– Бог это как воздух. Он везде, только мы его не видим.
ТУРЕЦКИЙ ГИД всерьёз: «Иногда спрашивают, почему богиня Артемида Эфесская не защитила свой храм от апостола Павла? Интересный вопрос. Отвечаю: она была в Македонии, помогала матери Александра Македонского рожать».
– Но это же разное время! – возглас из группы туристов.
– Но это же Александр Македонский! – объясняет гид разницу во времени.
Этот же гид, опять же всерьёз, говорит, что Божия Матерь скончалась в Эфесе. «Вот её могила (на могиле цветы), вот дом, где она жила у апостола Иоанна. Они вместе стояли у Креста, а потом приехали сюда».
Что угодно скажут, лишь бы деньгу слупить. И он же:
– Великую китайскую стену построили турки, чтобы предохранить Европу от нападения.
Ева для него, естественно, турчанка. В группе есть и из Киева.
– Турчанка? Та ни! Она же ж украинка.
ВЕЛИКИЙ ЧЕТВЕРГ. Расстроился – не донёс со службы «четверговый» огонёк, хоть и нёс укрытым. «Я сильным был, но ветер был сильней». Успокаивал себя тем, что в предыдущие годы начертал горящей свечкой крест над входом в квартиру. А в Никольском при входе в дом. Но в Никольском ближе идти. И каждый год добавлял.
В РОДНОМ ИНСТИТУТЕ. Юбилей МОПИ, теперь МГОУ. Выступал. Такое ощущение, что ничего не изменилось, только жизнь прошла, и прошла уже золотая свадьба со студенткой этого же вуза.
МАЛЕНЬКАЯ ЛИЗА: У меня коляска ложительная, а у Насти садительная.
МАМА О ЛЕКТОРЕ: Согнали на лекцию. Он всего-всего, чего только не наговорил. Круг головы и в пазуху. Запугивал. Ой, не смотрели бы глаза, уши бы не слушали. В следующий раз подальше сяду и вязанье с собой возьму.
МЕККА ПОЭЗИИ, Хафиз, Саади. Всё цветёт. Бассейн, рыбки. Девушки в чёрном бросают через плечо монетки. Серьёзны. Загадывают желания. До этого мы неслись в машине и превысили скорость. Задержали, оштрафовали на один доллар.
Нигде в Европе не видел такого понимания поэзии Пушкина и Есенина, только в Иране (Персии).
ДЕНЕГ НЕ ПЛАТЯТ сейчас за книги. То есть почти не платят. И вернулось ко мне понимание писательства, которое было в самом начале. Когда я и думать не думал, что за любимое дело, за публикацию ещё и платят. Так хотелось видеть свои писульки в газете, журнале, что от себя бы приплатил за то, чтоб напечатали. И позднее всегда было недоумение писательскими разговорами о гонорарах, премиях. Какие деньги, когда ты занимаешься любимым делом, да это ещё и оплачивать? Ещё и люди за автографом идут. Ещё и не работаешь в штате, сам себе хозяин, ещё и стаж трудовой идёт и при выходе на пенсию учитывается.
Заелись писатели, определённо заелись. Какое-то время писательской жизни я всё-таки был более или менее благополучен. Денег всё время не хватало, но при не завистливой жене с этим справлялся. Ездили же в Пицунду, в Коктебель, что ещё? Мечтал, конечно, о даче, да промечтал. Дали в аренду, когда мне было шестьдесят, да и то пошла она мне не в пользу, ничего я в ней не написал.
Ничего, Бог не без милости, купил полдомика в Никольском, да отстроил, опять же только с Божией помощью, дом в Кильмези вместо сгоревшего. Живи, пиши. Кто не даёт? Болезни родных и близких, тревога за них. А больше того причина: надвинулась даже не печаль, не уныние, горечь от ощущения: кому они нужны, труды мои? Крохотному окружению, каким-то островочкам вокруг журнальных публикаций, кому-то купившему вдруг мою книгу? Да мне-то ещё грех жаловаться: пожил, поиздавался, попереводился, повыступал. И любовь от читателей испытывал, и, значит, нелюбовь от писателей вкусил полной мерой. Даже часто искренне думал: какой я писатель, когда я совсем на писателя не похож. Они говорят о построении сюжета, о доминанте мысли, о превалировании формы над содержанием или наоборот, о муках поиска нужного слова, а я? Никогда, честно говорю, не испытывал никаких мук при поисках слов для выражения мысли. Даже, бывало, мучился от того, что мучений не испытываю. Но, рассудите, если есть мысль, так чего бы ей и не выразиться? В русской литературе всегда важнее что сказать, а не как сказать. Если мысль верна, так она и выразится верно, форма сама найдётся. Куда она денется?
К старости всё вернулось к началу: любимое дело, которое и должно делаться безплатно, никуда не ушло. И бывает даже иногда, очень-очень редко, в радость.
Эти рассуждения после приглашения писателей в Госдуму. Конечно, справедливо обратить внимание государства на убивание нравственности в Отечестве, но если ты страдаешь за Отечество, трудишься для него, так какие тебе ещё от этого дивиденды?
Дан тебе талант – и радуйся. Туне приясте, туне дадите.
ДО ЧЕГО ЖЕ ТОСКЛИВО без Белова и Распутина! Кому позвонить, с кем посоветоваться, с кем чаю попить? Братья, вы меня оставили, чтобы я за вас молился?
Постоянно обращаюсь к их портретам. Как с живыми говорю. Скоро по Вале годовщина…
А уже скоро и вторая.
И спустя годы: А вот и седьмая. А по Василию Ивановичу десятая.
