— Любопытно, — сказал Смит, — что они делают со всеми этими данными там, на Земле? Иногда все это кажется пустой тратой времени.
— Земля только-только начинает выходить в космос, — ответил Чаунс. — Невозможно предсказать, насколько далеко распространится человечество по Галактике, например, за миллион лет. Все данные, которые мы получим о любом мире, когда-нибудь могут оказаться критически важными.
— Ну, просто реклама, предлагающая поступить в бригады исследователей! По-вашему, туг может найтись что-то интересное? — Смит кивнул в сторону видеотабло, в центре которого уже довольно близкое скопление смахивало на крупицы рассыпанного талька.
— Может быть. У меня есть предчувствие… — Чаунс умолк, сглотнул, поморгал и смущенно улыбнулся.
Смит раздраженно фыркнул:
— Давайте запеленгуем ближайшую звездную группу и пройдем наугад сквозь наиболее плотную ее часть. Десять против одного, что отношение Маккомина будет ниже двух десятых.
— Проиграете, — пробормотал Чаунс.
Его охватило волнение, которое всегда возникало в тот момент, когда перед ними должны были раскинуться новые миры, — чувство очень заразительное и каждый год одурманивавшее сотни юнцов. Юнцы — и он когда-то был таким — рвались в бригады, торопясь увидеть миры, которые их потомки когда-нибудь назовут своими. Каждый по-своему исследователь.
Они взяли пеленг, осуществили свой первый ближний гиперпространственный прыжок в шаровое скопление и начали сканировать звезды, выявляя планетные системы. Компьютеры выполняли свою работу, информация непрерывно накапливалась, и все шло привычным удовлетворительным образом, пока в системе 23, вскоре после завершения прыжка, гиператомные двигатели корабля не отключились.
— Странно, — пробормотал Чаунс. — Анализаторы не показывают, что произошло.
Он был совершенно прав: стрелки прихотливо плясали, ни разу не остановившись на значимый момент, так что определить причину отказа двигателей было невозможно. А следовательно, и произвести ремонт.
— Никогда не видел ничего подобного, — проворчал Смит. — Придется все выключить и произвести проверку вручную.
— Почему бы не заняться этим с удобствами? — заметил Чаунс, уже наводя телескопы, — Обычный двигатель в порядке, а в системе имеются две вполне приличные планеты.
— А! Насколько приличные и которые из всех?
— Первая и вторая из четырех. Обе имеют воду и кислород. Первая чуть теплее и больше Земли; вторая чуть холоднее и меньше Земли. Подходит?
— Жизнь?
— И на той и на другой. Во всяком случае, флора.
Смит что-то буркнул себе под нос. Все, впрочем, было достаточно обычным — растительность, как правило, имелась на планетах с водой и кислородом.
И в отличие от животных растительность можно было рассмотреть в телескоп — а вернее, засечь спектроскопически. В растительных организмах за все время были обнаружены только четыре фотохимических пигмента, и каждый легко определялся по характеру отражаемого им света.
— Растительность на обеих планетах принадлежит к хлорофильному типу, не более и не менее! — сказал Чаунс. — Совсем как Земля. Там нам будет уютно.
— Какая ближе? — спросил Смит.
— Вторая, и мы уже летим к ней. У меня предчувствие, что она окажется очень приятным миром.
— С вашего разрешения, я положусь на показания приборов, — сказал Смит.
Однако, по всей видимости, предчувствие в очередной раз не обмануло Чаунса. Планета оказалась приветливой — сложная система океанов и морей обеспечивала климат без значительных температурных перепадов; горные хребты были невысокими и пологими, а распределение растительности указывало на плодородие почв почти повсеместное.
Перед приземлением Чаунс встал у пульта. Вскоре Смит потерял терпение:
— Ну что вы выбираете? Чем одно место хуже другого?
— Я ищу какую-нибудь голую площадку. Для чего выжигать акры растений?
— Ну и сожжете, так что?
— А если не сожгу, так что?
В конце концов Чаунс отыскал голую площадку. И только приземлившись, они обнаружили первые признаки того, на что наткнулись.
— Космос меня побери! — пробормотал Смит.
Чаунс был совсем ошеломлен. Фауна встречалась гораздо реже флоры, и даже проблески разума среди животных казались огромной редкостью. А здесь всего в полумиле от корабля виднелись низкие, крытые листьями хижины — явно плод первобытного разума.
— Надо соблюдать осторожность, — растерянно пробормотал Смит.
— Не думаю, что есть хоть малейшая опасность, — заметил Чаунс и спокойно ступил на поверхность планеты. Смит последовал за ним.
Чаунс с трудом подавлял волнение.
— Потрясающе! До сих пор в лучшем случае сообщали о пещерах или о ветках, сплетенных в подобие шалаша.
— Надеюсь, аборигены безобидны.
— В такой мирной обстановке иначе и быть не может. Вдохните этот воздух!
Всюду вокруг корабля и до самого горизонта, не считая места, где гряда холмов нарушала его ровную линию, простиралась хлорофилловая зелень с ласкающими взгляд бледно-розовыми полосами там и сям. При ближайшем рассмотрении бледно-розовые полосы разделялись на отдельные цветки, изящные и душистые. Только участки непосредственно возле хижин отливали янтарем, напоминающим спелую пшеницу.
