Прощание с пройденным — страница 29 из 70

МНОГО ВЫПИСОК из выброшенной книги с оторванной обложкой.

Сообщение Н. Барсова: «Рассказ о слоне принадлежит перу Андрея Денисова, малоизвестного литератора эпохи Петра, ученику Ф. Прокоповича. Эта картинка тогдашней жизни очень любопытна:

«…толь велий зверь малому при нем всаднику повинуется, и водится от малосильного многомощное безсловесное диво. Кольми паче мы, словесные твари Божии страсти наши вольны обуздывати».

«В пожертвованиях в пользу арестованных Мясницких участков братья Александровы пожертвовали 127 ситничков на 2,5 копейки».

«Пляска цыган доходила до изступления, их телодвижения и возгласы производили такое дикое и сверхъестественное действие, что мудрено было вообразить их обитателями нашей сонной планеты».

«Небывалый случай. Матвеев, воспитатель детей Алексея Михайловича, строил дом, церковь. Не было камня. Вдруг делегация стрельцов. «Прими, отец наш, камень». – «Я заплачу». – «Нет, это камни с могил наших отцов и продавать их нельзя ни за какие деньги». Небывалый случай».

«Народный театр на ВарвАрской площади представляет комедию «Скапеновы обманы» в переводе Василия Теплова». (Видимо, «Проделки Скапена».) Ничто не ново под луной, а ново то, что хорошо забыто».

«Балы длились всю ночь. Вся Мясницкая бывала запружена каретами – и всё цуги, цуги и цуги (шестёрки лошадей). Кучерам выносили по калачу и по стакану пенника.

Ни одна девушка на балу, как бы ни была утомлена, не смела сойти с паркета. Считалось плохим, что девушка не ангажирована на какой-то танец. Заботливые маменьки, отбросив всякое самолюбие, бегали за кавалерами и просили их: «Батюшка, с моей-то потанцуй».

Было модным для девушки быть томной, безстрастной, говорить, что не нравятся танцы, скучно на них, но не пропускать ни одного бала».

«После чумы на Москву надвинулась чума пострашнее – французолюбие».

А после Наполеонова антихристова нашествия «московские щёголи и щеголихи взяли в моду одеколон: он любил мыть им голову и плечи». «Под какое декольте шею мыть, под большое или под малое?»

С конца 18‑го века вошли в большую моду обмороки. Обмороки Дидоны, Венеры, по случаю, обморок кстати, обморок коловратности.

«Нервы» стали известны в 20‑х годах XIX столетия..

«1801. Первый велосипед на фоне дома Пашкова. То и другое новинка для Москвы».

Тут я не согласен. Вятские умельцы задолго до этого подарили императрице Екатерине «самобеглую коляску».

Три восьмёрки, 1888 год, двадцать пять лет отмены телесных наказаний в России.

КАМЧАТКА. ДЕКАБРЬ, снега. Прилетел сюда, обогнав солнце. Взлетал при его полном сиянии, прилетел, а тут уже рассвет. Красные стёкла иллюминаторов. Живу несколько дней, погода всякая, но так хорошо! Вдруг объявляют с вечера штормовое предупреждение на завтра. А как улетать? Тут и на месяц, бывает, застревают. Были в эти дни и метели, и солнце, и холодно, и тепло, и пасмурно, и даже дождливо. Снега казались мне уже глухими. «Разве это снега? Снега у нас в марте. Снега и в мае лежат». Из окна номера в гостинице три сопки, «Три брата». Разные всё время, не насмотришься. Да, Камчатку можно полюбить. Тем более, я житель школьной «камчатки» – последней парты. Да, посадили на неё за шалости, но как же на ней хорошо!

Жить на Камчатке трудно. Один факт – рыба дороже, чем в Москве.

Японцы всё время завидуют: «На Камчатке сто пятьдесят тысяч населения, в Японии сто пятьдесят миллионов». Мол, делайте выводы.

Богатства Камчатки неисчислимы. Рыба, ископаемые, термальные воды, дичь. Показали газету 30‑х годов. Рыбколхозу дают задание – заготовить на зиму сто медведей, рыбколхоз рапортует: заготовили триста. Ужас. Ещё ужаснее: убили медведицу, медвежат раздают в бедные семьи, кормить на мясо к зиме. Ну, а что делать, это жизнь.

