– Как ты думаешь, что больше всего портит человека? – наконец риторически произнес он, когда мы после завтрака направились к причалу, чтобы встретить участниц нашего вчерашнего праздника.
– Ну, мало ли, – сказал я, понимая, что начинается очередной тур.
– Три вещи, – с уверенностью пастыря, чуть улыбаясь, заявил Вася и продолжал:
– Женщины, слава, деньги.
Я сделал вид, что не понял в чей адрес, и ответил так, будто считал это простой дискуссией на общие темы:
– Ну, насчет славы и денег я, пожалуй, согласен, – сказал я. – А вот что касается женщин, то ровно наоборот. Женщины, по-моему, не портят человека, то есть мужчину. Наоборот: женщины делают его человеком – если, конечно, он этого достоин. Отсутствие женщин – да, портит. Третьим я бы назвал не женщин, а власть. Власть действительно развращает, верно. Власть вообще над людьми, а власть над женщинами особенно. Власть я бы даже поставил на первое место.
– А как ты думаешь… – спросил Роберт с кривой улыбкой, – как ты думаешь, ты не стал хуже с тех пор, как… писателем стал? Твои друзья не говорили тебе, что ты портишься?
– После чего? – переспросил я, чувствуя, как досада и стыдная злость поднимаются во мне. – После того, как официально членом Союза Писателей назвали, что ли?! А? Или после чего же еще? Деньги? Их у меня никогда не было, нет и сейчас. Слава? Дурь какая! Неужели ты думаешь, что членство в Союзе дает автоматически славу? Меня же по-прежнему почти не печатают! Женщины? Так при чем же тут…
Господи, опять стало тоскливо и грустно. Что с того, если даже все четверо будут нас ждать на причале. Что получится у нас в горах? Не первая это у меня попытка, сколько раз был я участником разных групп – сколько раз сам собирал… И всегда, как правило, что-нибудь, кто-нибудь…
Приближаясь к причалу, уже на расстоянии мы увидели Галю. Она стояла, прислонившись к парапету набережной, и читала книжку. Утреннее солнце сияло на каштановых волосах ее, на красной материи майки, на загорелой коже…
Она радостно улыбнулась при виде нас. Однако девочек не было. Но, может быть, они просто запаздывают?
– Они должны прийти, я их видела в столовой, – сказала Галя.
– А как ты думаешь, пойдут они с нами? – спросил я.
– Не знаю…
Наконец, на набережной появились две Лены. Они улыбались, подходя, но улыбались растерянно. И с ними не было Тани.
– Ну, что? – спросил я.
Переминаясь с ноги на ногу, они сказали, что не смогут пойти, потому что у них какое-то собрание на турбазе в 12 часов. А Таня с ними не пришла потому, что загорает на пляже…
Ленам было неловко, это чувствовалось, я подозревал, что они бы пошли с нами, если бы не Таня.
– Может быть, пойдем вот так, впятером? – спросил я на всякий случай.
– Нет, в другой раз. У нас же собрание, – робко повторила одна из них.
Только Галя, солнечная Галя разделяла чувства мои, я это видел – мы переглянулись в ней.
9
Итак, мы остались втроем. День начался, и мы отправились загорать на море.
Прошли чуть подальше – туда, где было меньше народу, а берег моря более дикий: после узкой прибрежной галечной полосы начинался песок и высокая сухая трава. Мы расположились на гальке, на жарком солнце и принялись играть в карты.
Это была игра, не знакомая нам с Васей, Галка быстро научила нас. Нужно было «заказывать», «набирать очки», и, как во всякой игре, требовался расчет и риск. Тем-то игры и хороши, что они имитируют жизнь – и именно свойства личности, нужные для повседневной жизни, проявляются в игре порой наглядно и ярко.
Вася, то есть Роберт, боялся рисковать. Он долго думал прежде, чем заказывать, мялся, трусил, недозаказывал, и Галка в конце концов уже открыто смеялась над ним. Как это типично! Он хотел выиграть, чтобы выпендриться перед Галей, и это было так ясно! Не карточный выигрыш нужен ему – ему нужна Галя, очень, очень хотелось ему ее получить! Он думал, что для нее, как и для него, имеет значение такая чепуха, как выигрыш в карты! Он явно недооценивал ее – по себе мерил! И он – боялся. Он боялся проиграть, думая, что это, якобы, продемонстрирует перед Галей его бессилие, его слабость, он сам ставил себя в зависимость от внешнего «выиграл-проиграл», позволяя думать, что ничего, кроме этих формальных показателей его «значительности», у него нет. Но ведь страх – это и есть настоящий проигрыш! Естественно, что мужские акции Васи падали неудержимо…
Больше всего раздражала Галку его занудная нерешительность, а он, пытаясь оправдаться, нудил по моему адресу:
– Это я в картах долго думаю, а вот он зато долго думает в шашках…
И – ни улыбки.
– Ну что ты, Роберт, – сказал я. – Это же неправда. Мы оба задумывались вчера. А вот то, что ты выиграл три партии, а я только одну – это верно. В шашки ты хорошо играешь. Может быть, как раз потому, что думаешь меньше?
Да, и в этом – в карточной игре – не удалось утвердиться «Роберту», хотя он, бедный, так тужился.
