— Ни в одном из документов не значится моя фамилия, и в получении этих сумм я не расписывался.
— Действительно, по вашей просьбе деньги высылались вашей знакомой Ирине Козленко, но она немедленно передавала их вам. Вы и подтверждали это в своих письмах к потерпевшим.
— Повторяю, что никаких писем я им не писал и высылать деньги Козленко не просил.
— Зачем тогда вы писали Козленко расписки, что получили от нее все без исключения суммы отправленных на ее имя денег?
— Это была моя оплошность. Козленко скрывала от мужа, на что расходовала эти крупные суммы, вот и попросила меня давать ей расписки, которыми отчитывалась перед благоверным. Я же, будучи человеком доверчивым по натуре и бесхитростным, не придал этому значения и как олух писал эти бумажки. Мне просто в голову не могло прийти, что это обернется против меня. Хотелось выручить человека, удружить: ведь я жил в доме ее родителей и многим им обязан.
— Значит, мошенницей является Козленко? По-вашему получается, что именно она выманивала деньги у потерпевших и присваивала их?
— Я этого не утверждаю. Козленко я знаю как кристально чистую женщину и ни в коем разе порочить ее не намерен. Возможно, она сама оказалась жертвой неизвестных мне злоумышленников, боится рассказать о них, а потому утверждает, что деньги получала по моей просьбе и мне же передавала.
— Это же утверждают и потерпевшие…
— Да они сговорились, иного объяснения здесь нет и быть не может. Вот вчера они рассказывали, будто при личных встречах я тоже им подтверждал получение денег. Чушь все это, я только отчитывался о проделанной работе, за которую взялся исключительно по доброте души. А они теперь хотят нажиться за мой счет, взыскать с меня всю эту сумму. Поистине человеческая неблагодарность и подлость беспредельны. Надеюсь, оправдав меня, суд одновременно возбудит против них уголовное дело за ложный донос и дачу ложных показаний.
Здесь суд прервал допрос и решил вновь послушать потерпевших, а заодно провести их очную ставку с подсудимым. Несчастные женщины, плача, вновь повторили свой нехитрый рассказ о знакомстве с «адвокатом», о вымогательстве им крупных сумм за услуги по освобождению сыновей от наказания, о том, как у родных и знакомых они одалживали деньги, не зная, когда и как расплатятся. Подсудимый в глаза им старался не смотреть, но твердо стоял на своем.
Заканчивался второй день процесса. Суд объявил перерыв до утра следующего дня. Но на государственного обвинителя этот перерыв не распространяется: надо подвести итоги сделанного, наметить и отшлифовать вопросы, которые еще предстоит выяснить у подсудимого. Судя по всему, завтра процесс окончится, новый перерыв объявят вряд ли, поэтому сразу же придется выступать. Значит, надо подготовиться и к обвинительной речи, проанализировать до мельчайших подробностей все собранные доказательства, особо остановиться на моментах, допускающих двоякое толкование. И еще проверить, доставят ли свидетеля, который на следствии вообще не допрашивался и которого я представлю суду с просьбой выслушать его показания. А на всё про всё — каких-то несколько часов, потому что и отдохнуть перед окончанием процесса надо как следует: судебный оратор меньше всего должен напоминать сонную муху…
По подсудимому никак нельзя было сказать, что он провел беспокойную ночь. Он понимал, что вышел на «финишную прямую», но и виду не подавал, что нервничает. Я часто вспоминал его и думал: допускал ли он хоть малейшую вероятность оправдания или занял позицию оголтелого отрицания даже очевидных фактов только для того, чтобы не в чем было упрекнуть себя — мол, смалодушничал, не все возможности использовал, а вдруг поверили бы…
— Итак, подсудимый, вы утверждаете, что ваша фамилия Павшин?
— Да, Павшин Василий Петрович, уроженец Оренбурга.
— На запросы следствия оренбургский загс сообщил, что рождение Павшина В. П. в этом городе не зарегистрировано.
— Может быть. О том, что я родился в Оренбурге, мне рассказали в детстве родители. Своего свидетельства о рождении я никогда не видел, а в паспорте место рождения записали с моих слов.
— Где сейчас ваши родители?
— Они давно умерли.
— Где все ваши документы — паспорт, военный билет?
— Все документы, в том числе и институтский диплом, у меня украли на Казанском вокзале шесть лет назад.
— Заявили ли вы об этом в милицию?
— Немедленно. Написал заявление и отдал дежурному. Как сейчас помню, он был в звании старшего лейтенанта.
— Однако отдел милиции на Казанском вокзале официально подтвердил, что такое заявление от вас не поступало.
— Гражданин прокурор, вы прекрасно знаете, что отдельные недобросовестные работники милиции скрывают преступления от учета и регистрации. Видимо, и мое заявление постигла та же участь. Не случайно они настойчиво убеждали меня, что поймать вора вряд ли удастся и мне надо побеспокоиться о получении новых документов.
— И как вы побеспокоились?
