Галка, разумеется, быстро зашагала рядом со мной, а он все тянулся сзади. Мы ждали его, как родители отстающего малыша.
– Ладно, вы идите, я пока посижу, – сказал он.
– Ты разве в душ не пойдешь? – спросил я.
– Нет, не пойду. Накупался.
– Сейчас пойдем в одну кабинку, да, Галочка? – зло пошутил я.
– Ага! – весело согласилась королева. – Я с удовольствием.
И так же весело зашагали мы быстрым шагом, словно освободившись от тягостного балласта.
В душ, естественно, опоздали.
– Зайдем ко мне, оставим вещи? – предложил я.
Без малейшего колебания она согласилась. Положили вещи, посидели оставшиеся пять минут до нашего и ее обеда, вспомнили прекрасный вчерашний вечер.
Договорились встретиться после обеда и, пожалуй, помыть ей голову у меня, нагрев воду в чайнике кипятильником. Таз у меня в номере есть и чайник есть тоже.
Так хотелось ее поцеловать, когда выходили! Но все же что-то все еще удерживало меня.
На обеде в нашей столовой Вася так и не появился. Я опять вспоминал себя в юности, и опять возникла тревога. Может быть, он, не решившись сделать это «в турецких водах», будет сводить счеты с жизнью у себя в келье и как раз тогда, когда большинство людей на обеде? Да, понимаю, что выглядят мои мысли смешными, но я и сейчас думаю: сколько же людей ведут себя в жизни настолько нелепо и жалко, что лучше бы уж на самом деле покончили – хоть какой-то мужественный поступок!
Я шел на встречу с Галкой на набережной, высматривая его, но не видел, и беспокойство не утихало. Ведь если, то косвенная причина – я…
Галочка была уже на месте, как всегда аккуратно, и, сев рядом с ней на скамейку, я тотчас решил все ей рассказать.
– Роберт пропал, – сказал я. – Понимаешь, Галка, он влюбился в тебя без памяти, от этого все и происходит. Ты заметила?
– Конечно, заметила, но я ведь не давала ему никакого повода, ты веришь? Ну, говорил он что-нибудь постоянно без умолку, когда мы вместе были, а я почти все время молчала. Ну, музыку слушали. Ведь ничего не было ровным счетом да и не могло быть – я бы ничего ему не позволила! И он, мне кажется, чувствовал. Дурачок он, хотя и волосы седые. Да и лысина еще.
– Он тебя ко мне приревновал жутко. Ведь он же с тобой познакомился, а не я…
– А обо мне он хоть немного подумал?! – неожиданно резко сказала она. – Он, он… А я? Я ведь уже больше с ним ни разу не встретилась бы! Мы расставались окончательно там, на набережной, когда ты подошел. Он же мне надоел ужасно! Если бы ты тогда не подошел…
– Да, я тоже думаю, но все же он приятель мой, а я вот так не по-дружески…
– Да глупость же это, ты, что, не понимаешь?! У него, что, какие-то права на меня, что ли?!
– Понимаю, конечно. Но вот же, пропал человек.
– Да брось ты! Такие, как он, никогда ничего решительного не сделают. Поплакать могут, да, но не больше. Жалко его, это да, но ведь сам виноват.
Я удивляюсь, как все же мудра природа! Эта юная девушка, почти школьница, так точна во всех своих реакциях, справедлива и человечна. Она и пожалела его, но и не собиралась идти на поводу этой жалости.
Девочки подошли, две Лены.
Договорились, что мы с Галкой сходим ко мне в номер, она голову помоет, и мы потом найдем обеих Лен на пляже.
И все еще я не решался прикоснуться к ней – призрак несчастного, жалкого человека витал между нами! Я все еще помнил себя прежнего, и думал о том, как помочь Васе-Роберту. Как сделать так, чтобы он понял, чтобы хоть немного стал-таки мужиком?
Галка, напротив, отнеслась к его исчезновению совершенно спокойно, можно даже сказать радостно.
– Он же только говорил, говорил без конца, – продолжала она. – Я слушала, вернее, делала вид – все же человек в возрасте. Сначала о Космосе рассказывал, а потом жить меня учил: с людьми надо так себя вести, говорил, чтобы брать от каждого что-нибудь. Все хвалился, какие у него «престижные» друзья – и ты, в частности. Он для них что-то делает, они для него… «Я тебе – ты мне», одним словом. В общем, дурь какая-то. А ему все равно, как я реагировала, лишь бы самому поговорить. Я и делала вид, что слушаю, а сама думаю: как бы так сделать, чтобы опять нам к тебе зайти. Мне одной все же неловко. Не бойся, ничего он с собой не сделает! Слишком мелок для этого, ему вообще, мне кажется, на все наплевать. Такие из-за любви с собой не кончают. Да и какая любовь – глупость просто…
Пришли ко мне, налили воду в таз, включили кипятильник. Решили, что она будет мыть голову в лоджии, задернули занавески.
– Я разденусь, ладно?
У меня сердце тотчас же всколыхнулось.
Она, разумеется, осталась в купальнике, но одно дело все-таки, когда это на пляже, а другое – здесь…
Я предложил сфотографировать ее прямо в лоджии. И – никакого ломания. Она сказала только, что лицо у нее получается плохо, она не фотогенична.