Решили играть в последний раз – «на желание».
– Никогда еще так не хотел выиграть! – жалобно признался бедный Роберт.
И опять никакого юмора, вот ведь беда! Он аж покраснел от натуги…
Но все же было так жалко его, что я искренне желал ему удачи. Все еще мерцали во мне две истины – одна внушенная и иллюзорная, как я понимал все яснее, другая настоящая. Как помочь Васе теперь? И в состоянии ли один человек помочь другому в таких вот случаях, прощая ему его ничтожество? Или все-таки каждый обязан пройти свой путь, набивая свои шишки и синяки?
То же, очевидно, понимала и Галка. Женщины не прощают беспомощности и маразма! Она по-королевски наказала его за неправильную сдачу карт, хотя предварительно по-королевски простила – он ошибся от волнения два раза подряд. Он обиделся, как ребенок, надулся. Когда же Галка сама игриво нарушила правила, подсмотрев взятку, он долго и нудно настаивал на том, что нужно теперь наказать ее… И опять при всем при этом ни капли юмора! Интересно, подумал я, позволила бы она ему себя поцеловать, если бы он выиграл?
Выиграла Галка и безжалостно заявила, что ее желание – сходить в душ в наш Дом творчества со мной – ей нужно голову вымыть, а на турбазе нет горячей воды.
Времени до закрытия душа оставалось в обрез, но Васе приспичило купаться, хотя вода была холодная и почти никто не купался. Галка пошла за шампунем и сказала мне, что будет ждать нас на пути у причала. Уходя, она даже не удостоила бедного Роберта взглядом, хотя он, мужественно напрягшись, демонстративно входил в холодную воду. Он не знал, что она уходит, и заплыл черт знает куда, борясь с волнами в надежде, что жестокая Галя хоть это оценит. Я собрал вещи и ждал его, досадуя, а он все телепался на волнах, и в душ мы с Галей могли опоздать.
Промелькнула смешная мысль – а не топиться ли вздумал он, – когда я вдруг не увидел среди пены его головы. Самое удивительное, что мысль эта казалась мне странно логичной в сложившейся ситуации. И естественно до нелепости глупой. Еще когда мы сюда ехали, в поезде он увлекся нашей соседкой по купе двадцатилетней девушкой Таней, не давая ей спать до часу ночи, сидя над ней, лежащей, но даже не рискнув прикоснуться. Потом ему чрезвычайно понравилась Галя, которая была с Юлей, он наградил ее девятью очками и отчаянно лебезил перед ней. Потом некая «любительница пошлепать по воде»… Молодая женщина шла по кромке моря босиком, и ноги ее романтично лизала пена, а Вася тотчас подбежал к ней, заговорил, однако она не слишком любезно ответила, хотя и пообещала прийти на обед в ресторан, куда он тотчас же ее пригласил. И он побежал в ресторан, как мальчишка, оставив меня одного в столовой Дома творчества, а в ресторане его нагрели на несколько лишних рублей, не накормив как следует, скорее, отравив, как он сам сказал, а «любительница пошлепать» так и не появилась… Были перед этим и в Москве бесконечные его увлечения, и всегда он как-то неприятно заискивал, отчего девушки презирали его. А теперь вот – Галка.
Мне же он хоть и был во всех этих своих проявлениях неприятен, однако как для «инженера человеческих душ» любопытен. Ведь он не какой-нибудь маразматик-пенсионер – он кандидат медицинских наук и – представьте! – начальник лаборатории в «закрытом» НИИ! Одинок, развелся с женой и жутко страдает от «коварства» женщин. Его постоянная суета с ними, липкая навязчивость – признак клинический, однако типичный для многих, и я надеялся, что излечимый. Мне очень хотелось ему помочь, почему я и терпел. Так что эта мысль – утопиться! – была одновременно и нелепа до ужаса, но и логична в сложившейся ситуации. Логична потому, что если человек чувствует себя до такой степени беспомощным под чарами представительниц женского пола – несмотря на свою седую голову и сорок с лишним прожитых лет, – а счастье светить ему так и не собирается, то получается порочный круг, и почему бы, собственно, не прекратить все разом, ибо ясно ведь, что так жить невозможно? Смешно? Смешно. Однако, увы, бывает…
Нет, он не утонул, слава богу. Но он действительно делал показательный мужественный заплыв и издалека не видел без очков, что Галя давно ушла.
– А Галя где? – растерянно спросил он, выйдя дрожащим на берег. – Я дальше хотел заплыть, но ветер помешал. Ветер с берега – это опасно.
Явно он ожидал одобрительных аплодисментов, однако с моей стороны их не последовало.
– Куда же дальше, если мы и так в душ опоздали, – сказал я, еле сдерживаясь. – Ведь договорились же, там Галка ждет!
Он обиделся, и когда мы шли, он, как капризный ребенок, замедлял ход, отставал, то делая вид, что в уши затекла вода и прыгая на одной ноге, то сетуя, что камешек попал в сандалик… А у меня кроме матерных слов уже в запасе ничего не было. Но ссориться все же не хотелось, поэтому я, сжав зубы, молчал.
Галка заждалась у причала, замерзла.
– Роберт в турецкие воды заплыл, его пограничники на катере привезли, – сказал я, чтобы хоть как-то снять напряжение.