– Очень интересный вопрос. Конечно, сейчас он у нас есть и он нам нужен – это американский враг, такая коллективная Виктория Нуланд. Неоконсерватор, открытый, прямой, ненавидящий Россию. Но в эпоху постмодерна мы не должны забывать о том, до чего не дожил Хайдеггер – до вектора приближения к Ereignis…
Через пару минут Красовский проснулся уже от пинка Собчак: «Пошли, девочка приехала, завтра утром ведем ее к казакам. Фрол тебе пришлет одежду».
Урок 2. Вера и служба
К воротам находящегося то ли в Люблине, то ли на Дубровке казачьего кадетского корпуса подъехал Audi A8. Попросту говоря, авоська. Из авоськи, с явным недоверием к окружающему, выползли наши проводники по первому кругу ада. Собчак нацепила на грудь идиотский блескучий орден Святой Виолетты Красногорской, выданный ей, видимо, в честь взятия Джанкоя вежливыми людьми. Красовский напялил нелепый китель.
– Мы все-таки больше похожи на Алису с Базилио, чем на божественных проводников, – тяжело вздохнул Красовский, покосившись на красивую девочку, ерзающую в румынском кресле.
От кота и лисы наши герои, правда, отличались тем, что приехавшую из Вологды буратину на деньги развести не пробовали. Напротив, еще накануне вечером ее поселили в роскошном номере гостиницы Ritz-Carlton.
– Как вам номер? Правда, очень крутой? – не предоставляя иных вариантов ответа, спросила Собчак у мамы героической девочки.
– Ну так, – ответила мама, приехавшая сегодня из вологодского общежития, – ничего. Нормально.
Сразу стало ясно, почему ее дочь выиграла конкурс. Тут была настоящая Русь, неприхотливая и сдержанная.
– А ты, значит, Люба, – зевнул Красовский.
– Кристина, – ответила девочка, улыбаясь какой-то искренней, но нездешне-вежливой улыбкой, какая встречается только у русских супермоделей и Орбакайте.
– Кристина, – в один голос замурлыкали герои, – мы будем ходить с тобой по разным людям и задавать им вопросы о том, как и почему нужно любить Родину. Тебе это интересно? – девочка утвердительно кивнула головой.
– А что бы ты больше всего хотела посмотреть?
– Кремль, – не задумываясь, ответила девочка.
– Будет тебе Кремль, – посулила Собчак, доставая телефон. – Тааааааак…Кремль – Сурков.
Всю дорогу до кабинета атамана Собчак что-то писала помощнику президента.
– Боже, Боже, – думал Красовский, – ну почему даже с ребенком не получается без Кремля? Почему?
В кабинете совета корпуса отчетливо пахло алкоголем. «Чувствуешь?» – наклонилась к Красовскому Собчак. «Нет, – патриотично ответил он. – У меня насморк».
– Ксеничка, проходи. Располагайся, – грузная фигура атамана в мундире нависла над столом, заваленным грамотами. – Я – атаман. А это наш батюшка, отец Марк.
– А это девочка Кристина, – Собчак вытолкнула перед собой испуганного ребенка. – И мы хотим с ней понять, как правильно любить Родину. Вот у вас же наверняка есть уроки патриотизма.
– Есть, конечно, – довольно ответил атаман.
Собчак: Вот приходят они на первый урок. Им что говорят? Что значит «любить Родину»?
Атаман: Любить Родину – это нужно в первую очередь любить себя, уважать старших, изучать историю своих потомков, армейскую службу, строевой ходить. Физическая подготовка…(На словах о физической подготовке атаман попытался втянуть живот. Кристина с удивлением поглядела на этот акробатический трюк.)
Собчак: У меня вопрос к вам и к вам, батюшка. А можно любить Родину и одновременно ненавидеть государство?
Атаман: Нет.
Батюшка: Нет, невозможно.
Красовский: Ну, вот, например, в фашистской Германии были люди, которые, очевидно, были немецкими патриотами и при этом ненавидели Гитлера.
Атаман: Они патриоты для своего народа. Но не для нации. Я знаю, почему вы спрашиваете. Если не любить – ну, не надо жить в этом обществе, тебя там бабушки, дедушки, трамваи раздражают, мероприятия. Тебе будет некомфортно, ты будешь воспринимать все с болью. Ты и с людьми не будешь разговаривать. Надо уходить туда, где комфортно.
Красовский: Люди, которые устраивали покушение на Гитлера в 1942 и 1944 годах, должны были уехать в Соединенные Штаты?
Атаман: Вы понимаете, вы берете Германию. Ну зачем мне Германия? У меня в Германии дед погиб, еще в Первую мировую войну. Отец в Великую Отечественную войну весь Ленинградский фронт…
Собчак: У меня дедушка тоже всю войну прошел, дошел до Берлина, был ранен, имеет награды. Потом, рассказывая мне об этом, он говорил: «Мы все это кричали, “за Родину, за Сталина”, но я вот не за Сталина был».
Атаман: Не, я с этим не согласен.
Красовский: То есть надо отождествляться со Сталиным?
Атаман: Вы меня извините, но даже Черчилль признал, что Сталин великий из великих: «Нас, капиталистов, заставил воевать против капиталистов». Сталин в чем ходил, в том и похоронили, ни дач, ни вилл, ни счетов, ничего. Он все делал для народа. И когда Сталин умер, дисциплина была.