– Все так говорят, – возразил я. – А ты великолепна.
И все же я так волновался, что не рискнул предложить «без всего». Не хотелось форсировать… Щелкнул несколько раз именно так, в купальнике.
Потом она мыла голову, а я поливал ей из чайника и из кружки. В какой-то миг такой прекрасной она мне показалась, такой родной и доступной, что я не удержался и легко чмокнул в щеку, которая вообще-то была вся в мыле.
Потом сушили ее волосы на солнце. Она пожаловалась, что еще болит горло с одной стороны, в области шеи. Я помазал вьетнамским бальзамом и принялся делать легкий массаж пальцами.
– Как хорошо, – сказала она вдруг, и это был первый миг настоящей нашей близости, мы оба чувствовали это.
Тут впервые я осторожно поцеловал ее в губы.
А второй раз – когда выходили, у дверей.
И это было началом того горячего, мучительного блаженства, в котором мы жили дни, оставшиеся до ее отъезда.
10
Да, можно отчасти понять Василия. Понять и от души посочувствовать. Но в том-то и дело, что он сам не понял и, похоже, никогда уже не поймет того, что, в конце концов понял я. И то, что происходило со мной теперь, я воспринимал как щедрую, счастливую, но – справедливую – награду. Он – это я в прошлом: не видящий себя, трусливый и пестующий свою обиду – вместо того, чтобы, бесстрашно и трезво увидеть то, что происходит на самом деле. И не страдать, а – учиться!
И я тоже не мог бы в прошлом своем состоянии полностью ощущать те солнечные флюиды, которые так щедро источала эта загорелая спортивная девочка с летящей походкой восточной танцовщицы! Одалиска из царского гарема, Служительница Любви из индийского храма, обладающая помимо раскованной грации прекрасного тела еще и ясным природным умом, свежестью чувств, остротой ощущений, искренностью и царственной прямотой в общении! Дитя природы, созданное Богом в миг особого вдохновения!
Очаровательное двойственное лицо, выражающее как смущенную юную женственность, так и гордость индианки, дочери вождя. Креолка – если вслушаться в музыку звучания этого слова: загадочность, страстность, ибо мы привыкли связывать с испанками пылкую чувственность, но креолка – это испанка наполовину. Потому что при всем при том – скромная застенчивая девушка, трогательно непорочная, неискушенная. И то, и другое – одновременно! Все это в ней было!
Но человек, не чувствующий себя самого, опутанный комплексами и страхами, не воспринимающий адекватно, зараженный болезнями века – слепотой, глухотой, материальным обжорством, – в состоянии ли он увидеть и – быть достойным чистого созданья природы?
Итак, мы вышли из комнаты – это было 6-е сентября, первый наш день, великий день нашей чаемой обоими встречи! – и направились на пляж на поиски Лен, как обещали, а по дороге высматривали Роберта, хотя без особой надежды, ибо оба поняли, что он, скорее всего, в своем «тереме» – страдает, удалившись от мирских забот на голодный желудок.
– Вот и хорошо, ему голодовочка полезна и подумать полезно, может, в норму придет… – смеясь, сказала Галка.
О, как ошибались мы, однако, все-таки недооценив его! Ведь он, как выяснилось потом, спокойно пообедал в какой-то столовой – лишь бы не встречаться со мной! – затем направился играть в волейбол… «В здоровом теле – здоровый дух»! Да, тело у него здоровое не по годам – он, например, очень любит взять девушку на руки, посадить ее себе на плечо. Или ни с того, ни с сего вдруг встать в стойку на руках, которая, кстати, получается у него отлично…
Но это потом, чуть позже, я успокоился и подумал, что он, наверное, в волейбол играет – и угадал! – но когда мы шли по набережной на пляж, я все еще переживал за него…
Девочек на месте не оказалось – слишком долго мы, очевидно, голову мыли.
– Пойдем посидим у меня, фруктов поедим, выпьем за нашу встречу, – предложил я.
И мы пошли, а когда подходили, тут-то я по какому-то наитию и заглянул издали на волейбольную площадку и увидел там играющего Васю…
– Может быть, хоть теперь образумится, после игры, – сказал я, испытав, честно говоря, не успокоение, а презрение.
Галка, несмотря на свою молодость, трезво воспринимала мир:
– Вряд ли, – сказала она. – Такой уж характер. Он не изменится.
Завесили нашу «веранду», поставили на столик в лоджии фрукты, вино. Включили приемник – хоть какая-то звуковая завеса. Пили то за нашу встречу, то за погоду, чтобы она помогла нам в последние наши дни здесь (их оставалось всего-навсего два), то за дружбу и любовь. Это я предложил именно так – за дружбу и любовь, именно это сочетание было моим последним «тезисом», потому что одна любовь так часто в наше грустное время превращается в примитивное рабство.
И за Роберта выпили. Потому что если бы не он, мы с Галкой так и не встретили бы друг друга. Так что, как говорится, дай ему Бог…
– Ты ему бутылку коньяка поставь. И от моего имени тоже, – сказала моя принцесса.
И вспомнила:
– Как я хотела, чтобы ты меня вчера проводил, а не он!
И все у нас складывалось естественно, как дыхание. Правда, приходилось смотреть, не идет ли Роберт – не хотелось все же приносить ему лишние травмы, – и это сдерживало.