Подошел к артиллерийскому офицеру и задал тот же вопрос. С просьбой разъяснить либо переадресовать механику. Тот лишь рукой махнул:
– Не стоит беспокойства. Может, машина тут ни при чем. Например, крошка от расколотого ядра в щели рубки попала, командира ранило, рука телеграф сдвинула на «средний» или «малый»… Еще башня Эриксона – штука нежная. Несколько хороших попаданий, и ее заклинит. От нас незаметно, а корабль получается почти беззащитным. Кстати, это – совершенно не повод домогаться внимания броненосцев. Если бы монитор подарил нам не две стальных болванки, а бомбы того же калибра… О! Приказ поднимают. Строй фронта, рассредоточиться, перехватывать к досмотру любые корабли. Кажется, пошла охота!
Русские корабли идут, как в лучшие времена парусного флота – раскинув крылья стакселей, что ловят каждое дуновение бриза. Поднявшаяся зыбь неприятно бьет в нос. Уголь нужно беречь для боя. Новый-то ждали в Нью-Йорке. А теперь шесть крейсеров Атлантической эскадры остались бездомными. Именно поэтому они рвутся на юг! Там зона блокады – Север пытается прекратить торговлю мятежных штатов. Там дымят броненосцы и пароходы, растянутые жидкой цепочкой возле портов Конфедерации, а чтоб дымить, нужен уголь. Несколько тысяч тонн в день – каждой из блокирующих эскадр. А значит, русская эскадра без топлива не останется.
Без топлива и без свежих газет. Вот «Алмаз» развернулся наперехват парусам на горизонте… Это в сравнении с «Невским» он плохой ходок, а любую коммерческую посудину догонит быстро. Вот клипер вернулся в строй, но от борта отделяется катер. Лихо, под полным парусом, несется к флагману. На фрегате некоторые даже испугались. Ведь бортом по воде чертит! Опрокинется!
Не опрокинулся. Подлетает к наружному трапу… замер. Но раньше, чем черная фигурка принялась взбираться на борт, с катера раздался звонкий мальчишеский крик:
– Война!
На палубе от недавней лихости остаются тяжелое дыхание да блеск в глазах.
– Ваше превосходительство! Имею честь доложить! Клипер «Алмаз» досмотрел нейтральное судно. Испанский пароход, шел из Ла-Коруньи в Гавану – по бумагам. Но приплутал почти на траверз Чарлстона. Капитан предоставил в наше распоряжение газеты.
Испанские… Контр-адмирал Лесовский принял у гардемарина чуть пожелтевшую добычу с датами двухнедельной давности. Хороший, походивший по свету моряк в любой европейской газете разберет, что ему нужно. Итак… Вот оно: «Гуэрра!» Вот причины – «каузас». «Ревуэлта ди Полако» и «Индиа». С одной стороны – «Русиа», с другой, через запятую, «Аустриа» – армейская забота, «Франкия» – значит, и флоту есть занятие, «Инглес» – работы невпроворот, и – «Нортенамериканос». Что ж, с ядрами в корме все ясно, капитан монитора с ума не сошел. Рехнулись мистер Линкольн и лорд Пальмерстон. На пару. Они же два месяца назад собирались воевать друг с другом. А теперь пожалуйста: «мутуала гарантиа», и даже «Армониа Кордиал!». Что-то стряслось, пока русская эскадра штилевала и шарахалась от каждого дымка или паруса из соображений секретности. Но в этих газетах ничего нет… Слишком свежие.
Лесовский поискал в сердце подъем, который следовало бы ощущать защитнику Отечества от того, что, наконец, настала в нем нужда, – но обнаружил лишь глухую тоску. Снова коалиция! Совсем как тогда, под Севастополем. Надеялись на прибежище в американских портах, чтобы из них выйти на торговые пути и так разорить врага. Не вышло. Теперь осталось – воевать, как есть. Без баз, без надежды. И, в общем, без толку. Но экипажам лучше об обреченности не думать.
Сказать бы что, запалить сердца мужеством. Но – нет искры. Зато гардемарин – пылает. Кстати, этот – знакомый. К экзаменам готов, катер водит лихо, да еще и музыку пишет. И войне именно что рад. Для него это слово означает закончившуюся скуку, славу, подвиги – и новые музыкальные темы.
– Гардемарин Римский-Корсаков! Отлично управляетесь с катером. Получите благодарность в приказе по эскадре.
– Рад стараться!
Громко орет, уставно. А еще искренне – действительно рад. Хорошо. Теперь – возвысить голос.
– Вы привезли известие, что Отечеству нашему объявили войну Британия, Франция, Австрия и Североамериканские Штаты. Что скажете?
Задумался. Плохо… Но вот над замершей в ожидании палубой летит звонкое:
– Отомстим за Севастополь, ваше превосходительство!
Не подвел. Хорошая искра. Теперь раздуть немного.
– Все слышали? Этим и займемся. У меня приказ – базироваться на американские порты. Что ж, Северные Штаты – не единственный сорт американцев. Курс на Чарлстон! А углем разживемся по дороге.
Про силы блокады никто и спрашивать не стал. Позже выяснилось, что для них у адмирала Лесовского был план. План, что сработал лишь отчасти.
Алексееву поначалу казалось, что бой пройдет мимо него, стороной. Идея адмирала – держать дистанцию и долбить врага рикошетами – оказалась более чем успешной. У сил блокады были калибры – и никакого умения их применять. В результате огромные ядра зря вспенивали волны, не долетая до русских кораблей. В ответ кильватерная колонна отряда гремела бортовыми залпами. Бортовые орудия нацелены «в горизонт», и по всем законам баллистики долететь до врага просто не могли. Но вмешалось мастерство, которого командам северян взять неоткуда. Нет среди них кадровых морских артиллеристов, а если бы и были – так судьба в лице ветра от них отвернулась.
Ветер гонит в сторону берега пологие, без пенных гребней, волны. Отталкиваясь от гладких грив, ядра подскакивают, и дистанция стрельбы русских пушек увеличилась почти вдвое. Старая, давно известная забава – бросить камень и считать «блинчики»: сколько раз успеет подпрыгнуть, прежде чем утонет. «Невский» стоит, по старинному обычаю, в середине строя, мачты склонены в сторону противника, словно заранее отдают почести поверженному врагу. Залпы американцев или врезаются в крутые, подветренные склоны валов, или перелетают через них, чтобы без толку плюхнуться в воду на двух третях дороги.
Вот и вся диспозиция. Остальное, как выразился капитан, «кегли, господа». Правда, упрямые. Звонкие хлопки чужих выстрелов, легкие белые дымки издали кажутся чем-то несерьезным, мало походя на тяжелый, гулкий разговор русских орудий, на взлетающие от них грозовые тучи.
– Наши-то посолидней, – сообщил один из канониров. Работают бортовые батареи, и им, ретирадным, остается лишь смотреть. Мичман проглотил готовое сорваться с языка объяснение. Матрос кругом неправ. Двухмесячный переход сказался на качестве пороха – к счастью, не фатальным образом. Северяне пользуются свежим, хранившимся на блокадных станциях. Так что, сумей они стрелять на рикошетах, – еще неизвестно, спасло бы русскую эскадру численное превосходство.
Вот двухтрубный пароход, получив очередную пробоину, на прощание плюнул из носового орудия и развернулся к берегу в надежде добраться до ближайшей отмели.
Паровой фрегат развернулся носом и попер в лоб. В третий раз за дело. Эскадра дружно повернула «все вдруг» от противника – против ветра. Такого маневра не мог проделать и сам Ушаков, у него не было паровых машин. Короткие минуты работы. И – попадание. Бомба – русского образца, взрыватель в такую нужно не аккуратно ввинчивать, а вбивать кувалдой – не разорвалась, но в носу американца чуть повыше ватерлинии образовалась аккуратная дыра, в которую так же размеренно и аккуратно начала захлестывать вода. Фрегат снова повернулся лагом. Глупо, бездарно… и мужественно. Его снаряды не долетали до врага, но фрегат вел огонь, кто-то тушил пожары, всякий раз загорающиеся с новой силой. Вот сбита труба, и злой жирный дым пополз по палубе… Вахтенные офицеры часто жалуются, что дым ест глаза – а что творится сейчас на чужом корабле? Но он продолжает стрелять, и даже чаще, чем прежде. В отчаянной попытке встать под паруса чужие матросы густо облепили ванты и мачты.
– Поют… Да не разобрать ничего.
Матросу, знающему английский на уровне «жестами объясниться в кабаке», конечно, не разобрать. А так…
…make tyrants to tremble,
Or die by our guns,
Like a «Cumberland» crew…
– Поют про корабль их флота, героический, – объяснил мичман. Про тиранов уточнять не стал. Про «знак измены» над противником тоже. С «Камберлэндом» расправился броненосец южан, в понимании северян-янки – мятежников.
На шканцах царило приподнятое настроение. Старший помощник предлагал спустить шлюпки, подобрать тонущих:
– Свои-то у них наверняка в труху-с.
– Народ подлый, – сказал командир флагмана, капитан 1-го ранга Федоровский, – за ними замечено: сперва флаг капитуляции поднимают, а потом снова начинают пальбу. Или, скажем, призовой экипаж режут. Еще в прошлом году в лондонской «Таймс» – газета солидная! – читывал. Представьте: караул снят, люди спят, и тут их огромный негр топором – чпок-чпок-чпок-чпок… Как представлю кого из наших мичманов да гардемаринов на месте той призовой команды – мороз по коже. А до берега недалеко. Доберутся.
После чего обратился к адмиралу:
– А вас, Степан Степанович, с победой, и славной! Как бы не второй Синоп…
И замер под тяжелым взглядом Лесовского. Поперхнулся. Вспомнил. Не дым турецкого флота, другое: русские корабли, с пушками на палубах, полными погребами, при дельных вещах и провианте, медленно погружающиеся в лазурь севастопольской бухты. Иных, не желавших умирать, несмотря на пробитые днища, приходилось добивать с берега, артиллерией. И они уходили на дно. Без боя. Без чести.
Здесь такого не будет. Инструкция требует продолжать наносить врагу вред до последней крайности. «Быть может, последний перехваченный купец принесет нам победу». Так пишет морской министр. Потому – руки развязаны. Только адмиралу не хочется пока распускать эскадру для рейдерства. В условиях войны с Великобританией его эскадра остается при таком скромном запасе угля, что первое же пересечение курсов с курсом любого британского флота повлечет совершенно бесславную и бессмысленную гибель всех судов. На парусах против паровых машин не поманеврируешь.