Из хижин вышли странные существа и направились к кораблю с какой-то робкой доверчивостью. У них было четыре ноги, скошенное туловище высотой около трех футов, голова с выпуклыми глазами (Чаунс насчитал их шесть), расположенными по ее периметру и способными двигаться одновременно в разные стороны. («Видимо, компенсация неподвижности головы», — подумал Чаунс.)
У каждого животного был раздвоенный на конце хвост, словно разделявшийся на две жилки, которые походили на две натянутые вертикально струны. Жилки непрерывно вибрировали, отчего их трудно было разглядеть.
— Идемте, — сказал Чаунс. — Они нам вреда не причинят, я в этом твердо уверен.
Животные, держась на почтительном расстоянии от людей, окружили их кольцом. Хвосты словно бы жужжали в разных тональностях.
— Возможно, так они общаются друг с другом, — заметил Чаунс. — И по-моему, они явные вегетарианцы. — Он указал на хижину, перед которой маленькая особь, присев на задние конечности, обрывала раздвоенным хвостом колосья и протаскивала каждый через рот, словно человек — кисть смородины.
— Люди едят салат, — возразил Смит, — это ничего не доказывает.
Из хижин появлялись все новые хвостатые существа: несколько секунд стояли, поглядывая на людей, а затем исчезали среди розового и зеленого.
— Вегетарианцы, — твердо сказал Чаунс. — Поглядите, с каким тщанием они ухаживают за главной своей культурой!
Главная культура, как обозначил ее Чаунс, представляла собой кольцо нежно-зеленых узких листьев у самой почвы. Из центра кольца поднимался мохнатый стебель, на котором через двухдюймовые промежутки сидели мясистые бутоны, все в прожилках и словно пульсирующие — такой жизни они были исполнены. Стебель завершался бледно-розовыми цветками, которые, если не считать окраски, даже походили на земные.
Располагались растения рядами и шпалерами с геометрической точностью. Почва возле каждого была аккуратно разрыхлена и присыпана каким-то веществом, которое могло быть только удобрением. Поле исчерчивали продольные и поперечные проходы такой ширины, чтобы по ним могло проходить животное, а по сторонам проходов тянулись узенькие канавки, явно предназначенные для стока воды.
Животные тем временем разошлись по полю и усердно трудились, почти припадая головой к земле. Возле людей их осталось совсем мало.
— Отличные земледельцы, — одобрительно заметил Чаунс.
— Да, недурно, — кивнул Смит и энергичной походкой направился к ближайшему цветку. Он уже протянул руку к бледно-розовым лепесткам, но тут его остановило жужжание жилок, ставшее невыносимо пронзительным, а к его запястью прикоснулся хвост. Прикоснулся мягко, но загораживая растение от Смита.
— Какого космоса… — Смит попятился и уже потянулся за бластером, но тут Чаунс сказал:
— Легче, легче! Причин волноваться нет никаких.
Теперь перед ними собрались шестеро животных, кротко предлагая гостям колосья — кто обвив колос хвостом, кто толкая его мордой.
— Они держатся вполне дружелюбно, — продолжил Чаунс. — Возможно, их обычаи запрещают срывать цветки. Вполне вероятно, что уход за растениями регулируется жесткими правилами. Культура, опирающаяся на земледелие, скорее всего, выработала ритуалы и обряды, обеспечивающие плодородие, и только богу известно, в чем они заключаются. Уход за растениями явно подчинен строгому распорядку — взгляните хотя бы на точно вымеренные ряды… Космос! Какой эффект это произведет дома!
Жужжание жилок вновь стало пронзительным, и существа попятились, а из самой большой хижины в центре появилось еще одно.
— Наверное, вождь, — шепнул Чаунс.
Тот медленно приближался к ним, держа хвост высоко. Каждая жилка обвивала по небольшому черному предмету. В двух шагах от гостей хвост изогнулся в их сторону.
— Это подарок! — изумленно воскликнул Смит. — Чаунс, вы только поглядите!
Но Чаунс уже глядел во все глаза. И еле выговорил:
— Гиперпространственные визиры Гамова! Приборы, стоящие по десять тысяч долларов каждый!
Примерно через час Смит снова вышел из корабля. Еще в дверях он возбужденно закричал:
— Они работают! Безупречно. Мы богаты!
— Я осматривал их хижины, — крикнул в ответ Чаунс, — но больше ни одного не нашел.
— Два — это тоже не кот наплакал. Господи, они же ничем не хуже пачки банкнот!
Однако Чаунс все еще раздраженно посматривал по сторонам, уперев руки в бока. Трое хвостатых следовали за ним из хижины в хижину терпеливо, ни в чем не препятствуя, но неизменно держась между ним и геометрическими рядами бледно-розовых цветков. А теперь они многоглазно уставились на него. Смит сказал:
— К тому же это новейшая модель. Вот посмотрите!
Он указал на выпуклую надпись: «Модель Х-20, производство Гамова, Варшава, европейский сектор».