с наступлением пятой луны.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Отблесков света,
радостей я удостоен.
Если ж ко мне
в горы поднимешься ты,
В зарослях тотчас
мальвы раскроют цветы.
Стихи понравились князю, и он приказал позвать певицу Синь-хэ, что значит «Свежий лотос», и велел ей спеть новое цы Кэ-чана. У Синь-хэ были длинные брови и узкие глаза, белое лицо и алые губы, двигалась она легко и грациозно. Взяв в руки сянбань[64] из слоновой кости, она встала перед присутствующими и запела звучным голосом. Все громко выразили одобрение. Князь велел Кэ-чану написать еще цы в честь Синь-хэ, снова на мотив «Бодхисаттва из племени Мань». Кэ-чан взял кисть и написал:
Руки и стан ее созданы Небом,
гибко изящное тело.
Дивно звучит ее новая песня,
вот уже песню допела.
Выйдя из уст ее,
чист и прекрасен напев,
Пляшут пылинки,
в воздух высоко взлетев.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Алое платье
я созерцать удостоен.
Может, Синь-хэ
я любоваться и смог,
Но невелик
жизни отмеренный срок.
Князь обрадовался еще больше. К вечеру, когда кончился пир, Кэ-чану было велено вернуться в монастырь.
На следующий год в пятый день пятой луны князь снова хотел отправиться в монастырь Линъиньсы угощать монахов. Неожиданно полил сильный дождь. Тогда князь приказал слуге:
— Пойди ты один. Раздай монахам угощенье и возвращайся вместе с Кэ-чаном. Я хочу повидать его.
Получив приказ, слуга отправился в монастырь Линъиньсы угощать монахов и сказал настоятелю, что князь велел ему привести с собою Кэ-чана.
— На днях у Кэ-чана заболело сердце, он не выходит из кельи, — сказал настоятель. — Я пойду к нему вместе с тобой и спрошу его.
Слуга и настоятель пришли в келью Кэ-чана. Кэ-чан лежал на кровати. Он сказал слуге:
— Кланяйся милостивому князю, я заболел и не могу пойти. Вот письмо. Передай его от меня князю.
Слуга вернулся с письмом в дом князя.
— Почему не пришел Кэ-чан? — спросил князь.
— Милостивый князь! — ответил слуга. — У Кэ-чана уже несколько дней болит сердце, он не может прийти. Он велел мне вручить вам письмо. Он сам запечатал его.
Князь распечатал и прочитал письмо — это опять было цы на мотив «Бодхисаттва из племени Мань»:
Вместе в прошедшем году мы с тобою
с аиром пили вино.
В этом году из монашеской кельи
выйти уж мне не дано.
Много достойных
дел совершить я хотел,
Но наступает
жизни последний предел.
Славен хозяин
милостью и добротою:
Знает, что боли
в сердце меня беспокоят.
Я бы Синь-хэ
налюбоваться хотел,
Только недуг
этому ставит предел.
Князь тотчас потребовал к себе Синь-хэ, желая прослушать это цы в ее исполнении. Но жена управляющего доложила ему:
— Милостивый князь! В последнее время у Синь-хэ брови опустились, глаза стали ленивыми, груди большими, живот высоким — она не может выйти.
Князь разгневался и отправил Синь-хэ к своей пятой жене, поручив той расследовать дело. Синь-хэ расспросили, и она призналась, что согрешила с Кэ-чаном и теперь беременна. Пятая жена сообщила об этом князю. Он пришел в ярость. «Неудивительно, что в стихах этого плешивого осла были слова: "Любоваться Синь-хэ!" У него нет никакой сердечной болезни: он болен от любви! Теперь он чувствует за собой вину и не смеет явиться ко мне», — подумал князь и распорядился, чтобы из Линьаньфу отправили посыльного в монастырь Линъиньсы арестовать монаха Кэ-чана.
Посыльный пошел в монастырь к настоятелю Инь и потребовал выдать Кэ-чана. Настоятель, конечно, расставил вино и пищу, подарил чиновнику немного денег. Но, как известно, закон государя, подобно огню, не щадит никого[65]. Кэ-чан не смог отговориться болезнью. Собрав последние силы, он был вынужден подняться с постели и последовать за чиновником в Линьанфу, в присутствие и стал там на колени. Начальник области вошел в зал.
Когда ввели Кэ-чана, начальник обратился к нему:
— Ты монах. Князь так милостиво относился к тебе. Почему же ты совершил такое мерзкое дело? Признавайся скорее!
— Это неправда! — воскликнул Кэ-чан.
Начальник области не стал слушать его объяснений.
— Возьмите его и избейте хорошенько! — приказал он.
Подчиненные повалили Кэ-чана и били его до тех пор, пока не лопнула кожа, обнажилось мясо и потекла алая кровь. Тогда Кэ-чан признался.
— Я действительно согрешил с Синь-хэ, — сказал он, — у меня тогда помутилось сознание. Сейчас я говорю правду.
Допросили Синь-хэ. Она утверждала то же. Начальник области Линьаньфу представил князю показания Кэ-чана и Синь-хэ. Князь сперва подумал, не казнить ли Кэ-чана, но, вспомнив, как он образован, отказался от этой мысли. Он велел заключить Кэ-чана в тюрьму.