Красовский: Вас не смущает, что вы ходите в императорских погонах и при этом за Сталина?
Атаман: Нет. Почему я должен стесняться? В этих погонах, в этой форме ходили деды мои, прадеды.
Собчак: Ну, Сталин-то с этим как раз боролся. Нет ли тут противоречия?
Атаман: Понимаете, пришел Горбачев – развалил великую страну, державу.
(Кристина с удивлением смотрела то на толстого атамана, то на внучку героя войны, то на начинающего заводиться ряженого Красовского. И только спокойный улыбающийся батюшка ласкал ее взгляд.)
Собчак: Нет, подождите-подождите, вы отдаете себе отчет, что Сталин, если бы вас увидел в этих погонах, расстрелял бы сразу?
Атаман: Не надо меня стрелять. Вы понимаете, мы в основном-то выискиваем в истории какие-то негативы. А я не настроен на это. Я хочу и детей воспитывать в патриотизме, в нравственности, в порядке.
Батюшка: Я могу привести пример, скажем, новомучеников и исповедников российских – многие, отсидев в лагере двадцать пять лет, никакой злости на Сталина или на кого-то еще не испытывали.
Красовский: Все-таки при Сталине было получше?
Атаман: Вы, пожалуйста, не надо со мной так разговаривать. Я ведь казак, я ведь могу ответить так, что у вас уши отвянут сразу.
Красовский: Русский народ погиб наполовину при Сталине. А вы говорите, он был русский правитель. Вот как так? Чем круче с вами, тем вам больше нравится.
Атаман: Не с вами, а с нами. Если так будете рассуждать – тогда вы зря приехали в кадетский корпус о патриотизме говорить. И еще привезли вот это вот, ребеночка, дитя. Чтобы она нашу склоку слышала. (Дитя непонимающе хлопало пушистыми ресницами.)
Красовский: Ну почему склоку? Мы пытаемся выяснить, что такое хорошо, а что такое плохо.
Атаман: Она вырастет – разберется. Ей помогут разобраться, и церковь поможет. (Отец Марк согласно закивал головой, Кристина улыбнулась священнику.) Я вам задам вопрос: в армии служил?
Красовский: Нет, не служил.
Атаман: Все. Вы посторонний человек в стране.
(Комната наполнилась тишиной и неловкостью, словно пролетевший только что тихий ангел пукнул, не дотянув до форточки.)
Батюшка: Василий Федорович, подожди минутку, дорогой, подожди (отец Марк попытался возглавить дискурс).
Собчак: Вы волевой человек. Вы построили прекрасный корпус. Ну почему же вы считаете, что, если человек в армии не служил, он не патриот?
Атаман: Вы, молодой человек, не любите отечество. Как вы его можете любить, когда вы кашу солдатскую не ели?
Красовский: Путин тоже ее не ел.
Атаман: У нас не только Путин. У нас последний в армии служил министр обороны Грачев.
Красовский: Они не патриоты? Путин не патриот?
Атаман: Он служил в тех органах, где военная подготовка. Все! Не могу! (Обтираясь уютным, пожелтевшим от стирок носовым платком, атаман хлопнул дверью. Спорщики удивленно глядели ему вслед, а Кристина робко подняла руку.)
Кристина: Можно мне вопрос задать? Я, может быть, про другое совсем. Ну вот, смотрите, каждый человек чего-то боится, да? А чего Сталин боялся? (Все огорошенно поглядели на маленькую девочку. Первым опомнился священник.)
Батюшка: Я думаю, что, как всякий человек, он боялся смерти. Подсознательно человек боится смерти именно из-за того, что душа боится умереть без покаяния. Поэтому человеку верующему умирать легче. А когда человек со всеми находится во вражде и злобе, то, конечно, он боится смерти. Но Сталин покаялся.
Собчак: Покаялся?! Это вы откуда знаете?!
Батюшка: Если бы не покаялся, не осталось бы к 1941 году ни одной церкви, а у нас наоборот. Мы войну выиграли, Духовную академию открыли. Так что было покаяние.
Еще час потом отец Марк водил Кристину по музею, по церкви, давал звонить в колокола. Собчак убежала дозваниваться до Суркова (так, наверное, Вергилий добивался для Данте пропуска в ад), а Красовский рассеянно рассматривал иконостас, пока к нему не подошла ключница: «Вот книжечку возьмите. По вашей тематике». Красовский ухарски расправил гимнастерку Balenciaga и взял книгу. Это была «История казачества с картинками».
«А может, – подумал Красовский, – Родина – это такое место, где так просто быть своим для всех. Нужно просто не быть чужим для себя самого». И тут пришла эсэмэска от Собчак: «Слава согласен, отправляю вопросы».
Урок 3. Другая Россия
– Нам нужно съездить к какому-нибудь национал-предателю, – заявил на следующий день Красовский. – К Макаревичу, например. Нельзя же только нашу патриотическую сторону показывать. Собчак, это все твои друзья. – Кристина непонимающе глядела то на одного, то на другого.
– Макаревича нет, можем поехать к Альбац, – Собчак начала бодро листать контакты в айфоне.