К. дослушал и повесил трубку, ничего не ответив. Он еще стоял в задумчивости у аппарата, как вдруг услышал за спиной голос заместителя директора: тот собирался позвонить, но не мог, потому что К. загораживал ему дорогу.
– Плохие новости? – спросил заместитель директора вскользь, не ради ответа по существу, а для того лишь, чтобы К. отошел от аппарата.
– Нет-нет, – сказал К. и сделал шаг в сторону, но не ушел совсем.
Заместитель директора поднял трубку и, пока ждал соединения, заговорил, прикрывая ее рукой:
– Г-н К., позвольте вопрос. Не порадуете ли вы меня своим обществом в воскресенье? У меня на яхте будет большая компания, в том числе, конечно, и многие ваши знакомые. Прокурор Хастерер тоже будет. Не желаете ли присоединиться? Приходите непременно!
К. попытался сосредоточиться на том, что говорил замдиректора. Это приглашение было для него довольно важно: в устах замдиректора, с которым он не особенно ладил, оно звучало как попытка примирения и свидетельствовало о настолько возросшей роли К., что для второго человека в иерархии банка стала важна его дружба или хотя бы его неприсоединение к стану врагов. Ради этого замдиректора пожертвовал самолюбием – пусть он и пригласил К. будто бы мимоходом, прикрывая трубку в ожидании телефонного соединения. К. был вынужден добавить к этому новое унижение:
– Благодарю вас, – сказал он, – но, к сожалению, в воскресенье у меня нет времени, я должен быть в другом месте.
– Жаль, – сказал замдиректора и сосредоточился на телефонном разговоре, который в эту минуту как раз начался. Разговор был не из коротких, однако К. в расстроенных чувствах все это время так и оставался возле телефона. Лишь когда замдиректора положил трубку, он встрепенулся и сказал, как бы оправдываясь за то, что все еще стоит здесь без дела:
– Мне только что позвонили сообщить, что я должен кое-куда явиться, но забыли сказать, в котором часу.
– Ну так уточните, – сказал замдиректора.
– Это не очень важно, – сказал К., отчего его оправдание, и без того неуклюжее, вовсе рассыпалось.
Уходя, замдиректора заговорил о чем-то другом, К. пытался отвечать, но думал в основном о том, что в воскресенье лучше явиться в девять утра, потому что в рабочие дни все суды открываются именно в это время.
Воскресенье выдалось пасмурным, К. не чувствовал себя отдохнувшим, потому что накануне засиделся допоздна в пивной на пирушке завсегдатаев и чуть не проспал. Второпях, не успев собрать воедино планы, что строил на неделе, и не позавтракав, он оделся и побежал по назначенному адресу в предместье.
Хотя у него не было времени смотреть по сторонам, он, как ни странно, заметил трех служащих, вовлеченных в его дело, – Рабенштайнера, Куллиха и Каминера. Первые двое ехали в трамвае вдоль улицы, а Каминер сидел на террасе кафе; когда К. проходил мимо, он с любопытством перегнулся через перила. Все трое удивленно смотрели ему вслед: вон как припустил начальник.
К. из чувства противоречия не хотел пользоваться транспортом: ему противно было принимать какую-либо помощь в этом деле, он не желал, чтобы чужие люди оказались в него посвящены, пусть самым отдаленным образом, – и, в конце концов, он не имел ни малейшего намерения принижать себя в глазах следователей излишней пунктуальностью. Однако он бежал, стараясь по возможности успеть к девяти, хотя ему даже не было назначено определенное время.
Он думал, что узнает дом издалека – или по каким-то признакам, которые не очень четко себе представлял, или по особой суете у входа. Но все строения по обе стороны Юлиусштрассе, в начале которой он на секунду остановился, были совершенно одинаковые – доходные дома для бедных, высокие и серые. Сейчас, воскресным утром, во многих окнах видны были жильцы – одетые по-домашнему мужчины курили, высунувшись наружу, или с нежной осторожностью придерживали на подоконниках маленьких детей. В других окнах виднелись высокие стопки белья, над которыми иногда мелькали макушки растрепанных женщин. Люди перекрикивались через улицу, и после одного такого выкрика прямо над головой у К. громко рассмеялись. По всей длине улицы то и дело попадались магазинчики в полуподвалах, где торговали всякой снедью. В них то и дело заходили женщины, иногда останавливаясь поболтать на ступеньках, ведущих в лавки. Торговец овощами, предлагавший свой товар под окнами, чуть не переехал его своей тележкой, зазевавшись, как и сам К. Ударил по ушам звук граммофона, явно уже отыгравшего свое в кварталах побогаче.
К. пошел дальше по улице, медленно, будто у него было еще вдосталь времени или, к примеру, он увидел в каком-то из окон следственного судью и знал, что уже добрался до цели. Было девять с небольшим. До нужного дома оказалось довольно далеко, он был необычно длинным, с особенно широкими и высокими воротами во внутренний двор. Они явно предназначались для фургонов, привозивших товар в закрытые сейчас магазины по периметру обширного двора, – К. узнал вывески нескольких фирм, с которыми он имел дело по работе в банке.
