ОППОНЕНТ НА ЗАЩИТЕ: «Однако, тем не менее, к тому же, если бы кстати и вместе с тем, беря в рассуждение, имеет место быть…»
ЛЮДИ ТЕПЕРЬ – копии от копии. Неслучайно много суеты вокруг клонирования, это от понимания собственной пустоты и механистичности.
Голосующая биомасса – вот самый желанный электорат теперешних правителей.
КОРНИ ПРЕСТУПНОСТИ не в так называемых «пережитках прошлого», а в настоящих мерзостях превращения жизни в служение потребностям живота и плоти, в освобождении от стыда и совести. Самое страшное, что могла сказать мама о ком-то нехорошем: «Ни стыда, ни совести, ни собачьей болести». Это наряду со словами «Бога забыли, Бога не боятся» объясняло как раз эти самые корни преступности.
ТОЛЬКО ЗЕМЛЯ сохраняет язык. На асфальте слово не рождается, не растёт, на асфальте плесень жаргонов. Городские писатели в рассказах о детстве выделяют его главные, очень немногие радости, в поездках к бабушке-дедушке, на дачу или, в лучшем случае, рассказывают о дворниках, голубятнях, дворовых собаках, канарейках, Птичьем рынке, то есть тянутся к живому.
А земля – это не место для каникул, то есть и тут городские выделены своей обособленностью от трудов на земле, а именно эти труды созидали характер и сохраняли язык.
ТЕЛЕГРАММА ПИСАТЕЛЮ, добивающемуся литературной премии: «Прими без прениев моё воззрение: живём в безвременьи, живи без премиев». Он ответил: «Ты не понимаешь, что такое – жить в провинции и не быть лауреатом».
К ПРЕСТУПНОСТИ ПОДВИГАЮТ девочки. Да. Хвалится перед подружкми: «Я его на кафе выставлю. Чтоб всех нас повёл». То есть использует то, что мальчик ею увлечён. А он сам не работает, просит (потом требует) у родителей. Дают, дают, но сколько же можно давать? Начинает подворовывать, ловчить. Как следствие – тюрьма. А всё началось с девочки, с её похвальбы перед подружками, что Саня (Петя, Витя, Серёжа…) поведёт их в кафе-мороженое».
О БЫТОВЫХ ВЫРАЖЕНИЯХ: – Да они воду варят. (То есть болтают впустую.)
«Спать хочу на счёт «два». (То есть раз-два и спит.)
На машине сзади: «Уверен? Ну-ну».
Большой начальник (из бывших): «Ты что! Я был, был… Мне коня к трапу подавали. Не веришь? Тогда сразу дай по морде. То-то!»
Не спрашивают, не сплясывай.
На проезжей улице птица гнезда не совьёт. (Детдомовка.)
«Баба села на забор, ноги свесила. Рядом миленький прошёл, стало весело».
Не важно, кто сам, важно, кто зам.
Из этой же серии: «Я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак».
– А О ЧЁМ ГОВОРЯТ евреи, сойдясь в кружок? – Как о чём? Конечно, о будущем России. А о чём думают русские, сойдясь в кружок? О том, о чём думали, идя в него.
СЛАБ МОЙ ЯЗЫК описать восход. Да и чего описывать, когда сказано: «Да будет свет!» И, может быть, так Господь каждый день говорит.
МЯЧИКУ ОДИНОКО и страшно в темноте у крыльца. Дождь пошёл. Он даже не просто мячик, а мячик – глобус. Прямо земной шарик. И с ним весь день играли, бросали, пинали. Он прыгал, веселил деточек. Даже через костёр перекидывали. Наигрались и бросили.
А большим шариком кто еще не наигрался?
У НЕЁ НИЧЕГО не было, кроме фигуры. Но этого ей хватало.
К ДИРЕКТОРУ ИНТЕРНАТА пришёл новый русский. Принёс материальную помощь, шутит: «Это вам от нашей мафии». – Директор растерянно: «Так мало?» – «Ну, мы же не в Сицилии».