— Никак. По глубоко личным соображениям, о которых сейчас говорить преждевременно, я решил пожить без документов. Все эти годы я существовал на случайные заработки в разных областях, а заодно совершенствовал свои юридические познания.
— Где вы учились?
— Я закончил Всесоюзный юридический заочный институт. Я знаю, о чем вы меня сейчас спросите: почему я не значусь в списках выпускников? Авансом отвечаю: наверняка запрос следователя передали какой-нибудь неопытной и легкомысленной девушке, ей лень или недосуг было ворошить архивные данные, просматривать длиннющие списки. Так и появился имеющийся в деле документ. Но то, что я квалифицированный юрист, надеюсь, ясно и без диплома…
— Где вы работали?
— В одном из леспромхозов Читинской области, юристом, разумеется. К сожалению, уже после моего отъезда из Сибири контора леспромхоза сгорела и они не смогли документально подтвердить мое у них пребывание.
— К счастью, в помещении паспортного стола там пожара не было. Оттуда сообщили, что в леспромхозе вас никогда не прописывали. Как вы это объясняете?
— Везде есть свои разгильдяи. Представляете, в украденном у меня паспорте штамп о прописке стоял, а в картотеку меня, видимо, не внесли. Вот и все объяснение.
— Но вы не стояли там и на учете в военкомате.
— А у меня язва желудка. Все равно меня рано или поздно должны были признать невоеннообязанным, так что я на учет и не становился.
— Почему многочисленные должностные лица леспромхоза на допросе не подтвердили, что у них работал юрисконсульт Павшин?
— Запамятовали, наверно: ведь сколько лет прошло… Да и текучесть кадров там большая, калейдоскоп прямо, а не коллектив.
— Была ли у вас семья?
— Не успел обзавестись. Один как перст на белом свете.
Подсудимый начинал переигрывать. Сказалось это и в мелодраматизме последней фразы, и в попытке смахнуть несуществующую слезу. Устал, что ли? Так ведь день только начался.
— Не приходилось ли вам бывать в Омске?
— Никогда там не был.
— Вы знакомы с материалами следствия и знаете, что многие жители Омска опознали вас по фотографиям как Лобанова Николая Ильича, юрисконсульта совхоза «Пригородный».
— Это несомненная ошибка.
— Среди опознавших допрошена и Валентина Лобанова, мать двоих детей. Она пояснила, что на предъявленных ей ваших фотографиях изображен ее муж.
— Я даже не слыхал о такой женщине. Здесь одно из двух: или я действительно похож на ее мужа, тогда она добросовестно заблуждается, или умышленно дала ложные показания, чтобы хоть с кого-нибудь взыскать алименты на своих детей.
Я заявил суду ходатайство — огласить показания Лобановой, поскольку она больна и не смогла по этой причине приехать.
Лобанова пояснила, что шесть (!) лет назад ее муж вышел утром из дома якобы на работу, однако там не появлялся и домой больше не вернулся. С собой он забрал все свои документы и наличные деньги семьи, оставив ее и детей без средств к существованию. Перед отъездом он у ее родного брата взял две тысячи рублей, пообещав купить мотоцикл с коляской. Увез он и паспорт брата. Этот паспорт он предъявил, попав в вытрезвитель одного из городов соседней полосы, оттуда на работу брата пришло извещение. После бегства мужа к ней домой приходили различные неизвестные ей люди, у которых муж брал крупные суммы денег, обещал купить им мебель. Об исчезновении мужа она сообщила в милицию, и он разыскивается как лицо, злостно уклоняющееся от уплаты алиментов.
Подсудимый слушал заинтересованно и даже сочувственно.
— Что вы скажете по поводу этих показаний? — спросил я его.
— Скажу, что муж этой женщины — подлец и отъявленный негодяй. Подумать только: бросить двоих маленьких детей, наделать долгов, опозорить семью, коллектив. Но ко мне все это не имеет никакого отношения. Ведь я не Лобанов, а Павшин.
— Свидетель Лобанова добровольно отдала следователю два десятка фотографий, где ее муж снялся в день свадьбы, на различных семейных торжествах, на прогулке с детьми, в турпоходе. По заключению криминалистической экспертизы на всех этих снимках изображены именно вы.
— Истории известны случаи поразительного сходства совершенно посторонних людей. У всех великих людей были двойники, которые успешно дублировали их даже в государственных делах, и никто не замечал подмены. Такая же история, видимо, произошла со мной, хотя я человек ничем не примечательный. Я очень сожалею, что следствию не удалось обнаружить отпечатков пальцев этого мерзавца Лобанова. Вот тогда моментально бы выяснилось, что он и я разные люди. Потому что даже у похожих как две капли воды близнецов и то отпечатки пальцев разные.
Произнеся эту тираду, подсудимый покосился на зал. Оказалось, он не чужд мелкого тщеславия и даже в этой обстановке хотел насладиться произведенным впечатлением.
Каюсь, в душе я позлорадствовал, хотя и не пристало мне в этом сознаваться: сейчас, голубчик, будет тебе театральный эффект. И заявил о допросе дополнительного свидетеля, приглашенного мной.