Протест прокурора. Документальные рассказы о работе прокуроров — страница 28 из 69

Была у нас еще одна категория дел, заключения по которым готовились для Президиума Верховного Совета СССР. На Генерального прокурора СССР возлагается обязанность давать заключения по приговорам с высшей мерой наказания — расстрелом, когда рассматриваются ходатайства о помиловании. Прежде чем принять решение, Президиум Верховного Совета СССР выслушивает мнение и Генерального прокурора.

Валерий Петрович Ефимочкин был обаятельнейшим человеком, умевшим расположить к себе кого угодно. Однако это не мешало ему в то же время оставаться требовательным и строгим начальником. Впрочем, он сам первым показывал пример трудолюбия. В любое время его можно было застать в кабинете. Уходил с работы чуть ли не ночью. И прокуроры отдела трудились на совесть.

Но «портфель» не худел. На смену одним делам и жалобам поступали другие. Однако никому и в голову не приходило сетовать на загруженность, усталость: когда речь идет о человеческих судьбах, жалеть себя никто не имел права.

Я проработал в уголовно-судебном отделе шесть лет. А это — сотни проверенных дел, тысячи жалоб. Ответы адвокатам, постановления об отказе, протесты в Верховный Суд СССР, выступления в судах, участие в проверках работы прокуратур союзных республик и областных…

С тех пор минуло уже свыше тридцати лет. Но я очень хорошо помню некоторые дела, с которыми мне пришлось тогда столкнуться. Они в какой-то степени повлияли на мою дальнейшую жизнь, на мой взгляды, на мою гражданскую позицию.

Об одном из них я и хочу рассказать.

Это — дело, по которому суд вынес высшую меру наказания. Генеральному прокурору СССР предстояло давать заключение в Президиум Верховного Совета СССР.

Передо мной лежали три пухлых тома. Я начал изучать листы этого дела: протоколы допросов, протоколы осмотров, акты судебных экспертиз, постановления следователя, указания прокурора, который осуществлял надзор за следствием, обвинительное заключение, протокол судебного заседания, приговор… Старался ничего не пропустить. Мелочей нет, все важно, очень важно… Я должен убедиться, что и предварительное и судебное следствия велись в полном соответствии с законом, что они были объективными, учитывали все обстоятельства — «за» и «против», что вина доказана и никаких сомнений не вызывает, что мера наказания справедлива…

Чем больше я знакомился с делом, чем глубже вникал в суть прошлого, которое благодаря следователю, прокурору, сотрудникам милиции, суду, их тяжелому, порой изнурительному, но очень нужному обществу труду, восстанавливается, воспроизводится до тончайших деталей, передо мной возникали картины тяжкого преступления… Картины трудного поединка следователя с теми, кто посягнул на жизнь человека, на закон, его охраняющий… Картины прокурорского надзора за ходом следствия…


2 декабря 1954 года, когда до начала обеденного перерыва оставались считанные минуты, прокурор Тимирязевского района города Москвы Сергей Филиппович Жилин вызвал к себе следователя Кашелева.

— Только что позвонили из шестнадцатого отделения милиции, — сказал прокурор. — Повесилась молодая женщина. У себя на квартире. Некая Маргарита Велемирова… Выезжайте, Лев Александрович, на место происшествия. — И протянул следователю листок с адресом: Соболевский проезд, дом… квартира…

Прихватив все необходимое, что требовалось в таких случаях, Кашелев вышел из прокуратуры.

Около остановки трамвая № 27 собралась толпа. Транспорт ходил с перебоями. Все нетерпеливо всматривались туда, куда устремились тонкие стрелы сверкающих рельс, кое-кто уже пританцовывал, стараясь согреть закоченевшие ноги.

Уже несколько дней стояла холодная погода. Столбик термометра опустился ниже двадцати градусов, дул порывистый ветер. Скоро и сам следователь стал притопывать. Форменная шинель явно не была рассчитана на ожидание в такую стужу.

Трамвай появился минут через пятнадцать. С трудом протиснувшись в его переполненное нутро, нагретое человеческим теплом, Кашелев подумал: странно все-таки получается. Вот он, следователь прокуратуры, который должен прибыть на место происшествия как можно скорее, буквально в считанные минуты, зависит от причуд общественного транспорта. Тем более — едет он «на труп». В экстренных случаях милиция присылает машину. Сегодня, видимо, она посчитала, что в спешке нет никакой надобности.

То, что следователи районной прокуратуры в этом смысле жили милостью милиции, удивило Кашелева еще тогда, когда он два года назад, окончив Московский юридический институт, пришел работать под начало Жилина.

— В основном придется на своих двоих, — сразу предупредил его Сергей Филиппович. — С транспортом в прокуратуре, мягко выражаясь, туго. Нет его.

Почему дело обстояло таким образом, оставалось для Кашелева загадкой. Ведь оперативность часто работникам прокуратуры необходима не меньше, чем милиции.

…У подъезда дома толпились любопытные. Весть о самоубийстве распространилась среди соседей, видимо, скорее, чем докатилась до прокурора Жилина.

Заметив следователя, от двери отделился младший лейтенант милиции, сдерживавший натиск зевак.

— Прошу посторониться, — строго сказал он. — Дайте проход!

Толпа немного раздвинулась, пропуская к подъезду Кашелева. И, когда они с младшим лейтенантом вошли в подъезд, следователь спросил:

— Вы из уголовного розыска?