АПОСТОЛА МАТФЕЯ побили камнями по закону израильскому. Но из угоды отсекли ему голову, уже почившему. Как врагу кесаря.
БЕЛОВ СЕТУЕТ: «Машинистке отдал пятьсот страниц. Берёт по двадцать копеек. Да потом ещё раз придётся перепечатывать». – Распутин: «Пиши короче».
ЧИНОВНИКИ ДЕМОКРАТИИ не хамят, вежливо ведут под руки в могилу. По дороге обчистят.
МОЦАРТ. МИЗЕРЕРЕ, Пятидесятый псалом. У Моцарта три ребёнка умерли. Моцарта всерьёз первым заметил Гёте. Да, Гёте это очень не Гейне.
МАМА, КОГДА отца не стало, всегда говорила о нём: «Когда сам-то ещё был…» или: «Когда уже стала жить без хозяина…»
ЗАПИСКА ИЗ ЗАЛА: «Огласите. О Боже, милости Твоей границ не вижу я, их нет. Грешу и каюсь я тебе. Уже не слышно сердца стук, полно всё чёрными грехами. Когда же внемлю слову Твоему, чтобы сполна и чистым сердцем мне претерпеть страданья?» Громотнов Антоний.
ХОЛОСТЯК. ЧТО это такое? Это несчастный человек. Он хочет жениться – и он никогда не женится. Боится женщин. Загоняешь его в угол, лепечет: «Они курят, ругаются они матом». – «Очень даже далеко не все». Но женить холостяка невозможно. Я пробовал. Друга Толю тридцать лет не мог женить. Но он так много работал, что этим и защищался. Когда появлялась очередная кандидатка, он тут же говорил мне: «Видишь, что творится? Вчера на неё два часа потратил». Самое смешное, что жениться он хотел искренне. Бедные кандидатки горели на том, что начинали наводить порядок в его квартире. Да ещё что-то пробовали щебетать. Считали, что у него всё разбросано и что надо его занимать. «У меня не разбросано, а всё на своём месте. И со мной не надо разговаривать, я всегда занят».
Как с таким жить?
РАСПЯВ ХРИСТА, иудеи вовсе не хотели преследовать христиан. Они думали: покончено со Христом – и говорить не о чем. Но Петр и Иоанн исцелили хромого. «Серебра и золота нет у меня, – сказал Петр, – а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи». Конечно, это сразу узналось. Апостолам запретили говорить об Иисусе. И всё. И можете жить спокойно. Но Петр и Иоанн сказали в ответ: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас больше, нежели Бога. Мы не можем не говорить того, что видели и слышали». (По Деяниям.) Вот ключ к поведению христиан. Как слушать земные власти более, чем Господа? Надо всё поверять Божией истиной.
– ДЕТИ, ДЕТИ, куда вас дети? – с любовью говорила нам мама. Такое у ней было присловье.
Зимние вечера. Залезаем на полати, на печь, мама читает при свете коптилки. «Глаза вам берегла», – говорила она потом. Она душу нам берегла, сердца наши сохраняла. Читала книгу «Родные поэты», много читала. Читала «Овода», плакала. Сказки, былины, песни. Такой был толстенький старый-старый песенник. Я его и один читал и пел все песни на один мотив: «Ты прости, народ московский, ты прости-прощай Москва. Покатилась с плеч казацких удалая голова». А ещё страшнее: «Я тебя породил, я тебя и убью». И: «Батько, где ты? Слышишь ли ты?» – «Слышу, сынку!»
Царапины, обиды, ссоры детства, недоедание, плохая одежонка – всё забылось, осталось всесветное сияние счастья жить на Божией земле.
Мамочка ты, мамочка ты моя!
ЧТОБЫ ПРОЗРЕТЬ, нужно созреть. О национальном: какая польза в крови моей, когда все равно истлевать? (Из Псалтири.) И всё-таки русскость во мне меня определяет. Представить себя в другой национальности и в страшном сне не могу. Почему? Да потому что Господь русским уродил.