Против обыкновения отмечая для себя все эти детали, К. немного постоял у входа во двор. Неподалеку сидел на ящике босой мужчина и читал газету. Двое мальчишек раскачивались на ручной тележке, как на качелях. У колонки с водой худосочная девочка в ночной рубашке поглядывала на К., пока наполнялся ее кувшин. В углу двора между двумя окнами натягивали веревку с вывешенным для просушки бельем. Стоявший внизу мужчина окриками руководил работой.
К. повернулся было к подъезду, чтобы идти в зал заседаний, но так и не тронулся с места, потому что заметил во дворе еще три входа в здание и вдобавок к ним узкий проход, который, похоже, вел в следующий двор. Он рассердился, что ему ничего не сказали заранее о расположении зала; с ним обращались как-то особенно равнодушно и спустя рукава, и он вознамерился заявить об этом во весь голос и без обиняков. Наконец он зашел все-таки в первый подъезд и поднялся по лестнице, вспоминая фразу надзирателя Виллема, что, мол, вина притягивает к себе внимание суда: ведь из этого должно следовать, что и его случайным образом тянет именно на ту лестницу, которая ведет к залу заседаний.
Поднимаясь, он потревожил кучку детей, игравших на лестнице. Те провожали его злобными взглядами. «Когда снова пойду мимо, – подумал он, – нужно захватить или конфеты, чтобы их задобрить, или палку, чтобы отбиваться». Даже не дойдя до второго этажа, он вынужден был дожидаться, пока шарик скатится вниз: двое мальчишек с плутоватыми физиономиями взрослых жуликов схватили его за штанины. Стряхнешь их – сделаешь больно; К. испугался, что они поднимут вой.
На втором этаже начались собственно поиски. Поскольку он не мог прямо спросить, где заседает следственная комиссия, он выдумал столяра по фамилии Ланц – как у капитана, племянника г-жи Грубах, – и собрался спрашивать во всех квартирах, не здесь ли живет столяр Ланц, чтобы получить предлог заглядывать в комнаты. Оказалось, однако, что это по большей части и так нетрудно, потому что почти все двери были открыты настежь из-за детской беготни. Как правило, за ними были комнатушки с единственным окном, и в них же готовилась какая-то еда. Некоторые женщины одной рукой держали младенца, а другой орудовали у плиты. Малолетние девочки, одетые, казалось, в одни передники, резво сновали туда-сюда. Во всех комнатах были заняты кровати – или больными, или все еще спящими, или просто прилегшими отдохнуть, не раздеваясь.
В закрытые двери К. стучался и спрашивал, не здесь ли живет столяр Ланц. Обычно дверь открывала женщина и, услышав вопрос, поворачивалась к кому-то, приподнявшемуся в кровати.
– Этот господин спрашивает, не живет ли здесь какой-то столяр Ланц.
– Столяр Ланц? – спрашивали с кровати.
– Да, – говорил К.
Хотя, конечно, он уже понимал, что следственная комиссия явно не здесь и ему больше ничего было не нужно. У многих создавалось впечатление, что К. очень важно найти столяра Ланца, и они надолго задумывались, прежде чем вспомнить столяра по фамилии не Ланц, сообщить, что знают кого-то с отдаленно похожей фамилией, спросить у соседей, проводить К. в другой конец коридора, где, по их мнению, мог снимать комнату тот, кто ему нужен, или где могли знать больше, чем они сами. В итоге К. уже не приходилось ни о чем спрашивать – так его и водили по этажам. Он уже жалел, что придумал эту уловку, поначалу показавшуюся ему такой остроумной.
По дороге на шестой этаж он решил прекратить поиски, попрощался с приветливым молодым рабочим, который хотел вести его дальше, и стал спускаться. Но тут его снова взяла досада из-за напрасно потраченного времени, он повернул назад и постучался в первую же дверь на пятом этаже. Первым, что он увидел в комнатушке, были большие настенные часы, показывавшие уже десять.
– Здесь живет столяр Ланц? – спросил он.
– Прошу вас, – сказала молодая женщина с яркими черными глазами, стиравшая в бадье детскую одежду, и указала мокрой рукой на открытую дверь соседней комнаты.
К. показалось, что он попал на какое-то собрание. Разношерстная толпа, в которой никто не интересовался вновь пришедшими, наполняла среднего размера комнату с двумя окнами. Под самым потолком ее обрамляла столь же плотно набитая людьми галерея, где можно было стоять, лишь согнувшись и упираясь головой и спиной в потолок. К. стало душно, он попятился и сказал черноглазой женщине, которая, вероятно, неправильно его поняла:
– Я спрашивал столяра по фамилии Ланц…
– Да-да, – сказала женщина. – Проходите, пожалуйста.
Он бы, вероятно, не послушался, но она подошла к нему и, взявшись за ручку двери, сказала:
– Мне надо за вами запереть, туда больше никому нельзя.
– Весьма разумно, – сказал К. – Там и так уже слишком тесно.
И все же он снова вошел в комнату. Между двумя мужчинами, беседовавшими у самой двери – один обеими руками жестикулировал, будто требуя заплатить, второй неприязненно смотрел на него в упор, – протиснулась чья-то маленькая ладонь. Румяный мальчуган позвал К.: