У меня в голове вдруг возникла полная формула расчета, включая поправочные коэффициенты, которые мы еще не проходили. Словно кто-то просто положил ее мне в сознание, как файл на рабочий стол.
— Лес рук, — вздохнул профессор, оглядывая притихшую аудиторию. — Я вижу столько будущих нобелевских лауреатов, что просто захлебываюсь от гордости. Вы хоть открывали учебник? Или используете его исключительно как подставку для пива?
— Выход увеличится на тринадцать целых и четыре десятых процента с поправкой на давление, если мы находимся на уровне моря, — мой голос прозвучал как-то сам собой. — В горах коэффициент придется увеличить пропорционально высоте.
Соколов застыл с поднятой указкой, словно его внезапно заморозили. Его голые надбровные дуги медленно поползли вверх…
— Верно, сударь Ветров, — произнес он после долгой паузы. — Хотя мы еще не обсуждали поправочные коэффициенты и их зависимость от высоты… Браво. Вы, видимо, забегаете вперед в учебнике?
— Да, профессор, — солгал я, ощущая странную уверенность. — Просто интересно было. Скучными вечерами читаю дополнительную литературу…
— Вместо того, чтобы ходить по барам, как обычные студенты? — хмыкнул Соколов.
— Я совмещаю, — я ухмыльнулся.
— Ага, конечно, — пробормотал Костя рядом со мной. — А я по ночам решаю интегралы и пишу сонеты.
Что за черт? Откуда я это взял? И почему вдруг помещение начало казаться… ярче? Цвета вокруг стали насыщеннее, звуки чётче. Я чувствовал себя как после тройного эспрессо, смешанного с энергетиком и щепоткой запрещенных стимуляторов.
«Алиса, со мной что-то происходит,» — мысленно спросил я.
«Что именно?» — она подлетела ближе, внимательно вглядываясь в мое лицо, как доктор, изучающий особо интересную сыпь.
«Не знаю… Голова будто прояснилась. И я вижу эти странные дополнения к формулам. Как будто кто-то показывает мне шпаргалку из будущего.»
«Хмм, с тобой все хорошо. Незначительное повышение сердцебиения и мозговой активности, но ничего критичного».
Профессор тем временем перешел к следующей части лекции. Он стал записывать более сложные формулы взаимодействия.
«Неточно,» — внезапно подумал я, глядя на одну из формул — она содержала ошибку. Маленькую, незаметную, но критически важную. Хуже того — я знал правильный вариант. Знал с абсолютной уверенностью, хотя никогда раньше не изучал эту тему углубленно.
Мое сердце забилось быстрее. По коже пробежали мурашки размером с тараканов. В позвоночнике, прямо там, где находился кристалл Алисы, начало разливаться тепло. Приятное, бодрящее, как первый глоток горячего кофе холодным утром.
«Сеня, у тебя глаза светятся,» — встревоженно сообщила Алиса. — «Не слишком заметно, но… они голубые. Ярко-голубые. И мой кристалл активировался. Я не понимаю, что происходит!»
— Профессор, — мой голос прозвучал на удивление спокойно, будто я констатировал, что на улице дождь, — в вашей формуле есть неточность.
Соколов замер с указкой в руке. В аудитории воцарилась тишина. Такая глубокая, что можно было услышать, как в соседней аудитории профессор философии задает вопрос о смысле жизни.
— Вот как? — Соколов поправил очки, глядя на меня с интересом хищной птицы, заметившей особо наглую мышь. — И где же, по-вашему, моя ошибка? Надеюсь, не в выборе профессии?
— В коэффициенте взаимодействия, — я указал на конкретное место в формуле. — Там должен быть не квадрат, а корень четвертой степени.
Профессор сверился со своими записями, потом внимательно посмотрел на доску. При этом он начал чесать бороду так быстро, словно искал там ответы на все вопросы мироздания.
— Хм, интересное замечание. Но классический подход предполагает именно квадратичную зависимость… И это подтверждено экспериментально.
— Классический подход не учитывает квантовые флуктуации на микроуровне, — слова вылетали из меня сами, будто кто-то другой говорил моим голосом. Более умный Семен. — При таких концентрациях реактивов возникает эффект туннелирования, который меняет всю картину взаимодействия. Это как пытаться играть в шахматы по правилам шашек, только фигуры периодически телепортируются.
Я почувствовал, как все взгляды в аудитории обратились ко мне. Костян рядом со мной тихо присвистнул и прошептал:
— Чувак, ты что? Притормози, а то Соколов щас вообще озвереет…
— Во бота-а-а-ан, — послышался чей-то негромкий голос.
— Нет, он просто шлем виртуалки не снял, думает, что все еще в игре, — ответил другой.
Но меня это не беспокоило. В голове было кристально ясно. Словно туман, в котором я жил вечность, внезапно рассеялся, и я увидел истинную природу вещей.
«Сеня, что с тобой?» — паника в голосе Алисы нарастала. — «Твоя мозговая активность зашкаливает! Это ненормально!»
«Всё в порядке,» — мысленно ответил я, чувствуя эйфорию. — «Я просто… знаю. Понимаешь? Я вижу, как всё работает.»
Профессор Соколов задумчиво потер подбородок, его глаза сузились, изучая меня с интересом энтомолога, обнаружившего неизвестное науке насекомое.
