х они свалились, кажутся невероятной бедой. Ну хорошо, отчислили ее сына Валерика из детского сада и что же?
Женщина плачет и, судя по всему, заплакала не сейчас, когда ей предложили сесть и рассказать, в чем дело. Похоже, плачет она не первый день. Из ее бессвязной речи можно с трудом понять одно — Валерик отчислен из детского сада, поскольку ни она, ни ее муж с некоторых пор на механическом заводе не работают. Да, муж уволился, нашел другую работу, по специальности, рядом с домом, работу, которая обещает и перспективу, и заработок повыше, что далеко немаловажно в молодой семье.
— Так почему все-таки отчислили вашего ребенка? — уж который раз спрашивает Виктор Афанасьевич. Поначалу мне этот его вопрос показался несколько странным — ведь и он, и я уже уяснили, в чем суть. Но Кондрашкин снова и снова задает вопрос, пока у него не остается никаких сомнений, что он правильно и совершенно недвусмысленно понял все случившееся. Потом уже до меня дошло — для принятия решения прокурору нужно знать не только все детали происшествия, но и быть уверенным, что закон, на который он будет ссылаться, действительно применим к этому случаю.
Здесь же, не выходя из кабинета и не откладывая, он набирает номер директора завода. На месте оказался его заместитель.
— Вами отчислен из детского сада Валерий Пазынин на том основании, что его родители не работают на предприятии.
— Совершенно верно, — раздается из трубки уверенный голос человека, привыкшего принимать решения.
— Это противозаконно.
— Почему? Почему противозаконно, если у нас целая очередь в детский сад, причем очередь из родителей, работающих у нас, работающих давно, успешно, мы ценим их…
— Одну минутку, — прерывает разговорчивого заместителя Виктор Афанасьевич. — Мы не будем сейчас говорить о производственных показателях ваших очередников. Тема у нас другая. Вами из детсада отчислен ребенок. Это нарушение закона. Приказ об отчислении необходимо отменить.
— Немедленно? — усмехается человек на том конце провода.
— Да. Немедленно, — голос у Виктора Афанасьевича становится по-настоящему прокурорским. — Согласно положению о дошкольном детском учреждении, утвержденному Постановлением Совета Министров РСФСР 8 марта 1960 года, другими словами, у вас было двадцать пять лет на его изучение, — так вот, согласно этому постановлению отчисление детей может быть осуществлено только на основании медицинского заключения, из-за непосещения ребенком детского сада без уважительных причин или же за неуплату. Другие основания законом не предусмотрены. То есть другие основания являются противозаконными.
— Знаете, — голос заместителя явно стал тише, — я не представлял, что эти условности столь жестки…
— Это не условности. Это закон. И его надлежит исполнять. Отношение к закону как к некой условности оборачивается издевательством над человеком, — продолжает Виктор Афанасьевич.
— Ну что ж, если вы настаиваете…
— Поймите меня наконец! Не важно, настаиваю ли я или кто-то другой. Вы на своем посту обязаны исполнять закон. Вот и все. А поскольку вы его не исполняете, причем, подозреваю, что не исполняете сознательно, то я вынужден буду писать официальный протест на имя генерального директоре вашего предприятия.
— Хорошо, Виктор Афанасьевич. При первой же возможности…
— Нет. В течение десяти дней.
— Право же, вы слишком к нам строги…
— Десять дней даю вам на исправление беззакония не я, а закон.
Положив трубку, Виктор Афанасьевич оборачивается к женщине.
— Приходите через десять дней, если вашего сына не восстановят в детском саду. Но я думаю, что все будет в порядке.
— Спасибо, Виктор Афанасьевич, спасибо… А то уж не знала, как и быть. Хоть увольняйся… — так и не прекращая плакать, женщина выходит.
— Вас не удивляет, — обращается ко мне Виктор Афанасьевич, — как много людей, нарушая закон, пытаются объяснить это тем, что делают это во благо? Получается, будто закон вредит людям, а они, добрые души, подправляют его и приноравливают к тому, чтобы он радость, видите ли, приносил. Мы, дескать, об очередниках думаем! Простите, а эта женщина на кого работает? На марсиан? А ее муж? И потом, такое своеволие может довести до чего угодно. Этот объясняет свои действия тем, что о своих работниках печется, другой отчислит ребенка из детского сада на том основании, что тесновато там стало. Мало детских садов? Стройте. Находите возможности, налаживайте производство, получайте хорошую прибыль, появятся деньги. Думайте!
СПЛОШНЫЕ УБЫТКИ
В кабинет входит невысокий мужчина, в годах, румяный, остроглазый, входит бойкой деловой походкой, охотно садится на предложенный стул, но никак не может начать. Зачем он все-таки пришел, что привело его в кабинет прокурора города? Несколько раз оглядывается в мою сторону, и Виктор Афанасьевич догадывается — дело, очевидно, у посетителя слишком деликатное, чтобы говорить о нем при посторонних.
— Не обращайте внимания, — говорит он. — Этот товарищ занимается своим делом, он нам не помешает.
— Хорошо, — соглашается посетитель. — Значит, так… — он замолкает, пытаясь сосредоточиться, и в этот момент напоминает спортсмена перед прыжком, когда тот в мыслях повторяет каждое свое движение. — Значит, так… Сын у меня женился.
— Поздравляю, — говорит Виктор Афанасьевич, чтобы как-то подбодрить посетителя.
