С утра, покуда Константин Петрович был на телевидении, Серджио Боччини сидел в бухгалтерии "До-До" и изучал бухгалтерские отчеты, а шофер Константина Петровича тем временем возил другого итальянца, Джованни Росси, по магазинам: на Проспект Мира, на Ленинский проспект, на Кутузовский, на Ленинградский – по всей сети.
Впечатление у обоих проверяющих сложилось печальное.
На ужин в "Балчуг-Кемпинский" они ехали злые-презлые, готовые вместо лососины и креветок сожрать самого директора московской сети, причем живьем.
Но тут появилась она – сеньора Милявская.
Алина так задорно и так развратно хохотала!
И так при смехе тряслись ее большие груди, что Серджио Боччини решил отложить разнос, который он приготовил Константину Петровичу, до завтра.
И вот во второй раз Алина отправилась на служебную квартиру на Малой Бронной.
Только на этот раз не с Константином Петровичем, а с итальянцем…
Да не с одним итальянцем, а с двумя!
И спать улеглась с обоими.
Спасла она дуралея Константина Петровича.
Отвела громы и молнии, заземлила, расслабила.
Сняла напряжение.
И наутро, когда оба сеньора за завтраком имели счастье любоваться Алиной, неглиже дефилирующей на фоне московского заснеженного пейзажа, открывающегося из огромных окон старой купеческой квартиры на Малой Бронной, горячего пару для наказания нерадивому директору московской сети уже и не осталось. Весь пар в любовь вышел.
Спасла Алина Константина Петровича, выручила.
А с утра, соблюдая свои интересы, Милявская потащила сеньоров не в магазины "До-До", а на телевидение, хвастаться рекламным шоу "Последняя девственница". …
Врио, завидев итальянцев, многозначительно оттопырил два больших пальца на обеих руках. Константин Петрович уже звонил ему и Борщанскому, рассказав о вчерашнем блиц-криге, который выиграла мадам Милявская, заманив итальянскую пехоту на заснеженные русские просторы да на бескрайние в переносном смысле поля подушек и простыней.
А Борщанский, тот даже позволил себе пропеть.
Правда, по-русски, чтобы итальянцы не поняли,
– Однажды четыре сеньора
Поймали одну сеньориту,
Втащили ее на холмино
И стали ее прошкваренто!
При этом Борщанский встал в позу, заложив одну руку за спину, а другую подняв над головой, как это делают испанские тореадоры…
Встал и пропел припев:
– Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та!
И ножками потопал, как тореадор…
Алина не видела, она была занята показом студии.
– Ах, как это интересно, – цокая языком и закатывая глаза, приговаривал сеньор Боччини. – Вам удалось схватить самую суть молодежной рекламы.
– В Италии вы бы стали самым высокооплачиваемым телепромоутером, – вторил старшему товарищу Джованни Росси. – Ваше шоу – потрясающая тема для рекламы нашей одежды и наших магазинов.
И говоря эти комплименты, восхваляя интеллектуальные качества Алины Милявской, вознося оды ее деловой хватке и профессиональной сметке, оба итальянца не сводили глаз с ее бедер, с играющих под платьем трепетных частей.
Пар в котлах уже снова накапливался и желал найти выхода.
Сеньоры синхронно подумывали о вечере на служебной квартире.
Разнос директору московской сети магазинов откладывался на неопределенное время, потому что завтра утром господам надо было ехать в Шереметьево.
Аривидерчи, Моска! ….
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого волка Вообще, Бармалей мне сильно-то не мешал. Он по началу на меня резво так наезжал, но когда стало понятно, что есть места, где камера нас не засекает, я быстренько с ним разобрался. Улучил момент, поймал Бармалея, когда никто не видел, надавил ему на кадык, так что он на морду чуток покраснел, и молча так на него посмотрел.
Взгляд у меня тяжелый и серьезный. Бармалей после этого дня два ходил как опущенный, не говоря уж о том, чтобы у меня под ногами путаться.
А вот с Карабасом-Ваней разобраться так легко не получалось. Скользкий он, блин, какой-то. Так просто за кадык не прихватишь. Мне что? Мне просто Танька-Шапка намекнула, что этот Ванька, он гендиректора сыночек. Танька, вообще, ушлая девка, сказать-то сказала, да так неконкретно, обтекаемо, типа, что сама догадалась. Я Карабаса подловил как-то на местечке, где камеры не секут, спрашиваю:
– Ты питбулей любишь?
– В каком смысле? – спрашивает, и смотрит на меня нагло.
– А в том смысле, что у меня питбуль. Любит он блатными шеями хрустеть.
– Не понял.
– Все ты понял! Повторить?
– Повтори, пожалуй, я, правда, не понял, о чем ты.
– Любит, говорю, мой питбуль шеями директорских сынков хрустеть. Врубаешься?
– Да теперь врубаюсь, – отвечает Карабас. – Только это для меня не аргумент. Ты, Вова, если на моего отца намекаешь, на его положение во всем этом, тогда ты – зря. Я сам по себе. – И нагло на меня смотреть продолжает. Понятно, как он сам по себе! Я ему в тот раз больше ничего не сказал, но, ясно, осадок у меня от этого разговора остался. Неприятный осадок…
Как, блин, доставал этот режиссер! Заставлял меня перед камерой карячится.