— Неожиданный подход, сударь Ветров. И весьма неординарный. Право, я сейчас не знаю, что вам ответить… Давайте вернемся к теме лекции.
Но я уже не мог остановиться. Тепло в позвоночнике превратилось в пульсацию, отдающую в виски, как будто там играл рок-концерт. Я видел — действительно видел — как частицы связываются друг с другом, как энергия течет между ними, как формируются и рвутся связи.
Моя рука потянулась к планшету. Пальцы начали быстро скользить по экрану, набирая формулы, о существовании которых я даже не подозревал час назад. Я чувствовал, как внутри меня бурлит энергия, требуя выхода.
«Сеня, остановись! Твои жизненные показатели зашкаливают! Это похоже на… на… черт, у меня даже нет подходящей метафоры!»
Но я не мог остановиться. Не хотел. В этом состоянии было что-то невероятно притягательное, опьяняющее. Я словно… словно видел… видел ВСЁ.
Рядом Костя пыхтел над домашним заданием по вчерашней теме, словно пытался расшифровать египетские иероглифы без знания языка. Я мельком глянул на его расчеты и увидел минимум пять ошибок.
— Дай сюда, — я выхватил его тетрадь с такой скоростью, что Костя даже моргнуть не успел.
— Эй! — возмутился он. — Я еще не дописал оправдание, почему не сделал вторую часть!
Мои руки двигались с невероятной скоростью, как у пианиста на финальных аккордах сложнейшей сонаты. Я исправлял формулы, перечеркивал неверные расчеты, дописывал правильные решения, добавлял пояснения. И даже нарисовал пару схем для наглядности. Всё это заняло меньше десяти секунд.
— Держи, — я вернул ему тетрадь. — Всё исправил. И дописал вторую часть. И третью. И четвертую, о существовании которой ты не подозревал.
Костя уставился на страницу, полную новых записей, как на инопланетное послание.
— Ты что… решил все задачи? — прошептал он. — Но как… так быстро? И почему твой почерк вдруг стал таким… каллиграфическим? Обычно же как курица лапой…
— Муза алхимии посетила, — отмахнулся я. — Передавала тебе привет, кстати.
Моё внимание снова переключилось на доску, где Соколов заканчивал описывать очередной процесс. Но теперь я видел не только формулы — я видел возможности, вариации, альтернативные пути развития реакций. Это было как смотреть не на плоскую картинку, а на многомерную фигуру.
«Сеня! — Алиса металась вокруг меня, как встревоженная колибри. — Что-то очень странное происходит с кристаллом! Он… активирует какие-то протоколы, которых я не знаю! Если бы у меня были реальные волосы, они бы уже стояли дыбом! Давай я всё вырублю, пока не поздно?»
Я едва слышал её. Мой разум уносился всё дальше, расширяясь, поглощая информацию, как черная дыра поглощает звезды…
Соколов тем временем закончил основную часть лекции, отряхнул руки и довольно оглядел аудиторию.
— На сегодня всё. Теперь домашнее задание, — с явным садистским удовольствием он начал выписывать на доске условия задач. — Кто решит корректно все семь, получит зачёт автоматом. А кто не сдаст вовремя… ну, тому я не завидую…
Я просканировал задачи жадным взглядом. Первые шесть были элементарными, почти скучными. Мусор… Скука… Задачки для первоклашек…
Это меня не насытит… Мой разум жаждал большего.
А вот седьмая… Седьмая задача была интересной. Не такой как предыдущие. Сложной. Вызывающей. Как изысканное блюдо в дорогом ресторане.
И в ней была ошибка. Фундаментальная ошибка в самой постановке.
— Профессор, — я резко поднял руку, словно меня подбросило пружиной. — У меня есть замечание к седьмой задаче.
Соколов повернулся ко мне с легкой полуулыбкой, как будто ожидал этого.
— Неужели? Что же не так? Она слишком проста для вашего великого ума, Ветров? — снисходительно произнес он.
— Дело в самой формулировке. Она некорректна, — я встал с места, чувствуя, как энергия буквально переполняет меня, грозя вырваться наружу фейерверком формул и уравнений. — Можно я покажу?
Не дожидаясь ответа, я направился к доске. Каждый шаг отдавался пульсацией в позвоночнике.
«Сеня, что ты делаешь⁈ — Алиса следовала за мной, её голос звенел от паники. — Остановись! Это зашло слишком далеко! Ты сейчас превратишься в ботаника прямо на глазах у всей аудитории! Это социальное самоубийство!»
Но на моих губах играла маниакальная улыбка.
Глава 8Одна из ВНЗФ
По хорошему, мне бы сидеть на месте ровно и не отсвечивать… Но я не мог иначе. Если не решу эту задачу… мой мозг просто взорвется нахрен!!!
Я взял голографическую указку из рук слегка ошеломленного профессора. Соколов смотрел на меня так, будто я внезапно отрастил вторую голову, причем более умную, чем первая.
— Смотрите, — начал я, указывая на седьмую формулу с точностью хирурга. — Вы используете стандартную модель распада, но она применима только в условиях нормальной гравитации и при отсутствии сильных магнитных полей.
— Эти условия подразумеваются по умолчанию, — заметил Соколов, скрестив руки на груди. — Мы же не на орбитальной станции эксперименты проводим.