В своем выступлении Бессонов пытался смягчить краски.
— Нарушения действительно допускались, — говорил он, — но прокурор представил все в слишком мрачном свете…
От фактов трудно было уйти, но Бессонов приводил все новые и новые аргументы в свое оправдание и в заключение заявил:
— Многие уволенные нами рабочие действительно судом восстановлены. Ну что же, если суд и прокуратура занялись расстановкой кадров в нашем тресте, пусть они и отвечают за выполнение плана строительства.
Чувствовалось, что это было венцом его аргументации. И действительно, захлопнув блокнот, Бессонов сошел с трибуны. В заключение выступил Давыдов, упрекнувший руководителей в том, что они плохо охраняют права рабочих и служащих.
— Да и партийный комитет тоже мало делал в этом направлении, — говорил секретарь горкома. — Чем иначе можно объяснить допущенное? А выступление товарища Бессонова показало, что он не понял своих ошибок. Полагаю, что к моменту, когда мы будем слушать управляющего трестом на заседании бюро горкома, он сумеет стать на более объективную позицию и правильно оценить деятельность стройтреста. Если же не сумеет, мы постараемся ему помочь…
Вскоре в прокуратуру поступили материалы из Ростовской области и от городской прокуратуры Курской области. Городской прокурор писал, что в указанном городе госпиталя в 1945 году не было.
Лавров был удивлен. «Выходит, за нос водит нас этот Игорь-Владимир? Или, может, коллега что-то напутал? Да, были паутинные нити, и те обрываются…»
Он вызвал Александру Мироновну, протянул ей документ.
— Подождите… То есть как не было? — не поверила она прочитанному. — Может, он город перепутал? Нет, он его дважды назвал медсестре Наде. Зачем бы ему врать? Может быть, просто плохо проверили.
— Да, но что можно сделать еще? — пожал плечами Лавров. — Не станем же мы на этом успокаиваться!
Оба задумались.
— Давайте запросим горвоенкомат. Подготовьте запрос горвоенкому. Попросите побыстрей ответить.
Корзинкина собралась уходить, но в дверях остановилась и спросила у Лаврова:
— Может быть, копию письма, посланного в адрес военкома, послать прокурору города?
— Нет, не нужно. Он еще позвонит военкому, скажет, что уже проверял, и дезориентирует его. Только военкому!
В течение последующих пяти дней ничего нового установить не удалось. Корзинкина опять пошла в больницу. Оказалось, что два дня назад, поздно вечером, Глазырин попросил у палатного врача снотворное. Врач сказала больному, что не советует ему злоупотреблять снотворными. И между ними состоялся примерно такой разговор:
— Лучше постарайтесь так заснуть, а то по утрам вы жалуетесь на головную боль. Это — от снотворного, — сказала невропатолог Анна Борисовна.
— Не спится, — ответил больной.
Он был взволнован, и врач не могла не заметить этого.
— Хотите, я посижу около вас? — предложила она. — Поговорим тихонько. Я все равно дежурю.
Глазырин заметно обрадовался. Он устроился поудобнее и, опершись щекой на ладонь, стал, медленно припоминая, рассказывать о городах, которые повидал, занимаясь нищенством. Иногда он надолго умолкал, закрывал глаза, и Анна Борисовна, решив, что больной заснул, порывалась встать и уйти. Но он удерживал ее и продолжал свой рассказ.
— А года четыре назад, — говорил он, — в Краснодаре, в трамвае, один мужчина сказал, что знает меня, и рассказал, что мы лежали в одном госпитале в 1945 году. Спрашивал, почему я убежал из госпиталя…
— Как же его фамилия, вы помните? — спросила Анна Борисовна, быстро сообразив, что это может понадобиться следствию.
— Не знаю фамилии, не спросил. Только помню, что на нем была какая-то форма, то ли железнодорожная, то ли связи.
— Это было именно в Краснодаре?
— Да.
Выслушав рассказ врача, Александра Мироновна поспешила в прокуратуру. «Как же установить в Краснодаре этого человека в форме железнодорожника или связиста? — думала она. — Посоветуюсь с Юрием Никифоровичем…»
У Лаврова сидел заместитель, Степан Николаевич Рябинин. Разговор шел о предстоящей проверке работы милиции. Увидев Корзинкину, Юрий Никифорович сказал:
— Заходите, Александра Мироновна, у нас как раз дело подошло к концу.
Корзинкина присела на краешек дивана и, дождавшись, когда Рябинин вышел, начала:
— Я была сейчас в больнице. Понимаете, Глазырин сказал, что года четыре назад встретил в трамвае…
— Знакомого по госпиталю? — перебил Лавров.
— А вы из каких источников это узнали?
— По радио, Александра Мироновна, — пошутил Лавров. — Я ведь не знал, что вы туда идете, и только что звонил в больницу, говорил с невропатологом. Она мне сказала главное, а остальное надеюсь услышать от вас.
— Да, — подтвердила Александра Мироновна, — но сведения об этом человеке очень скудные: встретились в Краснодаре, и на том человеке была форма — железнодорожная или связи. Но их же там, железнодорожников и связистов, сотни, если не тысячи! Как искать?
