— Вот спасибо, добрый человек, — поблагодарил он, хрустнув кочерыжкой.
Пока путник ел, ополченец разбудил дремавшую возле костра смену. Люди поднялись неохотно, бурча, что, мол, время им заступать ещё не настало. Однако тот, что с факелом, оказался на заставе старшим. Рявкнул на подчинённых, дождался внимания и произнёс:
— Пойду, отведу этого недокормыша до дороги, а то, как бы и впрямь не сунулся с голодухи через заслоны.
Сказав «отведу» старший вовсе не имел в виду, что они пойдут вместе. Скомороху пришлось идти шагах в пяти впереди. Было ещё темно, но дожидаться утра путнику не позволили. Ополченец бросил ему зажжённый факел и долго ругался, когда тот по нерасторопности чуть не запалил лес.
Дозорные костры попадались довольно часто. Их окрикивали, но, услышав отзыв, пропускали дальше. Впрочем, они всё равно не пересекали незримого рубежа.
Скоморох едва переставлял ноги, поэтому большака они достигли только под утро. То, что он здесь увидел, поразило его больше чем вся предыдущая цепочка костров посреди никому не нужного леса. По обе стороны перекрытой рогатками дороги, на расчищенном от леса пространстве, насколько хватало глаз, стояли полотняные наметы. Их было так много, что Скомороху показалось, будто он попал в воинский стан. Отчасти так оно и было: повсюду мелькали вооружённые люди, слышались распоряжения, ржали лошади, а всадники, несмотря на ранее утро, то и дело отправлялись куда-то и прибывали.
На подходе их остановили двое дружинников с головы до пят покрытых бронёй. Сразу узнавались воины породистые, не чета тем, что встретили новгородца посреди леса. Там у костра ополченцы — обычные мужики, взявшие в руки оружие лишь по необходимости, а эти словно родились в железе и вели себя соответственно.
— Стоять! — прогремел приказ.
Ополченец назвался (звали его Михаилом) и доложил, с какой целью прибыл.
— Добро, — ответил один из дружинников. — Возвращайся к своим. Об этом человеке дальше мы позаботимся.
Скоморох протянул провожатому пустую баклагу, собираясь поблагодарить, но тот покачал головой и даже шагнул назад, словно чураясь собственной посуды
— Здесь оставишь, я заберу потом.
Скоморох скривил губы, а Михаил, не прощаясь, ушёл.
— Мне сказали, будто здесь пропускают людей, — пробормотал новгородец как можно более вежливо.
— Пропускают, — подтвердил дружинник. — Только не сразу.
— Как так?
— Недельку в шатре поживёшь, — объяснил тот. — Потом и пропустим. Если, конечно, жив останешься. Так что хватит болтать. Видишь, вон шатёр с синим знаменем? К нему топай. Там сегодняшних собирают.
Они направились к шатру с синей тряпицей на верхушке. Скоморох, как завелось, на пять шагов впереди. И тут только до него дошло, отчего вся суматоха затеяна.
— Сегодняшних? — спросил он на ходу. — А если там кто с мором окажется?
— Значит, не повезло тебе. Хоть один помрёт среди вас в недельный срок, все там останетесь. Навсегда. Мы потом шатёр деревом обложим и спалим. Вон смотри, сколько вокруг земли выжженной.
— Так что же из-за одного всем помирать?
— Там, откуда ты пришёл, города целиком вымирают, — мрачно заметил дружинник.
— А отдельно нельзя поселится?
— Отчего же нельзя, можно, — отозвался дружинник. — Если свой шатёр имеется — ставь в ряд за синим и живи. Так многие делают.
— А если у меня нет своего шатра?
— Вижу, что нет, — ухмыльнулся дружинник. — Слушай, что ты дотошный какой? В общий шатёр не желаешь, своего нет, возвращаться не хочешь… не хочешь ведь возвращаться?
— Нет.
— Ну вот, — довольно кивнул дружинник. — Значит делай что говорят. Вот если бы у тебя деньги водились, то можно было бы быстро всё устроить, без ожидания.
— Ого! — изумился Скоморох. — Да если вы на лапу берёте и через это мору дорогу откроете, что тогда толку от ваших этих шатров?
— Но-но! — возмутился дружинник. — Язык-то попридержи. Тоже придумал — на лапу. Неужто мы за серебро свои семьи под чёрную подведём? Это тебе не мыто, чтобы за откуп увильнуть, а мы не мытари.
— А как же тогда?
— Чародей приедет и осмотрит. Он сразу видит на ком печать смерти лежит. Если на тебе не найдёт, сразу и пропустим.
— Так что же он всех-то не проверяет?
— Много вас больно, а он один, — буркнул дружинник. — Ну вот и пришли. Так что если денег нет, полезай в шатёр и не высовывайся. Воду и хлеб тебе доставят, за это не бойся. Мы людей голодом не морим. Полезай, полезай. Ты первый сегодня, так что один пока посидишь…
— Постой! — воскликнул щуплый, уже откинув полог. — А как зовут чародея вашего?
— Соколом зовут. А что?
— Можешь его позвать?
— Экий ты всё же настырный, — сердито сказал дружинник. — Нет его здесь. Он из Васильевой Слободы всем заправляет. Но тут тебе повезло — сегодня днём обещался заехать. А что серебро появилось?