ЛЕТУЧКА НА ТЕЛЕВИДЕНИИ: – «Драматургическое зерно взошло и подняло действие на гребень девятого вала по гражданскому накалу. В ФРГ ставят Горького: «Варвары», «На дне», «Дачники», показывают: вот что происходит в России. России не знают. Три аспекта исторической темы: одни режиссёры ставят так: показывают – вот как было плохо до Октябрьской революции, другие: вот что у нас осталось от того времени (пережитки или было что-то ценное: прославить, пожалеть или искоренить?), третьи: а что, собственно, изменилось?»

И ЛЕВ ВОЗЛЕЖАЛ рядом с ягнёнком. И питались травами. И раздул лев ноздри, и почуял вдруг запах крови, проходящий сквозь тонкую кожу ягнёнка. И возжелал его и съел. И понравилось это ему. А травы продолжали расти. (Подражание.)

ЧУВСТВА НЕ ЗАСЫПАЮТ, они умирают. Умершее чувство можно воскресить ещё большим чувством. Но это личное. А если умирает чувство родины? Зачем России покойники?

СТОДЕВЯНОСТОЛЕТИЕ ПУШКИНА, журнал «Октябрь», гнуснейшая публикация Абрама Терца (Синявского) о Пушкине. Добавляется мерзость Гачева, размышления о Синявском в «Московском вестнике». И только что «Собеседник» вновь мерзотит имя Пушкина. Ни Гачева, ни Терца не буду цитировать, ни какого-то (для меня какого-то) Цветкова из Вашингтона: напечатаны мелкопакостные измышления на тему поэт и народ. Цитировать – значит тиражировать. Под видом борьбы с наркотиками идёт руководство по их изготовлению и пользованию, борьба с проституцией – её пропаганда. Да, и Саскии на коленях сиживали, и Боккаччо, и Верлен, и Апулей, но мы-то в России, вот с чем не могут смириться враги её. В России чистота отношений, стыдливость были нормой. Вот почему оскорбляет отклонение от неё.

Стыдно бы изданиям, выходящим на русском языке, использовать русский язык для словоблудия о русской национальной гордости. Ну, ты сказанул: стыдно. Это им-то стыдно?

ПОЕЗД МУРМАНСК – Москва. В ресторане подсел парень, выпивший крепко. И насильно рассказал мне ужасную историю. Он из армии пришёл, его ждала девушка. А мать велит ему жениться на другой. Наговорила на ту, что ждала, что гулящая, нечестная, и заставляет жениться на дочери подруги. Он встретился со своей девушкой. Пошли за околицу. Рассказал о словах матери. Девушка кинулась к нему на шею: «Я не такая! Проверь!» Разделась, отдалась. Парень плачет: «Она девушка была». А днём привели в его дом другую, которую он и не хотел видеть. Но его девушке, видимо, сказали. И она побежала на то место, где они были вчера вечером и повесилась.

«ОТ ОТЦА-МАТЕРИ родился, от книжного научения воспитался». «Тайну царёву добро есть хранити, а дела Божия проповедати преславно есть».

«ЕЩЁ ТЕ ЗВЁЗДЫ не погасли, ещё заря сияет та, что озарила миру ясли новорождённого Христа».

ДО СИХ ПОР СТЫДНО – в 81‑м семинар поэтов, прозаиков в Бурмакино. Троицкая суббота. На кладбище познакомились с мужчиной. Он обещал истопить баню, звал. Мы не пришли. Стыдно. Он же надеялся.

– ПИЛЯТ МУЖЕЙ, тиранят, ругают, жалуются всем на них. В гроб гонят. Потом рыдают, говорят, что был всех лучше. Говорят: пусть бы пил, пусть бы бил, лишь бы был. (Батюшка.)

КОЛЯ – ПОЛИЦАЙ. Так на Крестном ходе прозвали косноязычного Колю ещё задолго до смены милиции на полицию. Он следит за порядком. Особенно, когда в последний день идём по шоссе. Движение по трассе не прерывается, нас прижимают вправо. Колин голос слышен: «Впаво, впаво дежжи! Из колённы не выходим! Не выходим! Бабукка, куда? В колёну! Дедука! В колёну. Впаво, ещё впаво!» Первое время Коля досаждает, потом привыкаешь и даже веселеешь: полицай охраняет.

