Я в изумлении оторвал взгляд от того, что лежало передо мной на столе. Там, где прежде висело зеркало, виднелось нечто вроде паука. Гигантская голова на крошечном тельце протискивалась в комнату, лапки молотили по перекрещенным лучам. Я осторожно прикоснулся к тонкой ткани, покрывавшей стол. Ее испещрили странные волнистые линии, окруженные иероглифами, расшифровать которые я не мог. Последовав совету существа, я приложил ткань к оконному стеклу. Когда ее пронзили лучи заходящего солнца, я заметил движение в рисунке, нарастание цвета и, наконец, тонко вычерченный портрет девушки. Ее волосы струились световыми волнами, озарявшими глаза. Еще до того, как ее губы растянулись, обнажая длинные и острые зубы, я узнал Аврид. Позади бился смутный силуэт — такой же неясный, как все формы, прорывающиеся в инородные измерения. Тонкая нить света растянулась и вспыхнула в полумраке комнаты. Она задрожала от энергий существа, перевоплощающегося в ткань, которую я вновь положил на стол. В пустоте слева от пропавшего зеркала возникли колебания, раздробленные световые волны напрягались и вытягивались, словно мучительно пытаясь оживить лицо, на которое я смотрел. Мне довелось стать свидетелем, как через четыре столетия дух возвращался в свою Магическую Печать.
Предложение паукообразной твари все еще звучало у меня в голове, но тут передо мною медленно материализовалось лицо дяди Фина с неописуемо злой улыбкой, растягивающей морщинистую кожу.
— Против света! — повторил он, и слой жира под его подбородком затрясся от радости, раскрошился и заморосил дождем драгоценных камней с картины Дали, превращавшихся в снежинки.
— Вскоре ты добьешься своего, мой мальчик.
Он мурлыкал, точно кот, раздувшимся трупом нависнув над тенью.
— Но прежде чем ты приступишь, позволь, я покажу тебе то, что ты искал.
Я сконцентрировался, готовясь к встрече с неведомой силой. При этом я выпустил ткань из рук, и слишком поздно осознал ошибку. Кошачьи глаза, полускрытые нависшей плотью, вспыхнули над магическими печатями и поглотили их.
Перевести иероглифы я не смог, но узнал, что дядя Фин все же отыскал ключ. Он только ждал нужного часа, чтобы повернуть его в замке — столь древнем, что даже Аврид в сравнении с ним казалась дитем вчерашнего дня. Но я, как обычно, готов был следовать за дядей.
Временные потоки слились. В настоящем были кузина Кэтлин, дядя Генри, наша прародительница Аврид и брат моего деда Финеас — вот уж диковинное семейство! В ткани наших жизней нити переплелись так, что медиуму не удавалось полностью их распутать. Теперь все сошлись в комнате, перенасытив ее атмосферу. На лишенной зеркала стене зияла бездонная дыра — тоннель, визжащий от неистового ветра.
И тут появились пузырьки! Крошечные шарики вылетали из пустоты, точно выброшенные водоворотом. За ними последовали кольца света, рожденные в космических бурях, проносившихся сквозь пролом в стене, прежде скрытый за зеркалом.
Энергия прошлого неизмерима, невозможно выдержать ее удар и остаться на ногах. Я увидел огромную сферу, раздувшуюся от разложения и охваченную роскошным распадом, увидел другие шары, которые подбрасывал Алеф-Шут — они искрились радугами смерти, проливались дождем гротескного дружелюбия, словно маски, нарисованные Энсором или перенесенные из ядерного века Дали в теснины ада, созданные магическими Работами Кроули. Я видел, как Маг слился с Финеасом Блэком, жонглирующим крылатыми и рогатыми дисками, вылетавшими из Бездны.
— Чтобы весело сплясать с кошмарами, — произнес дядя, — нужно выйти за пределы всех снов.
Нелепая фраза повторялось до тех пор, пока ее смысл не вспыхнул за шторой ярко-зеленым светом. Я настолько был занят дядей Фином, что не сразу понял, какую игру тот затеял. Шары, упавшие на пол, образовывали каббалистическое Древо Жизни, но древо изогнутое и скособоченное. Его круглые плоды пылали цветами радуги, а одиннадцатая сфера была лиловой. Когда мельтешение прекратилось, шары сплющились в диски и от их кружения поднялись дымки, застывшие в колонны, увенчанные огненными цветами. Цветы покачивались на стеблях, отягощенных тропическими плодами, — изогнутые и лучащиеся стяги чувственных оттенков, вытянувшиеся над ущельями меж двух обсидиановых башен. В самой верхней точке этой мандалы вознеслась Башня Даат с рептильными лучами сплетенного мрака, пронизанного светом Кетер, — она походила на извивающиеся щупальца кошмарного осьминога.
От игр светотени рябило в глазах, и я не сразу уловил разительную перемену, происшедшую с дисками. Они поднялись в воздух и тут же рухнули в глубины, окутанные ночью. Позади виднелись двойные башни из тоннелей, переплетенных за Древом.
Дядя Фин внезапно ткнул пальцем в голову рептилии, свивавшей кольца над туманной пропастью, что отделяла серую башню от черного ее близнеца. Точно увитая лианами решетка, мандала приняла вид джунглей, в которых бесконечно множилось единое Древо. В ветвях голосили и раскачивались священные обезьяны, скакали гибкие кошки, висели летучие мыши, астральные рыбы плавали в прудах, отражавших Тоннели Сета.
