Потом вдалеке я увидел Олега. Мелькала его чёрная футболка. Больной – точно, в чёрном – летом. Наверняка он не сразу пошёл именно туда, куда отправился я. Иначе появился бы раньше. Искал, поди, с другой стороны леска. Я вытер слёзы мокрым рукавом. Раздражать сейчас Олега было плохой идеей. Показывать, что всё совсем плохо, – тоже. Я встал и пошёл навстречу. И чтобы он не успел, как обычно, спросить какую-нибудь чушь вроде «ты как?», заговорил первый:
– Олег, извините, я не хотел.
– Я знаю.
Он достал что-то из кармана и протянул мне. Это был сотовый.
– Позвони, – сказал он.
Я взял телефон. На его корпусе были мелкие царапинки, а цифры фактически стёрты. Старое такое, простейшее устройство. Олег отошёл на пару метров, сел на поваленную берёзку. Я медленно набрал номер. Перед последней цифрой так вообще завис. Мне было страшно.
– Позвони, – ещё раз сказал Олег, глядя куда-то в сторону, как будто с лесом общался, а не со мной, – лучше знать.
Если бы. Иногда лучше не знать. Даже часто. Но я всё-таки нажал последнюю цифру.
И услышал знакомый голос, от которого снова скрутило всё внутри.
– Ау, это кто? – спросила Юля.
– Это я, Матвей, – наконец выдавил я, – у меня телефон сдох. Ты не звонила мне?
Юля помолчала. Потом ответила:
– Нет. Я же всё сказала вчера. Ничего не изменится. Не надо меня мучить. И себя не надо.
И нажала сброс.
– Горицветы, – задумчиво сказал Олег, разглядывая что-то около себя, – последние, скоро отцветут. А вон то – дикая вишня, отцвела уже. Здо́рово тут. Берёзки.
– Не люблю берёзы. – Я повертел телефон в руках. Больше всего хотелось снова набрать Юлин номер. Но я же не тупой, всё понял.
– А какие деревья ты любишь?
– Тополь, – сказал я.
– Хм. Неожиданно. Обычно горожане не любят тополя. Особенно когда те пушат.
– У тополя почки пахнут вкусно и листья шелестят красиво, – признался я, сел рядом с Олегом и отдал ему телефон. А свой, испорченный, достал из кармана. Не знаю зачем, просто перекладывать из руки в руку.
– Может, пойдём в лагерь? – спросил Олег.
– Ну а куда ещё?
Я почувствовал, что вот-вот снова начну орать и обзываться. Как будто это Олег виноват во всех моих неприятностях, а не просто так получилось.
– Да, больше некуда. Знаешь, можешь не верить, но постепенно тебе полегчает. А потом и вовсе пройдёт.
– А могло бы уже пройти, – огрызнулся я, – если бы кто-то не полез читать журнальчик на крышу.
Он промолчал.
– Можно я здесь ещё побуду? – спросил я. – Просто посижу, потом вернусь. Даю слово.
– Можно, – ответил Олег. – Только обязательно возвращайся.
Я кивнул. Олег пошёл в лагерь, а я сел на траву, туда, где росли его горицветы. Одежда начала подсыхать, поэтому торопиться было некуда. Сиди себе и сиди.
– Юля, Юля, – сказал я негромко, так, чтобы уходящий Олег не услышал.
Я вспомнил, что дарил ей только покупные цветы, и то всего несколько раз. А полевые никогда. Мне стало жаль, что этого уже не случится. Я представил её лицо, и несколько секунд оно явно было со мной, но вдруг исчезло, испарилось, пропало… Только слово «Юля» – и больше ничего.
– Всё! – сказал я громко.
Олег уже почти скрылся среди берёзовых стволов и конечно же ничего не слышал.
И я повторил ещё громче:
– Всё! Всё! Всё!!
«Всё!» – ответило равнодушно эхо…
– Всё! – сказала Ксюха, закончив чистить картошку. – Я что, нанималась вкалывать за всех?
Мы втроём сидели на крохотной кухне в домике сторожа. Было тут душно, над ведром с какими-то отходами в уголке вилась куча мух, под столом дремал жирный серый кот.
– Не за всех, – сказала Оля, откладывая ножик в сторону.
– Я что, виновата, что ножика только два? – оправдалась я. – Я ногтями картошку скрести не умею.
– И вот, – объявила Ксюха, ткнув в мою сторону грязным пальцем, – в следующий раз ты будешь чистить и этот новенький.
– Или с Егором, – добавила Оля.
– Ага! Ты, утопленница, вообще должна за всех теперь отрабатывать, – сказала я ей, чтобы она не лезла со своими дурацкими предложениями. – На мостки она полезла! А у Матвея, может, чего случилось. Ему позвонить должны были. А он из-за тебя телефон испортил.
– Он поэтому нервный? – уточнила Ксюха.
– Ну да, наверное, – ответила я. – Хотя я точно не знаю. А из-за чего он сюда поехал, по-твоему?
– По-моему, он просто псих отмороженный. И если ему Егор с пацанами ввалят хорошенько, я даже порадуюсь.
– Ну ты и крыса! – сказала я.
– Тупорылая! – не замедлила с ответом Ксюха.
Ничего странного, мы и в школе так общались. На этом бы всё и кончилось, если бы вдруг Оля не крикнула таким противным-препротивным голосом:
– Тихо!!
Мы с удивлением повернулись к ней.
– Вы обе не правы! Если мы переругаемся, всем будет плохо! – энергично заявила Оля. А потом добавила обычным чуть слышным голоском: – И потом, вы нарушаете правила.
Вот тебе и девочка-одуванчик. Кто бы мог подумать, что ей не наплевать на все эти правила и на то, кто кому и чего сказал.