«ЖУК ЕЛ ТРАВУ. Жука клевала птица. Хорёк пил мозг из птичьей головы». Вот так вот. Не хватает в этой цепочке последнего звена, всё и всех поедающего существа.

В ВАГОНЕ СТАРУХА вяжет. Выпивший парень хочет ей сказать комплимент: «Нить Ариадны на носки переводишь?» Старуха отодвигается и энергичнее начинает шевелить спицами. Входит человек с гитарой, с усилителем, с ходу громко: «Я сел за руль, и взвизгнула девятка. Давлю на газ, гоню судьбу вперёд. Ах, как свобода щекотала пятки, кто не сидел, меня тот не поймёт. Куда я мчусь, уже я не фартовый, уж снова жизнь мне больше не начать. К тому ж на ней, как камень стопудовый, стоит судьбы крестовая печать».

Допел, идёт в следующий вагон. Пьяный за ним. В тамбуре останавливает певца, рвёт из-за пазухи начатую бутылку: «Халява, плиз!»

Дальше идут вместе.

ПИСАЛ СЦЕНАРИЙ о Блоке, ездил в Шахматово (68‑й), написал. Вдруг говорят: «Это надо обязательно Павлу Антокольскому показать. Он же у нас главный специалист по Блоку». С чего бы? Ну, показали. Он, я этого ожидал, сценарий зарезал. Как это, кто-то въехал в его тему.

БЫЛ СЛУЧАЙ. Писал телепьесу о художнике Федотове. Она была поставлена. Потом у меня была работа, в которой цитировались нравящиеся мне заметки из книги Олеши «Ни дня без строчки». Была ещё жива вдова его, одна из сестёр Суок. Прочла, понравилось. «Давайте всё-таки покажем Шкловскому, он на моей сестре женат, хорошо знал Юрия Карловича. Я ему передам сценарий, прочтёт». Вскоре звонит. «Шкловскому понравилось, хочет вас видеть». Приехал в писательский дом на Красноармейскую, метро «Аэропорт». Знакомимся, вспоминаю прочитанное о нём, как в Академии «петардой взрывался Шкловский». Маленький, круглый, говорливый необычайно. «Крепкая у вас рука. Молодец! Сколько лет? О, вечность в запасе!» Я всё не мог улучить момент, чтобы выразить ему благодарность за его маленькую брошюру о художнике Федотове. Я, конечно, её читал, но кроме её использовал и много других источников. Список их приложил к сценарию. Наконец, уловил паузу, благодарю. Он неожиданно бледнеет, краснеет, напыживается: «Так это вы – автор этой, с позволения сказать, поделки»? – «На обсуждении постановка получила высокую оценку». – «Высокую? Значит, так нынче ценится плагиат? Я сам не видел, но мне сказали, что это инсценировка моей книги». – И он стал так орать на меня, что ничего и вставить было невозможно. Катался по комнате, взрывался петардой: «Я написал библиотеку книг! Я вырастил советскую литературу». Я махнул рукой, решительно встал и стал уходить, а он кричал: «Извольте вам выйти вон! Извольте вам выйти вон!»

В доме было почтовое отделение. Я, разгорячённый и глубоко оскорблённый, написал ему письмо, начав: «Высокочтимый Виктор Борисович, извольте сказать Вам…», – и далее по тексту. Думаю, именно оно подвигнуло Шкловского к заявлению на меня, как на плагиатора. Он требовал от меня денежной компенсации за уязвлённое его авторское достоинство. Начальство Госкомитета по радио и телевидению велело разобраться. То есть просто велело меня уволить. Кто я? По штату редакторишка. А он тогда значимая величина. Я и не цеплялся за крохотный оклад, сценариями больше заработаю. Но тут же дело другое, тут же обвинение в воровстве. Я потребовал разбирательства. Дело пошло в арбитраж. И вскоре стороны приглашаются. Являюсь в сопровождении приятелей. Шкловский тоже с кем-то. Выводы экспертов: никаких следов плагиата не обнаружено, телепьеса совершенно самостоятельна. Моё авторское право не подлежит сомнению. Шк