— И все-таки искать надо, — твердо сказал Лавров. — Если мы его найдем, многое будет ясно. Но как искать? Давать поручение местной прокуратуре? Это может оказаться бесполезным. Знаете что, Александра Мироновна, поезжайте-ка в Краснодар и начинайте розыск с отдела кадров железной дороги, — предложил. Юрий Никифорович. — Установите, кто из железнодорожников был на фронте ранен, поговорите с этими людьми. Конечно, возьмите с собой фотографию Глазырина.
— Но там же не один отдел кадров?
— Что ж, сколько есть! — вздохнул Лавров. — Если на железной дороге не установите, переходите в связь. Иного пути я, к сожалению, не вижу. Можете вы поехать? Справится ваша свекровь с девочкой?
— Да, думаю, что справится. Я ведь, к сожалению, очень мало помогаю по хозяйству, не успеваю. Так что у нас весь дом на бабушке держится.
— Вот и хорошо. Оформляйте командировку и езжайте.
— Послезавтра я выеду, — сказала Александра Мироновна и вышла.
Приехав в Краснодар, Корзинкина зашла к транспортному прокурору и уточнила, где и какие отделы кадров имеются. Их оказалось пять.
В первом отделе кадров выяснилось, что два железнодорожника действительно во время войны служили в армии, но, когда Александра Мироновна поговорила с ними, оказалось, что они не знают Глазырина. Ни к чему не привело и ознакомление с личными делами других отделов кадров и беседы с двадцатью тремя работниками транспорта.
Затратив на это три дня, разочарованная Корзинкина покинула станцию Краснодар.
Приехав в краевую прокуратуру, Александра Мироновна зашла в отдел общего надзора, рассказала о цели приезда и встретила очень сочувственное отношение.
— Надо найти во что бы то ни стало! — сказали ей. — Позвоним в управление связи, пусть и они дадут вам все личные дела сотрудников, бывших в этот период на фронте.
Но там выявили всего лишь три лица, хоть сколько-нибудь заслуживающих внимания. С двумя работниками Александре Мироновне удалось побеседовать в тот же день, а беседу с третьим пришлось отложить, так как его на работе не было. Разговор с ним на второй день оказался столь же безрезультатным. Больше здесь оставаться не имело смысла.
Утомленная кропотливым трудом, Александра Мироновна проверяла себя: «Все ли я сделала? Не упустила ли еще какой-нибудь возможности?»
Большие часы на центральной улице города показывали шестой час. В краевую прокуратуру возвращаться было поздно. Корзинкина заглянула в магазин, купила дочке игрушку и несколько новых книжек. Потом взяла билет на девятичасовой сеанс в кинотеатр и направилась в гостиницу. Пообедав, она решила почитать, но сосредоточиться не смогла, вышла, больше часа бродила по городу, мучительно изобретая путь к розыску неизвестного человека, затем рассеянно глядела неинтересный фильм и, пожалев об убитом времени, вернулась в свой номер.
Весь этот день Александра Мироновна ловила себя на мысли, что она не может спокойно проходить мимо людей, одетых в форму железнодорожников или работников связи, так и тянет подойти, заговорить… И только сейчас, по дороге из кино, она подумала: «Но почему, собственно, он должен быть в форме? Это же просто глупо! Во-первых, по городу ему вовсе не обязательно ходить в форме, а во-вторых… И как это я раньше не подумала? Ведь я проверила личные дела только тех, кто работает! А встреча состоялась четыре года назад! За это время человек мог и уволиться, и быть переведенным в другой город, тем более если он железнодорожник. Как же я сразу не сообразила?»
В девять часов утра она снова была на вокзале, в отделе кадров, и попросила личные дела на уволенных и переведенных сотрудников. Затем пересмотрела дела еще в одном отделе кадров, но тщетно. И вот, наконец, в третьем отделе кадров ее внимание привлекло личное дело бывшего помощника дежурного по станции Бурмистрова, который действительно был на фронте, имел ранения, лежал в госпитале и именно в то время, какое называл Глазырин.
— А где сейчас работает Бурмистров?
Начальник отдела кадров ответил, что Бурмистрова вообще не знает, так как работает здесь всего лишь год, а тот уволился раньше.
В адресном столе Бурмистров значился выбывшим. Но теперь уже Александра Мироновна не отчаивалась. В райкоме партии удалось установить район, куда направлена учетная карточка члена КПСС Бурмистрова. Район этот находился от краевого центра в семидесяти километрах.
Получив эти сведения и сличив их со своими записями, Александра Мироновна убедилась в том, что Бурмистров уехал на родину.
«Пожалуй, подожду туда ехать, — подумала она. — Попытаюсь связаться по телефону с прокурором района и попрошу его найти Бурмистрова, поговорить с ним. Тогда будет ясно, нужно ли ехать».
Вскоре Корзинкина уже беседовала с прокурором Телегиным. Рассказав ему суть дела, она попросила:
— Только, пожалуйста, сделайте это сегодня же. Я буду ждать вашего звонка. Видимо, мне придется приехать к вам: у меня есть фотография этого парня. В общем, жду звонка.