Тем временем настоятель Инь думал: «Кэ-чан — монах безупречного поведения; обычно он не выходил из монастыря и все время читал сутры перед статуей Будды. А когда его приглашали в дом князя, он возвращался задолго до наступления вечера и уж никогда не оставался ночевать там. Как же могло случиться, что он совершил это преступление? Тут что-то не так». Настоятель Инь поспешно отправился в город, в монастырь Чуаньфасы, и уговорил настоятеля Гао Да-хуэя пойти вместе с ним к князю просить снисхождения для Кэ-чана.
Князь вышел к ним, любезно пригласил настоятелей сесть и велел подать чай.
— Кэ-чан вел себя неприлично! — сказал князь. — Я о нем всегда так заботился, а он совершил порочащий монаха поступок.
— Смеем ли мы оправдывать преступление Кэ-чана? Мы только просим милостивого князя вспомнить его былую, пусть и незаслуженную, любовь к этому человеку и проявить снисхождение, — снова и снова взывали к князю оба настоятеля, встав на колени.
Князь попросил обоих настоятелей вернуться в свои монастыри и добавил:
— Завтра прикажу начальнику области Линьаньфу смягчить наказание.
— Милостивый князь, со временем это дело прояснится, — сказал в ответ настоятель Инь.
Эти слова не понравились князю; он удалился во внутренние покои и больше не выходил.
Видя, что князь не появляется, настоятели отправились восвояси.
— Князя разгневали твои слова о том, что дело со временем прояснится, — сказал настоятель Гао. — Он не хочет признать себя неправым и потому не пожелал выходить.
— Кэ-чан — монах безупречного поведения, — ответил настоятель Инь. — Обычно, когда он бывал свободен, он все равно не выходил из монастыря, а только читал сутры перед статуей Будды. И даже когда его звали в дом князя, он возвращался засветло и, во всяком случае, никогда не ночевал там. Как же мог он совершить преступление? Вот я и сказал, что дело со временем само собой выяснится. Я уверен, его обвинили несправедливо.
— Бедный не спорит с богатым, низкий не состязается с благородным, смеет ли монах рассуждать перед князем о том, где правда, а где неправда? Видно, все, что с ним случилось, Кэ-чан заслужил в предыдущей жизни[68]. Пока надо довольствоваться тем, что ему будет смягчено наказание, а там посмотрим, — заключил настоятель Гао.
Кончив разговор, настоятели разошлись по своим монастырям, и пока о них речи не будет.
На следующий день князь написал в Линьаньфу, чтобы Кэ-чану и Синь-хэ смягчили наказание. Начальник области доложил князю: «Было бы лучше решить дело после того, как у Синь-хэ родится ребенок». Но князь приказал вынести приговор и привести его в исполнение не откладывая. Делать нечего, начальник области отобрал у Кэ-чана монашеское свидетельство, наказал сотней ударов палками и отправил в монастырь Линъиньсы, чтобы оттуда он вернулся домой. Синь-хэ дали восемьдесят палочных ударов и направили в уезд Цяньтансянь, откуда она должна была ехать домой. Кроме того, от нее потребовали возвратить князю тысячу связок монет, которые он в свое время уплатил за нее.
Рассказывают, что, когда настоятель Инь принял Кэ-чана, монахи не хотели позволить ему поселиться опять в монастыре, дабы не замарать добрую славу обители. Но настоятель сказал монахам:
— Дело несомненно странное. Но впоследствии все должно выясниться.
По его приказу у подножия горы построили хижину с соломенной крышей, где Кэ-чан мог отдохнуть и залечить свои раны, прежде чем вернуться в родную деревню.
Еще рассказывают, что князь распорядился отослать Синь-хэ домой и потребовал назад уплаченные за нее тысячу связок монет. Родители Синь-хэ сказали дочери:
— У нас ведь нет денег. Если у тебя есть сбережения, верни князю долг сама.
— Есть человек, который отдаст эти деньги вместо меня, — сказала Синь-хэ.
Тогда отец стал ругать ее:
— Ах, негодная! Ты забыла закон и связалась с бедным монахом. Теперь у него даже монашеское свидетельство отобрали, так откуда же он возьмет деньги, чтобы отдать за тебя князю?
— Понапрасну я обвинила этого несчастного монаха! — призналась Синь-хэ. — На самом деле я согрешила с управляющим Цянь Юанем. А он, видя, что я забеременела, и боясь, что дело раскроется, сказал мне: «Явись к князю и скажи, будто ты согрешила с Кэ-чаном. Князь любит Кэ-чана — он обязательно простит тебя; я же буду содержать твоих родственников, снабжать их деньгами и всем необходимым». Я теперь пойду к нему и попрошу денег на расходы и на уплату долга по приговору. Правда, он меня уже один раз обманул, и я не знаю, можно ли полагаться на него. Если он обманет меня снова, отречется от своих слов, тогда я сама о себе позабочусь. Вы отведете меня к князю. Я расскажу ему всю правду и добьюсь, чтобы по крайней мере сняли несправедливое обвинение с монаха Кэ-чана.