— Спасибо, конечно… Только вот… Жена ушла. Полгода пожили вместе, а потом в один прекрасный день она собрала свои вещички и ушла.
— Что же ее заставило так поступить?
— А бог ее знает! Вернулись с работы, а ее нет. И записочка — дескать, прощайте и все такое прочее. Обидно. Приняли, знаете, как родную, ни в чем отказа…
— Вы что же, хотите разыскать ее?
— А чего ее разыскивать! — посетитель хлопнул себя ладошками по коленям. — Она в записочке указала, куда едет и все такое прочее. Так что искать ее надобности никакой нету.
— С сыном что-то случилось? — Кондрашкин пытается понять, чего же хочет от него посетитель.
— С сыном? Нет, ничего… Пережил. Поскучал, конечно, привык он к ней за полгода, да и опять же дело молодое… Сын — ладно, сын перебьется, авось еще найдет себе жену. Но ведь обманула она его, осрамила, можно сказать. И не только его, но и вся наша семья оказалась вроде как…
— Чем же она осрамила вас?
— Как чем? Ушла.
— Вы с ней говорили, сын ездил к ней?
— Ну ездил — и что с того? Она его в дом не пустила.
— Надо же, как строго… Что же, она вещи увезла, обокрала? Возвращать не хочет?
— И опять нет, товарищ прокурор! Все сложнее, все куда сложнее. Ничего она у нас не украла, и за то ей великое спасибо. Даже подарки оставила. Сапоги сын ей подарил импортные — оставила. Косынку с лошадиными мордами нарисованными — тоже оставила. Пренебрегла! — посетитель привалился грудью к столу и прошептал последнее слово зловеще, чтоб понял и осознал прокурор зловредность сбежавшей жены.
— Итак, что вы хотите? — чувствовалось, что в голосе Виктора Афанасьевича появляется металл.
— Так ведь это… расходы.
— Какие расходы?
— А на свадьбу!
— Но свадьба без расходов не бывает!
— Я не о том, — посетитель полез в карман и вытащил сложенный вчетверо листок бумаги. — Вот смотрите…
И далее румянощекий мужчина четко и внятно изложил предмет своих забот. Он рассказал, как они с женой ездили к родителям невесты знакомиться и потратили на это дело около трехсот рублей. Билеты, дорога, обратная дорога, отпуск за свой счет, гостинцы, застолье — все было указано на его листочке и внизу стояла сумма — действительно около трехсот рублей. Далее сюда прибавлялись расходы на свадьбу, на подарки невесте, поездку, молодых к родне на Байкал, ремонт комнаты для молодоженов, покупка мебели, которая, кстати, осталась в доме незадачливого мужа, и так далее.
— Всего около пяти тысяч рублей, — печально закончил мужчина.
— И вы что же, хотите все это потребовать с жены вашего сына? — нахмурился Виктор Афанасьевич.
— Зачем все. Хотя бы половину. Посудите сами: были деньги, была жена, сын был устроен. А теперь ни денег, ни жены, да и сын печалится… Сплошные убытки. Закон должен сказать свое слово.
— Так, — тяжело вздохнул Виктор Афанасьевич и поднялся со своего стула. Прошелся по кабинету, и все это время посетитель вертел головой, не сводя с него глаз. — Так… Боюсь, не смогу вам помочь. Нет такого закона, чтоб с женщины требовать деньги, которые тратились без ее ведома…
— Она знала! — выкрикнул посетитель.
— Знала, — согласился прокурор. — Но ведь она не просила вас тратиться. И подарки она вам оставила, видимо, опасаясь, что вы и за них потребуете с нее деньги. Наверное, не сладко ей у вас жилось…
— Пусть поищет, где слаще! — глаза посетителя впервые сузились и стали маленькими и злыми. — Пусть поищет!
— Думаю, ей не трудно будет найти такое место. И потом, если уж все ставить на свои места, то деньги вы тратили не на нее, а на сына, верно? Вы устраивали его будущее. И все ваши заботы были о нем. И если у него не состоялась семейная жизнь, она так же не состоялась и у нее… Вот вы сюда приехали на такси?
— Ну? — настороженно проговорил посетитель.
— Значит, вы сейчас можете потребовать с меня, деньги на оплату машины.
— Это почему вы так обо мне думаете?
— Ну как же. Вы приехали, я вам в помощи отказываю, потратились вы зря и, получается, по моей вине. Значит, по вашей логике, я вам должен оплатить такси, правильно?
— Ничего, — посетитель свернул свой листок, — найдем правду. — Он направился к двери и, уже взявшись за ручку, обернулся и потряс листочком в воздухе: — Найдем, Виктор Афанасьевич! Не здесь, так в другом месте.
— Желаю успеха.
Кондрашкин прошелся по кабинету, помолчал.
— Знаете, что я вам скажу, — остановился он возле меня. — Последнее время замечаю у некоторых какую-то несимпатичную боязнь чего-то недополучить. С одной стороны, тут наша вина — у людей недостаток юридического образования. Но с другой стороны — странная озабоченность. Кто-то получил квартиру, может, и мне пора менять? У кого-то ребенок родился, пособие выдали, а вот мне не выдали, когда мой сын десять лет назад родился, может, положено? И, отталкиваясь от таких вот рассуждений, некоторые приходят к совершенно диким требованиям и претензиям… Моральная сторона — ладно, там все проще…