— Я участковый уполномоченный… Из угрозыска там, — кивнул на квартиру.

Кашелев зашел в нее и оказался в полутемном коридоре. Пахло распаренным бельем, хозяйственным мылом и каким-то лекарством.

В коридор выходило несколько дверей. Дальняя, в конце, была открыта. Это оказалась общая кухня.

— Здравствуйте, товарищ Кашелев, — поднялся с табуретки лейтенант Сорокин.

Следователь поздоровался с ним.

Здесь же находились еще четыре человека. Двое понятых, они были в пальто, а также женщина лет сорока пяти в накинутом на плечи вязаном платке и мужчина лет шестидесяти пяти в помятом костюме и валенках.

— Это родственники, — представил их лейтенант. — Валентина Сергеевна Велемирова, свекровь, и ее муж, Николай Петрович, то есть свекор.

— Ясно, — кивнул Кашелев. — А где?..

— Пройдемте, товарищ следователь, — предложил Сорокин. — И вы, товарищи, тоже, — обратился он к остальным присутствующим.

Когда выходили из кухни, откуда-то выскочила кошка. Обыкновенная, серо-дымчатая. Увидев столько незнакомых людей, кошка вздыбила шерсть и зашипела.

— Чья это? — спросил Сорокин.

— Маргариты, — вздохнула Велемирова. — Злюка…

— Вот сюда, товарищ следователь, — показал на одну из дверей лейтенант.

Кашелев внутренне напрягся, сдерживая волнение. Встреча со смертью всегда поражает. Да и встреч-то таких у него, совсем еще молодого следователя, раз-два и обчелся.

Он переступил порог указанной комнаты. На кушетке, покрытой дешевенькой накидкой, лежала молодая женщина. Лежала на спине, с вытянутыми вдоль тела руками. В домашнем халатике, коричневых чулках. Глаза у нее были закрыты, волосы причесаны.

— Как же так, товарищ Сорокин? — невольно вырвалось у Кашелева. — Звонили, что повесилась…

— Вот и я об этом, — бросил укоризненный взгляд на Велемирову лейтенант. — А она говорит, муж снял… В общем, он старался, как лучше…

— Для кого? — строго спросил следователь.

— Спросите у него сами, — хмуро ответил лейтенант.

Велемиров поежился, промычал что-то нечленораздельное.

— Что вы от него хотите, — вздохнула Велемирова. — Контуженный он… Потом я за врачом сбегала, — добавила она. — Но уже поздно было.

— Погодите, — вмешался Сорокин. — Расскажите товарищу следователю все по порядку… Кто из вас будет говорить?

— Пусть она, — сказал Николай Петрович, кивнув на жену, и вышел из комнаты.

— Хорошо, — согласился Кашелев. — Рассказывайте.

— Пошла я, значит, в магазин… Тут недалеко… Продовольственный… Возвращаюсь, а муж мне — беда! Мара повесилась! У меня аж сумка из рук… Как, говорю, когда? А он заводит меня в комнату. Ну, сюда. Тут Мара с Георгием, сыном моим, проживают… Глянула я на вешалку и ахнула. Висит… Веревка за крючок, а она голову этак вниз свесила… Я подумала, что надо скорей врача. Может, успеем… Ну, и бегом в поликлинику… Возвратились с врачом, а Мара уже на кушетке. Муж снял. Говорит, даже искусственное дыхание пытался сделать. И врач тоже пробовала! Куда там! Поздно! Ну, я позвонила в милицию… — Валентина Сергеевна горестно закачала головой. — Бог ты мой! Это же надо! Зачем она?.. Если бы я знала… Когда раньше Мара говорила, что повесится, я даже представить себе не могла, что она взаправду на такое решится. Думала, это она так, сгоряча… Нервы…

Стукнула входная дверь. Сорокин выглянул в коридор.

— Прошу сюда, — сказал он кому-то.

В комнату вошел судмедэксперт.

— Мы еще поговорим с вами. Подробнее, — сказал Кашелев.

Он попросил Велемирову побыть пока в другой комнате. Та вышла.

— Ну что ж, приступим, — предложил Кашелев врачу.

Он разъяснил понятым, что от них требуется.

Начали с осмотра трупа.

— Смерть наступила скорее всего от асфиксии, — сделал вывод судмедэксперт. — Типичные признаки… Как сами понимаете, Лев Александрович, окончательное заключение будет после вскрытия.

— Ясно, — кивнул Кашелев.

— Да, — добавил врач, — обратите внимание на царапины на теле умершей.

И он указал на несколько свежих царапин на щеках, шее и руках Маргариты Велемировой.

— Вы можете объяснить их происхождение? — спросил Кашелев.

Судмедэксперт пожал плечами.

— Прижизненные?

— Скорее всего, да, — кивнул врач.

Кашелев почему-то вспомнил кошку, зашипевшую на людей в кухне. Она принадлежала умершей.

Врач сел писать предварительное заключение, а следователь приступил к составлению протокола осмотра, места происшествия.

Помимо вешалки и кушетки, на которой лежала покойница, в комнате еще были аккуратно застеленная железная кровать с панцирной сеткой, трехстворчатый шкаф с зеркалом, раздвижной стол, накрытый льняной скатертью, этажерка с книгами, четыре стула, тумбочка. На ней — настольное зеркало, пудра, флакон духов «Красная Москва», расческа.