ПОЗВОНИЛА ЖЕНЩИНА, и хотелось бы скорее забыть о её звонке, ибо она мошенница. «В московском правительстве проходит акция «Дети войны». Вы подходите по всем параметрам. Но, чтобы вам на карту приходила ежемесячная доплата, надо заполнить документацию». И я, как последний простофиля, стал послушно диктовать ей номера и паспорта и сберкнижки. Она так ворковала, что очень рада, что ей досталась такая благородная работа – помогать детям войны. И я ей верил. Но думаю, разве это плохо – верить? Да, я доверчив, но это очень христианское качество. И вот я ей всё рассказал вплоть до кодовой цифры. Тут ангел-хранитель привёл домой мою жену. А она гораздо опытнее меня во всех жизненных ситуциях. Сразу всё поняла и скомандовала: «Беги немедленно и сними все деньги». – «Да там копейки». – «Все равно. Беги!» До закрытия сбербанка было всего двадцать минут, но он рядом. Я пошёл. И успел. А эти жулики уже успели перевести деньги со сберкнижки на карту. Чтобы с неё снять. Сотрудники банка мне сочувствовали, но сказали, что поймать таких мошенников – задача сверхтрудная. «Они всё время меняют симки». – «Но как же они узнали мой сотовый телефон, адрес?» – «Это уже давно не секрет».
Да-а. Увидеть бы её, обладательницу этого мягкого голоса, спросить бы: «А почему вы грабите последние копейки у стариков, почему же не займётесь чубайсами? Мои несчастные пенсионные рубли разве потянут рядом с миллиардами зажравшихся кровососов России? Думаю, и президент с ними не справится. Тут две догадки: или сам такой, или они его сожрут.
– ЧТОБ ОНИ НА ШЕЮ НЕ СЕЛИ, приходится их носить на руках. Это, конечно, о женщинах. Говорит: «Я тебе своё сердце отдала». – «Даже так? Значит, ты стала безсердечной».
– МОЛОДЁЖЬ! НЕ ГОНИ в могилу седых. Уйдут седые, придут рыжие.
ДЫМ В ЛЕСУ от снега с деревьев. Февраль, пошло к весне, ветер. Рушатся с вершин сосен обвалы снега, распушиваются в полёте. Завесы снежного тумана.
А И БЫЛ ЛИ я на Святой земле? Да, много раз. И ходил ли я крестными ходами? Да, много раз. Так что ж тебе иногда печально? Закрой глаза – ты же на Фаворе! Замри на ходу – ты идёшь с иконой святителя Николая.
Да, я самый счастливый человек 20‑го и начала 21‑го века. И только в том моё неизбывное горе, что именно при мне убивали мою родину. И я виноват в этом.
Ладно, успокойся: не убили же.
Рядовой необученный
Всё-таки для меня в вековечном споре о том, что важнее: форма или содержание, важнее содержание. И вообще в русском искусстве главное – содержание. В литературе как бы коряво ни была выражена мысль, если она выражена, она действует. Как бы ни совершенна была форма, если в ней ничего не заключено, она ничего не значит. А вот в жизни форма бывает первостепенной.
Пример:
В давнем времени работы на московском телевидении я был знаком со сценаристом вгиковцем Саввой. Они, вгиковцы, помогали друг другу: пристроить сценарий, а то и позвать на какую-то роль или в массовку ради заработка. Савва любил выпить, то есть в деньгах нуждался. Его знакомый режиссёр, тоже вгиковец, снимал военное кино. И там у него была маленькая роль генерала. Три эпизода: генерал перед штурмом появляется в окопах, подбадривает бойцов, второй эпизод: идёт бой, он смотрит напряженно в стереотрубу, а в конце, в третьем эпизоде, награждает отличившихся. Снимает папаху и ею утирает потное лицо.
У Саввы была внушительная внешность: крупный, черты лица резкие, брови прямо брежневские, глаза чёрные, всегда прищуренные.
Снимали в Подмосковье. Савва позвал меня посмотреть. От меня подразумевалась плата за такую милость, понятно какая. Взявши красивую по форме и сорокаградусную по содержанию ёмкость, приехал на съёмки. Что-то, как всегда у киношников, у них не ладилось. Крики, беготня. Савва, встретивший меня, был хорош. Чистый генерал, и не меньше. Я, как человек три года отслуживший, плюс летние переподготовки, то есть уже офицер запаса, даже ему откозырял. Очень довольный произведённым эффектом, Савва повёл меня в палатку, где они, актёры, переодевались. Конечно, там были и стаканы, и какая-то закуска. Выпить с генералом – это, доложу я вам, кое-что.
Выпили. Савва достал свой военный билет. В нём, в графе воинская специальность, значилось: «Рядовой необученный».
– Я же не служил, – весело сказал Савва. – А для генерала по фактуре подошёл. Тут военный консультант, полковник, меня, чему надо, учит.
– А почему ты не служил? – спросил я, хотя не очень ловко было задавать такой вопрос боевому генералу. Тем более уже слышались звуки моторов, хлопнули выстрелы.
– А это тётка. Была старшей в медкомиссии при военкомате, какую-то болезнь вписала, меня и комиссовали. В белобилетники. На случай войны окопы рыть.
За «генералом» прибежали. Он перед боем хлопнул ещё стаканчик, утёрся папахой, и мы пошли. Он в кадр, я к зрителям.
Боя, как такового, не было. Снимали командный пункт, то есть генерала. Ну, Савва был точно генерал. Ещё тот актёр. Глядел в стереотрубу, переживал, отрывался, орал на телефониста: