Время от времени я кратко обращаюсь к истории иных древних государств, таких как китайские династии Цинь и Хань, Раннее царство Древнего Египта, Римская республика и Римская империя и даже цивилизация майя в Новом Свете. Суть таких экскурсов в том, чтобы, когда свидетельств из Месопотамии недостаточно или они неоднозначны, с помощью сопоставительного анализа сделать обоснованные предположения о цивилизационных паттернах. Особенно это касается роли подневольного труда в первых государствах, значения болезней в их крахе, последствий распада государств и их взаимоотношений со своими «варварами».
Пытаясь объяснить сюрпризы, с которыми я столкнулся и которые, как я полагаю, ожидают моих читателей, я опирался на огромное количество доверенных «местных проводников» в тех предметных областях, с которыми не очень хорошо знаком. И вопрос совершенно не в том, вторгался или нет я на чужие территории, – я намеренно этим занимался! Вопрос, скорее, в том, смог ли я во время своего незаконного вторжения обратиться к самым опытным, внимательным, много повидавшим и достойным доверия местным проводникам. Я назову лишь некоторых из самых важных для меня проводников – я намерен указать их как участников своего путешествия, потому что их мудрость помогла мне найти свой путь. Возглавляют этот список археологи и специалисты по аллювиальным равнинам Месопотамии, не жалевшие на меня своего времени и высказывавшие критические соображения: Дженнифер Пурнелл, Норман Йоффе, Дэвид Венгроу и Сет Ричардсон. Другие авторы, чьи работы вдохновляли меня, перечислены далее в произвольном порядке: Джон Макнилл, Эдвард Мелилло, Мелинда Зедер, Ханс Ниссен, Лес Гроуб, Гильермо Альгазе, Энн Портер, Сьюзан Поллок, Дориан Фуллер, Андреа Сери, Тейт Полетт, Роберт Адамс, Майкл Дитлер, Гордон Хиллман, Карл Джейкоби, Хелен Лич, Питер Пердью, Кристофер Бекуит, Сайприан Брудбэнк, Оуэн Латтимор, Томас Барфилд, Йен Ходдер, Ричард Мэннинг, К. Сиварамакришнан, Эдвард Фридман, Дуглас Сторм, Джеймс Прозек, Аникет Ага, Сара Остерхудт, Падриак Кенни, Гардинер Бовингдон, Тимоти Печора, Стюарт Шварц, Анна Цин, Дэвид Грэбер, Магнус Фишесьо, Виктор Либерман, Ван Хайчэн, Хелен Сью, Беннет Бронсон, Алекс Лихтенстайн, Кэти Шуфро, Джеффри Айзаак и Адам Смит. Я выражаю особую благодарность Ричарду Мэннингу, который, как выяснилось, предвосхитил добрую часть моих аргументов про злаки и государства и чья неимоверная интеллектуальная щедрость позволила мне похитить название его работы «Горькая правда»[5] и сделать началом собственной книги.
Хотя я не был напуган открывавшимися перед мной перспективами, я все же опробовал свои аргументы на археологах и специалистах по древней истории. Я хочу поблагодарить их за снисходительность и полезную критику. Одна из первых аудиторий, которую я травмировал своими соображениями, состояла из моих бывших коллег по Университету Висконсина, где в 2013 году я прочитал лекцию в рамках программы Хеллдейла. Я выражаю благодарность Клиффорду Андо и его коллегам за приглашение меня на конференцию «Инфраструктурная и деспотическая власть в древних государствах» в Чикагском университете в 2014 году, а также Дэвиду Венгроу и Сью Хамилтон за возможность прочитать лекцию по программе Гордона Чайлда в Институте археологии в Лондоне в 2016 году. Разные фрагменты моей концепции были представлены (и препарированы!) в Университете Юты (программа Мередит Уилсон), Школе восточных и африканских исследований Лондонского университета, Университете Индианы, Университете Коннектикута, Северо-Западном университете, Франкфуртском университете, Свободном университете Берлина, на семинаре по юридической теории в Колумбийском университете, а также в Орхусском университете, который подарил мне роскошь оплачиваемого отпуска для продолжения исследований и написания книги. Я особенно признателен моим датским коллегам Нильсу Бубендту, Микаэлю Граверсу, Кристиану Лунду, Нильсу Бримнесу, Пребену Корлсхольму и Бодилу Фредериксону за их интеллектуальную щедрость и идеи, которые внесли важный вклад в мое обучение.
Я убежден, что ни у кого и никогда не было более ценного и интеллектуально свирепого научного ассистента, чем моя помощница Анникки Херранан, которая теперь начала карьеру антрополога. Неделю за неделей Анникки составляла интеллектуальное «дегустационное меню» – великолепно сбалансированное и с четкими указаниями, как получить самые сочные кусочки. Фаиза Закария раздобыла разрешения на все иллюстрации, использованные в книге, а Билл Нельсон искусно составил карты, графики и «гистограммы», призванные помочь читателю сориентироваться. И, наконец, редактор Джин Томас Блэк – причина моей и многих других авторов преданности издательству Йельского университета: она образец высокого качества работы, внимательности и эффективности, которых нам всем так не хватает. Когда дело дошло до того, чтобы максимально очистить окончательную версию рукописи от ошибок, стилистических погрешностей и противоречий, исполнителем приговора был Дэн Хитон. Его настойчивое стремление к совершенству оказалось даже приятным благодаря его добродушию и чувству юмора. Читателям следует знать, что все эти люди сделали все возможное, и оставшиеся в тексте ошибки – непоправимо и исключительно только мои.
Введение. Разбитый в пух и прах нарратив, или чего я не знал прежде
Почему Homo sapiens sapiens (человек разумный разумный) относительно недавно для истории своего рода начал жить в тех многолюдных оседлых сообществах, имеющих домашний скот, выращивающих лишь несколько видов зерновых и управляемых предшественниками того, что мы сегодня называем государствами? Этот новый социально-экологический комплекс стал моделью для практически всей письменной истории человечества. Значительно укрепившись и расширившись благодаря росту численности населения, использованию энергии воды и воздуха, парусных судов и торговли на дальние расстояния, эта модель доминировала на протяжении более чем шести тысячелетий до начала применения ископаемого топлива. Все, что вы прочитаете далее, – результат моего любопытства – желания узнать, каковы истоки, структура и последствия существования этого аграрно-экологического комплекса.
Как правило, описание его развития сводится к истории прогресса, цивилизации, социального порядка и улучшения здоровья и досуга. С учетом имеющихся сегодня данных следует признать, что этот нарратив ошибочен и приводит к серьезным заблуждениям. Цель книги – поставить этот исторический нарратив под сомнение на основе почерпнутых мною из книг новых археологических и исторических данных двух последних десятилетий.
Самые ранние аграрные общества и государства Месопотамии были основаны в период, который составляет последние 5 % истории человечества на планете. По этим меркам эпоха ископаемого топлива, начавшаяся в конце XVIII века, составляет лишь 0,25 % человеческой истории. По тревожно очевидным причинам мы все больше озабочены своим воздействием на экологию планеты в эту эпоху. О том, сколь значительно это воздействие, свидетельствуют бурные дискуссии по поводу термина «антропоцен», который был придуман для обозначения новой геологической эпохи, когда деятельность человека стала принципиально важна для выживания мировых экосистем и сохранения атмосферы[6].
Хотя сегодня никто не сомневается в решающем воздействии человеческой деятельности на экосферу, все еще не решен вопрос о том, когда эта деятельность обрела такой характер. Одни авторы датируют его первыми ядерными испытаниями, которые породили постоянный и легко обнаруживаемый слой радиоактивности по всему миру. Другие предлагают начать отсчет антропоцена с промышленной революции и массового использования ископаемого топлива. Третьи отсчитывают его с того момента, когда промышленная революция обрела инструменты для радикального изменения ландшафта, – например, динамит, бульдозеры и железобетон (особенно для строительства плотин). Из трех приведенных вариантов лишь промышленная революция произошла относительно давно (два столетия назад), а два других все еще живы в нашей памяти. По меркам двухсоттысячелетней истории человеческого рода, антропоцен начался несколько минут назад.
Я предлагаю иную точку отсчета – намного более удаленную в истории. Признавая трактовку антропоцена как резкого качественно-количественного изменения нашего воздействия на экологию, я датирую его начало использованием огня – первого великого инструмента гоминидов для преобразования ландшафта – или даже строительством жилищ. Первые свидетельства использования огня относятся к периоду 400 тысяч лет назад и, возможно, даже намного раньше, задолго до появления Homo sapiens[7]. Постоянные жилища, земледелие и скотоводство появились примерно 12 тысяч лет назад, обозначив следующий скачок в преобразовании природного ландшафта. Если нас интересует исторический след гоминидов, то можно выделить «тонкий» антропоцен, случившийся задолго до недавнего и более бурного «плотного» антропоцена: «тонкость» первого антропоцена объясняется, прежде всего, малым числом гоминидов, использовавших инструменты изменения ландшафта. Наша общемировая численность в X тысячелетии до н. э. составляла ничтожные 2 или 4 миллиона – намного меньше тысячной доли нынешнего населения планеты. Другое решающее досовременное изобретение человечества носило институциональный характер: государство. Первые государства на аллювиальных равнинах Месопотамии возникли не ранее чем 6 тысяч лет назад – через несколько тысячелетий после появления первых форм земледелия и оседлого образа жизни в регионе. Никакой иной институт, помимо государства, не затратил столько же усилий на мобилизацию технологий изменения ландшафта в собственных интересах.
Для понимания того, как мы стали вести оседлый образ жизни, занимаясь выращиванием зерновых и животноводством и подчиняясь новому институту, который сегодня называем государством, необходимо совершить экскурс в древнюю историю. По моему мнению, в лучших своих проявлениях история – самая подрывная из дисциплин, поскольку способна рассказать, как именно появились те вещи, которые мы считаем само собой разумеющимися. Очарование древней истории обусловлено тем, что, обнаруживая многочисленные непредвиденные обстоятельства, которые в совокупности породили, например, промышленную революцию, максимум последнего оледенения или династию Цинь, она отвечает на призыв первого поколения французских историков из школы Анналов писать историю процессов «большой длительности» (la longue durée) вместо составления хроники публичных событий. Однако современный призыв «углубиться в историю» еще больше соответствует идеям школы Анналов, поскольку речь идет об истории человеческого рода. Я ощущаю этот дух времени, прекрасно иллюстрирующий изречение «сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек»