев.
С противоположенной стороны на поляну выехали две всадницы. Не просто всадницы — овды. Одной из них оказалась Эрвела. Во второй Рыжий узнал ту самую девушку, что некогда вогнала его в краску. Вурды тоже узнали молодою овду. Именно её они вытащили из крысиных зубов во время памятной битвы на переправе.
— Долг платежом красен, — заметила овда.
Эрвела, не слезая с коня, молча разглядывала убитых врагов. Даже не кивнула знакомцам.
— Как вы нашли нас? — спросил Рыжий у молодой овды.
— Сова-подружка подсказала, где искать.
— Проклятье! Так это ваша сова меня так напугала?
— Она не наша, — поправила девушка. — Она своя собственная.
— Что-то случилось? — Власорук как всегда первым уловил суть дела. — Вы же не просто так появились здесь долги возвращать?
— Не просто, — согласилась девушка и взглянула на владычицу.
— Пока не случилось, — заговорила та, наконец. — Но скоро, полагаю, случится. Соколу может потребоваться ваша помощь. И не только Соколу.
А её подруга добавила:
— Отовсюду твари полезли. Дыр столько открылась, земля что твоё решето. Но твари не главное…
Между тем Эрвела выкрикнула какое-то слово, и три лошади выбрались из леса. Вурды фыркнули одновременно с животными. Недолюбливали они друг друга.
Мещера. Три дня спустя.
В заведении Байборея к вурдам уже привыкли, а вот владычица лесных дев, появилась на людях впервые. Впрочем в суматохе последних дней, когда колдуны шастали по Мещёрску, будто по своей вотчине, народ уже перестал удивляться чему-либо. Поэтому на приход странной ватажки мало кто обратил внимание.
Вурды, те сразу к хозяину поспешили пивком угостится, а Рыжий вслед за Эрвелой подсел разговоры послушать. Колдуны теперь подолгу просиживали в корчме. Не штаны просиживали — делом занимались.
— Ты уверен? — спрашивал Ушан какого-то кормщика. — Этот вой удалялся в полуденном направлении?
— Точно так, господин хороший, — говорил подвыпивший парень. — Почему я запомнил — на полудень церква стояла белая, с крестом поломанным. Так там само по себе било ударило, когда вся эта жуть в ту сторону подалась. Ну и перепугались мы тогда…
— И вой стих? — спросил Ушан.
— Что? А, да, стих, — согласился собеседник. — Но не сразу…
— А когда?
— Замолкло всё только под утро, когда хмарь с неба сошла.
— Когда рассвело? — уточнил Ушан.
— Нет, совсем даже не рассвело, — возразил парень. — Звёзды-то видны были ещё. Да и петухи не пели. Но только хмарь сошла, всё и затихло…
Кормщик угощался за счёт Ушана и платил волхву подробным рассказом. Рядом, за соседним столом, ещё одного мужика поил Барцай.
— С крысу? — спрашивал колдун.
— Да, с пасюка примерно, — разводил мужик руками, показывая размер.
— А зубы?
— Зубов не видел, бог миловал, — перекрестился тот.
— Так может, это крыса и была? — с нарочитым разочарованием спросил Барцай.
— Как же крыса-то? — обиделся мужик. — Неужто я крысу от бестии не отличу. Да и лошади шарахнулись, точно волка почуяв. От крысы так, небось, не шарахаются. А вой какой стоял! Разве крысы могут так выть?
— Вой? — переспросил Барцай.
— Ну да, вой, — кивнул мужик. — Оно всё с воя и началось. Бестий этих я после уже заметил, когда под ноги глянул. А сперва-то я в лес глядел, волков высматривал. А как лошади заволновались, тут я под ноги и взглянул… А там, матерь божья святая заступница, твари кишат, что вороньё на падали. Поверишь, мил человек, земли видно не было. Ну я, понятно, перепугался не на шутку и дёрнул оттуда скорее. Лошади, слава господи, вынесли, не дали пропасть…
— А сколько их было? — спросил Барцай.
— Кого, лошадей? — удивился мужик. — Пара, сколько ж ещё… Я завсегда пару запрягаю…
— Да нет, бестий, — терпеливо поправил Барцай. — Бестий сколько?
— Не считал, господин хороший, извиняйте. Не об том тогда думал.
Эрвела, потягивая квас, ждала, пока колдуны закончат. А те, заметив владычицу, быстро свернули расспросы.
— Чего говорят? — спросила овда, как только Барцай и Ушан уселись рядом.
— Всё то же… — пожал плечами Барцай. — Бестии, вой.
— Но что любопытно, — добавил Ушан. — Все утверждают, будто твари следовали своей дорогой, не обращая на людей никакого внимания.
— Видимо те, на кого они обратили внимание, уже не могут рассказать тебе об этом, — мрачно пошутила Эрвела. — Остальные-то где?
— Кто на мельнице, кто в слободке.
— Мена всё у Сокола живёт?
— Нет. В Елатьму вернулась. Сказала, в собственном доме ворожить сподручнее. Заезжать обещала.
— Жаль, нужна она мне. А от чародея что слышно?
— Ничего не слышно. Сами уж беспокоимся.
