Я посмотрел на девушку-мальчика укоризненно. Они тряхнула мальчишеской головкой и заговорила по-русски:
— Я не так сказала, Слава. Я действительно назвала ваш взгляд… как это… немножко примитивным. Да?…
Месье Леон вставил быстро:
— Я вам помягче перевел, Слава.
— Но я еще добавила, учитель, — она упрямо решила договорить до конца. — Я сказала, что великую загадку этих призраков… Вы ведь их так назвали, учитель?… Их великую загадку могут открыть только сами призраки. Да?
— Ого! — сказал я.
Девочка-мальчик покраснела и опустила глаза. Месье Леон резко возразил ей по-французски. Красавец примирительно встрял нежным баритоном.
Но тут вмешался Котяра:
— Куда гребем? Ёк макарёк!
Французы удивленно уставились на него. Котяра объяснил:
— У вас час всего. А вы все: «ля-ля-ля, ля-ля-ля». Мы еще никуда не уехали. Решайте. У нас с напарником куча дел.
— Да-да-да, — заволновался месье Леон. — Ближе к делу, — он взял меня под руку. — Слава, я хочу показать своим молодым друзьям литературный Петербург. Они о нем знают все. Но только теоретически. Мы только что с самолета. Они первый раз в Петербурге… Слава, покажите нам душу вашего города, — профессор хитро посмотрел на меня. — Душу, взрастившую столько гениев, Константин вам за это хорошо заплатит…
Месье Леон улыбался улыбкой сфинкса.
Он предлагал мне невыполнимую задачу. Девушка— мальчик исподлобья пожалела меня. Белокурый красавец, обняв ее за плечи, глядел с презрительным инте— ресом. Котяра из-за штурвальчика бросал на меня тревожные взгляды.
Но волшебный напиток стучал в моих висках, и я улыбнулся профессору:
— Душу вам показать?… А зачем вам она? Уж не собираетесь ли вы ее купить?
Белокурый и девушка переглянулись. Профессор сказал раздраженно:
— Если вам моя задача кажется непосильной, мы можем прекратить экскурсию, — он встал, махнул рукой ученикам. — Мы выходим.
Котяра золотозубо оскалился:
— Куда? Здесь не автобус, ёк макарёк! — и вывел катер на самую середину Мойки.
Французы заговорили тревожно. Все разом. С тоской поглядывая на пустынные берега. Белокурый откинул роскошную гриву и решительно встал.
— Надеюсь, вы поняли, что вам сказал учитель?!
И я встал напротив него.
— Я все понял. Задача понятна и проста — показать вам душу города. Разве не так, месье Леон?
Мы с белокурым одновременно поглядели на профессора. Лицо крупного ученого было вместилищем вселенской грусти. Девушка-мальчик что-то робко сказала ему по-французски. Он снисходительно улыбнулся ей и сильно хлопнул меня по плечу:
— Натали просит нас не ссориться.
— А мы разве ссорились? — удивился я.
Он снисходительно улыбнулся мне:
— Будем считать, что вы неудачно пошутили. Вы выпили, Слава. А это нехорошо на работе.
— О, миль пардон,— галантно извинился я и соврал: — Я выпил самую малость… Между прочим, французского коньяка. Я думал, это нам поможет в общении…
Профессор рассмеялся и погрозил мне пальцем:
— Вы большой хитрец, Слава. Не надо с нами ссориться. — Он представил белокурого: — Мой ученик, обладатель черного пояса по карате.
Белокурый кивнул мне, тряхнув гривой. Я спросил:
— Так что сейчас будет? Схватка по карате или экскурсия?
— Профессор улыбнулся:
— Я надеюсь, вы обойдетесь без банальностей. Учтите, Слава, мои ученики прекрасно знают русскую историю.
Французы, довольные, расселись на корме. Девушка-мальчик посередине, мужчины по бокам. Девушка— мальчик достала из своей заплечной торбочки карту и разложила ее на коленях.
— Мы готовы, Слава.
Я встал у штурвала рядом с Котярой:
— Леня, прокати нас до Петропавловки. Как ты меня катал. Полный вперед!
Сердитый Котяра с места рванул катер, и мы понеслись по Мойке, разгоняя перед собой пенные усы. Французы замерли. Наш белый катер летел, как торпедоносец в последнюю атаку. Падали на нас дома, в узком просвете неба прыгала в облаках зеленая луна. Сдавливали по сторонам угрюмые гранитные стены. Французы дружно вздрогнули, когда мы влетели в черную пещеру Певческого моста. На минуту нас обступил гулкий тревожный мрак. Рев двигателя резал уши.
«О-ля-ля», — облегченно пропели французы, когда мы вынырнули из темноты у Зимней канавки. Котяра сбавил газ, круто развернул катер влево и на полных оборотах бросил его в канавку. «О-о-о!» — задохнулись французы от открывшейся вдруг панорамы. Впереди за двумя горбатыми мостиками и повисшем в воздухе стеклянным переходом из одного здания Эрмитажа в другое открылся Невский простор со сверкающим шпилем Петропавловки на розовом фоне нового утра.