ДЕНЬ ПРИЧАСТИЯ. В этот день бывает так хорошо, не высказать. Так умиротворённо, если ещё один. И ничего не страшно. Хоть камни с неба вались – причастился. До чего же только жаль, что родные не со мною. Да, бывают в храме, но в церковь надо ходить. Ходишь – и уже и не замечаешь ни тесноты, ни чьих-то разговоров. Когда долго не причащаешься, лицо темнеет.
Старуха Клавдия говорит: «Я иду в церковь, я прямо реву, что другие не идут. Кто и пьян, кто и вовсе с папиросой. А женщины накрашены. Я прямо реву – хоть бы они поняли, какая в церкви красота!»
ПТИЦЫ НАЧИНАЮТ вить гнёзда, таскают у меня паклю из щелей бани. Таскали бы с краю, нет, всё разлохматили. Застал сейчас воробья. Забавный такой, клювик занял ниточками пакли. Ушмыгнул. Поймаю в следующий раз – выпорю.
На участке, сосчитал, уже двенадцать различных цветов цветёт. Всё Надя. У неё всё растёт. От работы не оттащишь. Грядки, клумбы – всё идеально. Чаю попить приходится тащить насильно. Потом стонет: ой, поясница, ой, сердце! Выпалывает сорняки, окучивает растения, пересаживает, сажает, обрезает, удобряет. С апреля по конец октября всё цветёт.
Да я такой же. Сегодня, как только не надорвался, перетаскивал и закапывал огромный бак литров на пятьсот.
Девятое мая. Год назад приложился к мощам св. целителя Пантелеимона. На Афонском подворье. Очередища! И потом у них был в самом монастыре.
В ТОЛЬЯТТИ НА ВАЗе, говорят, были даже подземные ходы, по которым вытаскивали и запчасти и целые узлы.
– ВЫШЛА вся такая, на подвиг зовущая. – Да она играет в такую, я её знаю. Подружка мне говорит: Ляль, оказывается, мода на хорошеньких и глупеньких прошла. Теперь, говорит, надо казаться умной. Но это, говорит, ващще обалденный эпатаж.
РАССКАЗ ШОСТАКОВИЧА: – Дни советской культуры в Англии. В день приезда туда нас собрали, и человек в штатском сказал: «Вы думаете, кто же тот человек, который к вам приставлен? Так вот, это я. И я отвечаю за вашу безопасность. Но вас много, поэтому я разбиваю вас на пятёрки и назначаю старшего». Мне зачитал пятерых по алфавиту, велел запомнить. «В любое время дня и ночи обязан знать, где кто из твоей пятёрки». Он всех на «ты» называл. У меня вскоре авторский вечер, приехала королева Англии, всё прошло хорошо, аплодисменты. Выхожу на поклоны, а в голове одно: где моя пятёрка, где моя пятёрка? Меня зовут на приём к королеве, я говорю организаторам: «Вот эти, по списку, должны пойти со мной». Идут, довольны, там же столы накрыты.
Шостакович нисколько не сердился на чекиста и вспоминал о нём с удовольствием. Чекист этот, когда понял, кто есть кто, командирство над пятёркой не отменил, но всё-таки стал называть Шостаковича на «вы». «Куда вам когда надо, скажите. Я с вашей пятёркой побуду».
ЛЕОНИД ЛЕОНОВ о евреях: «Они все солдаты – и все в строю». Разговоры с ним я пытался незаметно записывать – безполезно. Он, хотя и плохо видел, сразу меня пресекал: «Не надо! Спрячьте блокнот». Но многое помню. Встречи со Сталиным, Ягодой, Горький… И вот проходят годы и годы и, может быть, и прав был Леонид Максимович, потому что кому это надо: Сталин, Ягода, Горький? Ну, узнаем что-то, и что? Истории личностей и личности в истории ещё далеко не история. Что-то же свершается и помимо личностей. Если б не Гитлер, не Сталин, были б другие, тут главное – схлёстывание света с тьмой, Христа с Велиаром.