Псков. Июнь 6860 года.
Канун полной луны наступил. Этот день обещал разрешить большинство загадок, прекратить тягостное ожидание, а главное, явить, наконец, людям подлинного врага.
На лёгкую и скорую победу никто не рассчитывал. И потому все обитали «Выбутской Девы» легли пораньше, хорошенько выспались, а, поднявшись задолго до рассвета, плотно позавтракали — кто знает, когда ещё доведётся прилечь или перекусить. Жевали молча, с усердием, словно уже вступили в схватку с врагом. Пили, наоборот, осторожно, чтобы не тяготить понапрасну брюхо.
Хозяин давно прибрался, а они так и сидели за пустым уже столом, думая каждый свою думу.
Чуть посветлело, подошёл воевода с боярами да сотниками. Тихо расселись по свободным местам, и трапезная окончательно превратилась в подобие полковой гридницы. Это ощущение не нарушало ничто — «Выбутскую Деву» с вечера закрыли для посторонних.
Время шло. Кто-то дремал, будто пытаясь отоспаться впрок, другие негромко беседовали. Сокол рассказывал Борису о родной стороне, о лесных народах. Калика бесшумно молился, а его Скоморох строгал из дерева сабельку…
Прошёл час. Второй.
— Туман пошёл на город! — закричал прискакавший к «Деве» посадский гонец. — Днём пошёл!
У многих вырвался вздох облегчения. Началось! Мрачная неопределённость уступила место суетливому оживлению. Послышалась громкая речь, лязг оружия и брони. Всё это выкатилось во двор, смешалось с топотом сапог и ржанием седлаемых лошадей.
Конный отряд военачальников (даже Калика ехал верхом) поспешил на посадскую стену. Повсюду поднималась тревога: сновали по улицам гонцы, бил набат на звоннице Троицкого храма, люди, выскакивая из домов, разбегались по заранее условленным местам. Не зря столько сил на подготовку ушло.
Задрав на ходу голову, Сокол разглядывал небо. Бесёнок не соврал. Чёрная туча становилась всё гуще, плотнее, хотя, казалось бы, куда уж больше. В её чреве, словно огромные валуны, перекатывались клубы дыма, а с разных сторон набегали, одна за одной, тучки поменьше, как будто чья-то рука гнала их, сбивая в громадную общую кучу. От столкновения полыхали молнии, гремел гром. И Сокол подумал, почему же эта небесная лава не разрешилась до сих пор сокрушающим ливнем, способным вывести из берегов реки и затопить равнины. Но туча не проливалась, неведомо какой ворожбой удерживая в себе влагу.
Когда отряд добрался до посадской стены, там уже вовсю кипела работа.
— Котлы на огонь, смолу кипятить! Факелы сюда! Да осторожнее, стена деревянная, не спалите! — кричал на мужиков Мартын. — И рожи, рожи свои не забывайте прикрыть, когда туман подойдёт!
— Далеко туман-то? — спросил его Калика.
— Только что на Полонище появился. Но быстро ползёт, зараза. Вот-вот под стенами будет.
— И что, один только туман? — спросил Сокол.
— Пока другого не видно ничего, и не слышно, — Мартын пожал плечами.
— Пойдём, сами глянем, — поторопил всех воевода.
Они спешились, забрались на дозорную площадку воротной башни. Осмотрелись.
Туман наползал с юга. Он поднимался из оврагов и ям рваными лоскутами и, сливаясь в огромную единую лавину, двигался к городу. Непроницаемая пелена обволакивала слободские дома, постепенно накрывая их с крышей. Полонище будто бы таяло. Полоса видимой людям земли становилась всё тоньше, а скоро исчезла совсем.
Наткнувшись на дубовую стену, туман, словно огромное серое войско, полез наверх. Никаких, обещанных бесёнком тварей, пока никто не заметил, но сомнений не оставалось — это начало приступа.
— Костры зажигать, — распорядился архиепископ. — Лица прикрыть.
Приставленный к начальству вестовой ополченец тут же передал приказ дальше. Десятки заранее сложенных костров воспламенились, а сотни куч хвороста и дров только ждали своего часа. Послышался треск разрываемой ткани, бульканье уксуса — воины смачивали тряпки и обматывали головы.
Перехлестнув через стены, серая волна устремилась в город. Люди собирались подле костров и, выставив перед собой копья, мечи, поджидали противника из плоти. Внизу ополченцами распоряжался Данила. Он бегал от костра к костру, раздавая указания, ругая нерадивых, подбадривая нерешительных. Сам бегал, сам ругал и подбадривал. Видать не привык ещё управлять такой прорвой народу.
Туман не только продвигался вперёд, но и поднимался ввысь. Скоро он накрыл дозорную площадку, которая дольше других построек торчала островком в наползающей серой мгле. Жуткое ощущение овладело людьми. Всё вокруг них исчезло, и невозможно стало разглядеть даже настила под ногами. Только ближайшие к воротам костры пробивались мутными пятнами сквозь клубящуюся дымку. Сокол успел прикрыть лицо тряпицей, а вот Калика промедлил, и теперь сухо покашливал из-под платка.