Катер влетел в Неву, как застоявшийся в загоне скакун, недовольно урча, запрыгал на утренней зыби, круто лег на правый борт, развернулся на середине реки и замер напротив ворот Петропавловки. Я от души пожал руку Котяре. Французы молчали, приоткрыв рты. Я им не мешал. Я сам впервые видел город с реки. Разведенные мосты. Здание Биржи, как праздничный торт с двумя красноватыми свечами Ростральных колонн. Темную приземистую горизонталь бастионов Петропавловской крепости, перечеркнутую светлой вертикалью соборного шпиля, отразившегося в Невской воде. Неужели так искусен и гениален был за— мысел?… Воздвигнуть на берегу Невы рукотворный крест… Черная горизонталь бастионов и перпендикуляр золотого узкого шпиля с крылатым ангелом на верху. Отраженный в воде перпендикуляр и создавал цельный черно-золотой крест. Архитектор добился немыслимого — он построил крест, используя реку как зеркало. Доказав свою истину: то, что вверху, — то и внизу.
Французы заговорили между собой почему-то вполголоса. Котяра посмотрел на золотые часы и спросил меня на ухо:
— Еще сорок минут… Продержишься, Слава?
Месье Леон среагировал тут же:
— Начинайте, Слава. Мы ждем.
Французы, как по команде, уставились на меня. Я прислонился спиной к рубке, не в силах отвести взгляда от сверкающего в первых лучах восходящего солнца крылатого ангела. Ангел, вытянув к небу руки, трепетал золотыми крыльями, стараясь оторваться от креста. Над ним таял в розовом небе след первого утреннего самолета… Ангел хотел улететь за ним и не мог… И я наконец понял все.
«Господи! Они же распяли ангела!… Господи… Это же покруче распятого Христа. Те распяли его плоть. Эти — дух захотели распять… Распятый дух над тюремными бастионами! Господи!»
— Слава! — вернул меня на землю профессор.— Мы ждем.
Они смотрели на меня удивленно — вид у меня, очевидно, был дикий.
Девушка-мальчик улыбнулась мне:
— Что-то не так, Слава? Да?…
И я улыбнулся ей:
— Все так… Так все всегда и было…
— Что было?…
В блеклом небе черным крестиком обозначился самолет. Он сделал прощальный круг над заливом и уходил на юго-запад. Через несколько часов и я могу, прильнув к иллюминатору, прощаться с этим городом…
— Нет, — сказал я.
— Что с вами, Слава? — спросила девушка-мальчик.
— Не-ет! — повторил я. — Я здесь родился, здесь и умереть должен… К черту! Все Африки, Азии, Европы и Америку! К черту!
Мне стало легко и спокойно.
Профессор смотрел на меня печальными влажными глазами.
— Слава, подождите умирать. Вы ведь еще не начали экскурсию.
Белокурый красавец рассмеялся. И я засмеялся, подмигнув ему:
— Что же мне вам рассказать?… Вы же и так все видите. Вы же и так все знаете… Профессор просил меня показать вам душу моего города. Вот она — смотрите! — я покосился на распятого ангела. — Душу словами не объяснишь. Ее почувствовать надо… Как Наполеон у Толстого почувствовал с Поклонной горы женскую душу Москвы… Ему никто ничего не объяснял. Почувствуйте душу моего города сами… Моя единственная задача — не помешать вам. Смотрите и чувствуйте… — я взял Котяру за руку. — Леня, греби помалу к Медному всаднику…
Я открыл дверь рубки и спустился в каюту. На палубе молчали. Сквозь стеклянную дверь, прильнув лбом к стеклу, на меня уставился Котяра. Я подошел к бару и открыл дверцу. Котяра двумя пальцами показал мне дозу. Я кивнул и накапал себе чуть-чуть. Меня колотило немножко. И катер задрожал.
«По-по-по-по-по», — запела труба за кормой.
Я выдохнул и, сморщившись, проглотил волшебное лекарство.
Катер, покачиваясь, плавно скользил по реке. В иллюминаторе проплывали пучки белых колонн Зимнего дворца. Рот свело оскоминой. Я поискал в баре, чем закусить. Не нашел. И улегся на бархатный диванчик.
Только сейчас я почувствовал до конца все отчаяние моего положения. Шеф Адик смылся, не вернув кредиты. Единственным ответственным за дела фирмы, о которой я не знал ничего, остался в городе я. Меня уже ждут с пистолетом кредиторы. Счастье, что мне подвернулся Котяра. Наглый рыжий Котяра. Все равно счастье… Рассчитаться с ним, отдать ему все, что потребует, и бежать!… Бежать, правда, некуда. С уходом жены обо— рвались все дружеские связи. В последние годы жизнь замкнулась в круг. Днем — фирма. Вечером — работа над книгой. И все… Меня била мелкая дрожь. Я не понимал: это меня колотит или дрожит в такт двигателя катер?… И вдруг я вспомнил то единственное место, где меня никто не найдет! Вспомнил и засмеялся.
Открылась дверь, в каюту заглянул встревоженный Котяра.
— Славик, выползай, интуристы требуют.
Я сел на диванчике. Котяра засипел мне в ухо свистящим шепотом:
— Давай, Славик. Еще двадцать минут. Наплети им что-нибудь. «Люблю тебя петротворенье», «Ленинград-Ленинград, зоопарк и Летний сад». Что угодно плети. Двадцать минут всего, и болото наше! Ёк макарёк!
Я вышел на палубу. Перед восходом стало свежо. Девушка-мальчик сидела, закутавшись в одеяло. Оба француза прижались к ней плечами. Грели ее. Катер стоял напротив Медного всадника, словно остановленный державной рукой Императора. Я оценил побледневшие от холода лица французов и приказал Котяре:
— Леня, по стопке всей команде. Живо!
Котяра, не мигая, уставился на меня.
— Я угощаю, капитан. Тащи коньяк.