— Думаю да. Передай чародею, что скоморох Калики его спрашивает.
— Это, какого же Калики? — удивился дружинник. — Уж не новгородского ли архиепископа, царство ему небесное?
— Его самого, — вздохнул Скоморох и скрылся внутри.
Шатёр оказался старым, поистёртым дождями и ветрами, и пустым — ни людей, как обещал дружинник, ни вещей. На земле лежало несколько охапок сухой травы — вот и весь уют. Но ему, измотанному долгой дорогой, и тряпичная крыша над головой показалась верхом блаженства. Скоморох уснул сразу, едва коснулся головой сена. Переживания последних недель, даже месяцев, сделали сон беспокойным, тревожным. Он то и дело просыпался; с ужасом озирался вокруг, но не найдя подле себя ничего страшного засыпал вновь.
По россыпи городков, окружённых белыми стенами, земля эта издавна называлась Белогородьем. Некогда процветающее, а потом запустевшее от набегов Белогородье вновь ожило с появлением нижегородского воинства и созданием Черты. Возведённая замыслом Сокола и волей Константина всего лишь за месяц она, стала, пожалуй, самым грандиозным оборонительным сооружением своего времени. И, кстати сказать, самым дорогим. Но затраты оправдали себя — чёрная смерть так и не ворвалась в Белогородье, а вследствие этого не достала и столицы Нижегородского княжества.
Черта долго тянулась вдоль Луха, а в его верховьях шла по лесам и болотам, пока не упиралась в Волгу. Через каждые полверсты стояли дозоры, между которыми передвигались конные разъезды. На дорогах и тропах путников встречали заставы. В окрестных селениях улицы перегородили рогатками, а сами селяне готовились вступить в бой.
Особое дело большие реки. По Оке опасности не ждали, но вот Волга текла как раз с моровых земель, а движение по этому пути не прекращалось даже во времена великих бедствий. Потому два десятка лодок денно и нощно сторожили реку, останавливая и сопровождая к берегу корабли. Возле Васильевой Слободы, на двух островах поставили шатровые городки, в которые силой или уговором помещали всех, кто прибывал сверху.
Мор был остановлен, но Сокол не исключал, что, почуяв сопротивление, Мститель может устроить нечто подобное псковским событиям, попытается прорвать оборону. Если это произойдёт, черта послужит сторожевой полосой, а князья, заранее предупреждённые о прорыве, смогут своевременно принять меры.
Два полка дружины, один под рукой Андрея Константиновича, другой князя Волынского, расположились в Васильевой Слободе, маленьком городке в самой серёдке Белогородья. Стояли полки с единственной целью — быть наготове и подоспеть туда, где объявится Мститель или кто-нибудь из его воинства. Поместные князья привели сюда дружины помельче. А кроме них в городке собиралось и ополчение.
Единственное что по-настоящему беспокоило Сокола, так это призрачная свита Мстителя. С бестиями княжеское воинство без сомнения управится. И числом, и выучкой, и духом оно превосходило наскоро сколоченную псковскую оборону. Да и знаний о враге с тех пор прибавилось. Но вот с неуязвимыми призраками сражаться выходило некому.
Калики нет, его посох, скорее всего, попал к Микифору. (Любопытно, — подумал чародей. — Хватит ли духу у гнусного священника пустить посох в дело? Вряд ли. Трусоват архимандрит, плохая замена владыке.)
В Нижнем тоже не нашлось достойного оружия. Дионисий ничем подобным не обладал, а своих таинственных подвижников отправил в Суздаль. Да и вряд ли они могли бы всерьёз повлиять на исход схватки, тут немного другая песня.
На всякий случай Сокол порылся в кремлёвской оружейной. Однако князья предпочитали хоть и дорогие, но вполне обыкновенные клинки. Ничего стоящего обнаружить так и не удалось.
Велик был соблазн пригласить чародеев из Мещеры. Сокол не сомневался — у каждого из них найдётся, чем удивить призраков, а то и самого хозяина. Ничуть не хуже его меча или посоха новгородского владыки. Но оставить Мещеру, в которой нет ни Черты, ни сравнимого с нижегородским воинства, совсем без защиты, он не решался. Да и не согласятся тамошние колдуны выступить на помощь православному князю, бросив собственные рубежи.
Местных же собратьев Сокол не знал. Не знал даже, остались ли здесь чародеи. Он написал марийскому князю Байбороде, но тот себе на уме, и скорее сочтёт нужным охранять собственные земли, чем помогать соседям. Даже по просьбе Сокола.
Оставалось уповать лишь на удачу, да на змеевик Вихря, который выручил его в Пскове и с соизволения судьбы, может выручить и теперь.
Иногда в Васильеву Слободу заезжал Константин Васильевич. Оставаясь в столице, он, тем не менее, принимал в подготовке отпора живое участие. Творением чародея князь восхищался не стесняясь.
— Вот бы такую оборону по южному рубежу устроить, — мечтательно говорил он. — Давно такой замысел у меня вызревает.
— Против орды совсем другую черту надобно возводить, — отвечал князю Сокол. — С крепостями и засеками, большими конными полками и тайными заставами. Там войска впятеро против нынешнего потребуется.
— Да знаю я, — махал рукой Константин, но блеск в его глазах не исчезал.