– А ты что, миссия мира? – спросила я.
Прямо интересно было, чего же Оля теперь ответит. Но она ничего отвечать не стала, только всхлипнула и выскочила из кухни. Следом не спеша отправился разбуженный её воплем кот.
– Истеричка… – вздохнула Ксюха. – Кто картошку мыть будет?
– Да фиг с ней, я помою.
Выплеснув под опору заборчика грязную воду, я присела на крылечко, ожидая возвращения наших водовозов. Оля убежала в лес переживать наше с Ксюхой несовершенство. Ксюха, ничуть от своего несовершенства не страдая, пошла в наш домик. Потом со стороны озера появился Олег Сергеевич. Один. Получается, Матвей отлично бегает и эколог его не нашёл. Весело началась экологическая экспедиция.
– Что на ужин придумали? – спросил Олег Сергеевич, когда я к нему подошла.
– Картошку с тушёнкой сделаем.
– Отлично.
– Не нашли? – задала я интересующий меня вопрос.
– Нашёл, всё нормально. – Он помолчал. – Забудем этот эпизод.
– Легко, – уверила его я. – Когда человеку плохо, он на всех бросается. Я сама такая.
Олег Сергеевич улыбнулся и отправился к себе в домик.
Из-за кустов тем временем появились Кирюша с Алмазом, тянущие флягу.
– Ускорьтесь! – крикнула им я. – Картошка уже темнеет.
Егор, шедший рядом и беспечно жевавший былинку, услышав меня, принялся тоже подавать команды:
– Пацаны, навались! Давай-давай!
Алмаз пробухтел себе под нос что-то матерное, и они почти остановились.
– Вот, Ира, – сказал Егор, – какие бывают мужчины, а ты говоришь – перевелись. Флягу тащили полтора километра, это тебе не ерунда…
– Ерёмин, – оборвала его я, – ты бы постыдился так хвастать. Ты и флягу, поди, совсем не тащил.
– Тащил, – пояснил Кирюша, подкатывая тележку к моим ногам. – Только пустую, туда.
– Ну точно, ну! – вспылил Егор. – А кто воду наливал?
– З-завтра я буду наливать, – заверил Алмаз, вытирая пот со лба.
– Вы ещё подеритесь, кто завтра за водой не пойдёт, – съехидничала я.
– Думаешь, просто? – обиженно пробубнил Кирюша.
– Т-там дорога плохая, – пояснил Алмаз. – Т-тяжело.
Они докатились до крылечка, сгрузили флягу. Я открыла её, чтобы наполнить кастрюлю, и обнаружила, что воды там только половина.
– Тошно́ты! – объявила я Алмазу с Кирюшей.
Алмаз разулыбался, а Кирюша ответил:
– Мне показалось, что воды достаточно.
Я развела руками. Всё человечество – придурки, но Кирюша с Егором и среди них выделялись особой никчёмностью. Да и вообще… Вздохнув, я пошла ставить картошку на плиту.
Сначала была просто пустота. Наверное, я был в тот момент самым ничтожным человеком на земле. Потом я начал присматриваться к окружающему миру.
На поляне кипела жизнь. Во-первых, комары. Только Олег скрылся, с писком начали подлетать эти кровососы. Я убил пяток и потом не обращал на них внимания. Во-вторых, оса. Почему-то я ей полюбился. Она крошечным бомбардировщиком пикировала в сторону моей макушки, несколько раз я почти сбил её ударом руки, и она, решив, что не такой уж я и цветочек, улетела. Ещё муравьи. Они ползали и суетились, а я их разглядывал. Вот насекомые – ничтожные, а всё пытаются чего-то добиться. Каждый тащит какую-нибудь соломинку. Куда мне было до муравья, да даже до кузнечика, который запрыгнул мне на коленку, что-то с высоты высмотрел и ускакал прочь.
Я сидел на поляне, в штанах, выпачканных землёй и травой, с мёртвым телефоном в руке, и выглядел чудищем лесным. Муравьиной цели у меня не было, кузнечиковой жизнерадостности тоже. И от этого было ещё тоскливей. Уже, наверное, час прошёл, и я решил вернуться. Не то чтобы там меня хватятся, кому я там, кроме Олега, нужен. Да и Олегу тоже… Хотя… он зачем-то меня спас. Но, наверное, у него были какие-то комплексы. Я читал про такое: делаешь кому-то хорошо, и от этого повышается самооценка и своя жизнь кажется прожитой не зря…
Я поднялся, сорвал горицвет, который ещё Олег приметил, и пошёл, выбирая направление примерно в сторону лагеря. Примерное, потому что точного я не знал: у меня было то, что называется топографическим кретинизмом. Стоило мне чуть покрутиться, отклониться от маршрута или оказаться в незнакомом месте, я терялся. Даже в городе, чтобы хорошо запомнить дорогу, надо было пройти по ней не раз и не два. А тут лес…
Я пошёл туда, куда уходил Олег, надеясь, что он не сворачивал. Метров через двадцать берёзки расступились, и показалась заросшая лесная дорога. Вероятно, она и вела вокруг поля в лагерь. А я прибежал по полю, немного с другой стороны. Я отправился по дороге, и почти сразу меня окликнули девчоночьим голосом. Это была Оля.
– Матвей! – сказала она, а когда я обернулся, пошла ко мне.
– Чего тебе? – удивился я.
– Прости меня! – быстро-быстро заговорила она. – Я не специально упала. Ты из-за меня важную вещь потерял. Когда приедем, я тебе свой отдам… У меня есть… Только он не новый. Только не сердись! Я тебя долго искала. Мне так стыдно.