Дядя Фин нажал на еще одну голову, похожий на кнопку выступ на стене башни, в которой конвульсивно поднималась и опускалась подвижная клетка, вроде кабины лифта. Мы вошли в кабину, дядя захлопнул дверь. Клетка задрожала под нашим весом — в основном, моим, поскольку дядя Фин, несмотря на тучность, весил не больше призрака. Внезапная паника охватила меня, когда мы начали быстро спускаться. Мне хотелось выбраться на свободу, на свежий воздух — в открывшуюся в вышине сапфировую пустоту, пронизанную сетью ветвей, на которые, прежде чем воспарить в лазурь, садились птицы с пестрым оперением. Однако мы спускались все быстрее, и от перепадов давления тупая боль пронзила мой череп. Клетка резко дернулась, остановилась, дядя Фин вывел меня в длинную галерею, окутанную зеленоватым туманом. Место казалось смутно знакомым, однако я определил, где мы находимся, только увидев строй изваяний. Они походили на статуи безмятежного Будды, и, заметив дефекты материала, из которого они были сделаны, я догадался, что это оригиналы статуй, выставленных в магазине Огюста Буше. Лифт погрузил нас в таящиеся под магазином пещеры. Мы опустились на один или несколько этажей, скрывавшихся, скорее всего, под демонстрационным залом, и теперь находились рядом с теми Другими, облик которых мсье Буше не открывал покупателям.
Дядя Фин потянул меня за руку. Льстивая улыбка расцвела на щербатом камне его лица, сорвав мох, мешавший нашему движению. Намерения дяди стали ясны, когда мы, наконец, остановились перед гротескным резным крокодилом.
— Что за изысканное творение! — Дядя дрожащим пальцем провел по чешуе твари и тут же перевел восторженный взгляд на меня. Мастерство действительно было безупречным, но меня удивил материал, с которым работал художник: местами он казался полупрозрачным, и тут же начинал мутнеть, напоминая крапчатый стеатит мерзкого зеленого оттенка, пронизанный ленточками водорослей. Когда он тускнел, в глубине возникали тени, отражавшие на своей поверхности искаженные контуры циклопических храмов. Видел ли я, в ином временном потоке, изнанку безмятежных будд, которых разглядывал знойным вечером на Ченсери-лейн?
Дядя Фин подтолкнул меня и указал вверх — на пурпурную точку. Она равномерно пульсировала в вышине. Дядя объяснил, что это Фонарь Девятых Врат. Я заметил проход внутрь фонаря, ныне выросшего в размерах, и, как я догадался, состоявшего из колец, время от времени испускавших дождь искр. Искры осыпали нас, одна оплела паукообразную тварь, устроившую наше путешествие по тоннелям. Паук пытался вырваться, но лассо сжималось и крепло, пока тот не оказался полностью спутан.
Встревоженный, я почти не слушал дядю Фина, объяснявшего, как тоннель соединяется со своим двойником, освещенным единой звездой. Вдруг повсюду замелькали кольца света, похожие на вытянутые колечки дыма. Перемещались они беспорядочно, и каждое колечко звучало, слабое металлическое жужжание постепенно взмывало к крещендо. И тут внезапно я обнаружил, что шагаю по залитому солнцем тротуару на Ченсери-лейн, снова вхожу в магазин и спускаюсь по лестнице в выставочный зал, наполненный изваяниями будд и божеств Нильской долины. На этот раз я не мешкал, я был «посвященным», знал, что таится внизу.
Передо мной в темном углу возле экспонатов виднелся черный прямоугольник двери, которую, возможно, не открывали несколько десятилетий. Ручки не было; я толкнул, но дверь не подалась. Тихий кашель заставил меня повернуться. Рядом, вежливо улыбаясь, стоял владелец магазина. Пока я смущенно пытался объяснить свое неуместное поведение, вся паутина впечатлений, связанных с потайным местом, растворилась в яркой вспышке света. В памяти моей остались лишь отрывки беседы с мсье Буше, уход из магазина, ощущение благополучия, которое меня охватило — все, что произошло в тот давний день моей юности, когда на оживленной лондонской улице я изучал этот оазис, полный экзотических скульптур.
Если бы не моя колдовская родословная, я, возможно, и не обратил бы внимание на фигуру, застывшую у витрины на Ченсери-лейн. Вероятно, и он бы меня не увидел. В тот момент я одновременно ощущал два временных потока — обособленных и все же идентичных. В этом преображенном времени солнечные лучи пронизывали ткань, которую я держал против света, и в то же время освещали потайную часть магазина Буше.
Не могу сказать наверняка, пытался ли дядя Фин посвятить меня в тайны Гримуара, или же он тоже погряз в трясине сомнений. С земной точки зрения, он не принадлежал ни нашему миру, ни тем тоннелям, в которые я скоропалительно забрался, последовав за паукообразным существом. Происходящее, между тем, было важно не только в этом отношении. Подтвердились мои подозрения, что дяде Фину удалось частично расшифровать Гримуар и что он ждет случая продолжить с моей помощью свои исследования.
Дядя взял меня за руку, и мы зашагали по залитому солнцем тротуару. Стоило ему прикоснуться ко мне, я догадался, что он хочет, чтобы Маргарет Лизинг возобновила поиски. Поскольку наши намерения совпадали, противиться я не стал.