Переодевать их шмотки туда-сюда. Как сигнал, так стаскивай с себя все и переодевайся по новой.
Я говорю Владу:
– Достали вы меня своими шмотками. Вон пусть Карабас с Бармалеем переодеваются по двести раз перед камерами, а мне это дело не по кайфу! Вы мне тренажеров не принесли, как я просил. Музыку, какую я люблю, нельзя включать громко!
Материться тоже нельзя! Короче, я блин, переодеваться не буду.
Влад морщиться начал, недовольным тоном сказал:
– Черт тебя подери, Вован! Вот если бы рейтинг у тебя поменьше был, то я тебя вышиб бы с шоу сразу, без разговоров. Но зрителей ты цепляешь, объясняться придется перед зрителями, куда ты делся!
– Ну вот! Короче, решили тогда. Я карячиться штаны туда-сюда снимать-одевать не буду. Пусть вон Бармалей на себя возьмет переодеваний за меня. Я с ним договорюсь.
– Неужели ты не понимаешь, что большую роль играют спонсорские деньги!? В нашем случае это фирма "До-До"! – застонал Влад.
– Знаю я, знаю вашу долбанную фирму! Тока о ней и слышу каждый день.
И вот тут вмешалась Алина. Она все с Владом крутилась, хрен знает, кто такая, но симпатичная баба.
– Володя, – сказала, – ты парень у нас на шоу самый выдающийся.
Я на нее подозрительно так глянул, и прикололся:
– Чё это вы меня лечите? Самый у нас выдающийся это Карабас! Вон он как по-французски с Русалочкой хреначит! Тока трещит!
– Да нет, Вова, – пояснила Алина. – Ты не так меня понял! Ты самый фигуристый на шоу. Самый накачанный! Ты подумай, когда ты переодеваешься, на тебя ж девчонки всей страны смотрят. На твои мышцы, как там они называются, забыла…
– Бицепсы, трицепсы. Ну, это основные группы мышц, – сказал я.
– Во-во! – продолжила Алина. – А ты хочешь лишить телезрительниц удовольствия тебя лицезреть во всей красе. Не на серьгу же Бармалея им любоваться.
Я прикинул и ответил:
– А чё, это правда. В этом есть кайф, я как-то и не задумывался. Может, мне вообще в одних плавках ходить?
– О нет! – закричал тут Влад. – Это будет всех выбивать из ритма. Это драматургично! Это уже абсурдизм!
– Да ладно, – успокоил я его. – Хрен с вами, буду ваши до-довские шмотки переодевать.
Когда я рассказал о нашем разговоре всем, то Русалочка первая так подленько заулыбалась, я спросил чего она рожи корчит, а Танька-Шапка мне за нее ответила:
– Нашей Русалочке главное в мужчине мозг! Точно, Русалочка?
Та головой кивнула, типа – да. А тут ещё Бармалей вклинился:
– Да тебя, Волк, чисто на понт взяли, не понял, что ли? Они тебя чисто развели, чтоб с тобой в конфликт не вступать. Эта Алина так повернула, что ты теперь с кайфом, а не с тупой кислой мордой будешь перед камерами переодеваться!
Психология! Понимать надо.
Я разозлился не слабо, если бы не Танька, то я б точно заехал Бармалею в торец.
– Ва-ау! Бармалеюшка, а ты нашему Волчарику уж не завидуешь ли? – сказала она.
Бармалей оправдываться начал:
– А чему тут завидовать? Каждый может накачаться. Особенно легко получается у тех, у кого голова – сплошная кость и места для мозга в ней нет.
Я усмехнулся:
– А ты, Бармалей, накачайся, потом и побазарим!
Я бы еще эту тему поперетирал, хотел предложить Бармалею посоревноваться, кто сколько раз от пола на кулаках отожмется, но сбили меня! Русалочка с Ваней-Карабасом, как начали чего-то лопотать по-французски и хихикать, так я сразу с темы сбился.
Вот они меня в тот день достали, по полной!
ГЛАВА 9.
1.
Толик Борщанский заканчивал юрфак в одно время с нынешними руководителями страны…
Только вот непруха: не Ленинградского университета имени Жданова, а МГУ. Может, поэтому и не поднялся выше восьмого этажа в первом административно-студийном блоке, хотя любому известно, что даже первый граунд-флор здания на Старой площади, где теперь заседают питерские счастливчики, повыше будет и шестнадцатого этажа в Останкино.
Но в те года, когда Толик через день, а порою и через два с ленцой ходил на лекции по гражданскому и уголовному праву, чаще пребывая в пивном баре в Столешниковом переулке или в таком же заведении на Киевской, в те года Толик полагал себя счастливым избранником небес.
А как же!
Коренной москвич, сталинская квартира на Соколе, за родителей не стыдно, весь набор достатка брежневских времен: министерский распределитель с крабами и твердокопченой колбасой, загранкомандировки, а значит и джинсики, и японская видеотехника, дачка по Казанской дороге в Кратово, машинка, белая "Волга" – дизель, купленная на боны-сертификаты, после папашиной командировки в Монголию.
Да и сам определен родителями не в какой-нибудь там инженерный институтишко, а в университет на Ленинских горах!
Так что Толик смело и уверенно мог гордиться, заносясь перед рабфаковцами, производственными стипендиатами и всякой иногородней шушерой, проживавшей в общежитии.