– Нет, вы еще не все видели, – небрежно бросил служитель.
– А я и не хочу все видеть, – сказал К., уже по-настоящему чувствуя усталость. – Я хочу уйти, где тут выход?
– Неужели вы уже заблудились? – удивленно спросил служитель. – Надо дойти до угла, а потом направо по тому проходу до самой двери.
– Пойдемте со мной, – сказал К., – покажите мне дорогу, не то я запутаюсь, здесь столько входов и выходов.
– Нет, это единственный выход, – уже с упреком сказал служитель. – А вернуться с вами я не могу, мне еще надо передать поручение, я и так потерял с вами уйму времени.
– Нет пойдемте! – уже резче сказал К., словно наконец уличил служителя во лжи.
– Не кричите! – прошептал служитель. – Здесь кругом канцелярии. Если не хотите идти без меня, пройдемте еще немножко вперед, а лучше подождите тут, я только передам поручение, а потом с удовольствием провожу вас.
– Нет, нет, – сказал К., – ждать я не буду, вы должны сейчас же пройти со мной.
К. еще не осмотрелся в помещении, где они находились, и только когда открылась одна из бесчисленных дощатых дверей, он оглянулся. Какая-то девушка, привлеченная, очевидно, громким голосом К., вышла и спросила:
– Что вам угодно, сударь?
За ней, поодаль, в полутьме, показалась фигура приближающегося мужчины. К. посмотрел на служителя. Ведь он говорил, что никто не обратит внимания на К., а тут уже двое подходят; еще немного – и все чиновники обратят на него внимание, потребуют объяснить, зачем он здесь. Единственным понятным и приемлемым объяснением было бы то, что он обвиняемый и пришел узнать, на какое число назначен следующий допрос, но такого объяснения он давать не хотел, тем более что оно не соответствовало бы действительности, ведь пришел он из чистого любопытства, а также из желания установить, что внутренняя сторона этого судопроизводства так же отвратительна, как и внешняя, но дать такое объяснение было совсем невозможно. Все, что он думал, подтверждалось, и дальше вникать у него охоты не было, его и так удручало все, что он увидел, сейчас он был просто не в состоянии встретиться с каким-нибудь, важным чиновником, который мог вынырнуть из-за любой двери; нет, он хотел уйти со служителем, а если придется, то и один.
Но его молчаливое упорство, очевидно, бросалось в глаза, потому что и девушка, и служитель так на него смотрели, будто в ближайший миг с ним произойдет какое-нибудь превращение, и они боятся это пропустить. А в дверях уже стоял человек, которого К. заметил еще раньше, издали; он держался рукой за низкую притолоку и слегка раскачивался на носках, как нетерпеливый зритель. Девушка первая поняла, что странное поведение К. объясняется легким недомоганием, она тут же принесла кресло и спросила:
– Может быть, вы присядете?
К. сраэу сел и тяжело облокотился на ручки кресла, словно ища опоры.
– Немного закружилась голова, правда? – спросила девушка. Ее лицо склонилось к нему совсем близко с тем строгим выражением, какое свойственно многим женщинам именно в расцвете молодости.
– Не волнуйтесь, – сказала она, – тут это дело обычное; почти с каждым, кто приходит сюда впервые, бывает такой припадок. Вы ведь здесь в первый раз? Да, тогда это вполне естественно. Солнце страшно нагревает стропила крыши, а от перегретого дерева воздух становится тяжелым, душным. Вот почему, несмотря на все преимущества, это помещение не очень подходит для канцелярии. А что касается воздуха, то при большом скоплении клиентов – а это бывает почти каждый день – тут просто дышать нечем. Если еще вспомнить, что тут часто вешают сушить белье – нельзя же запретить жильцам пользоваться чердаком, – то вы и сами поймете, почему вам стало не по себе. Но в конце концов и к такому воздуху привыкаешь. Вот придете сюда еще раза два-три и даже не почувствуете духоты. Вам уже немного лучше?
К. ничего не ответил – слишком неприятно было из-за внезапной слабости ощущать свою зависимость от этих людей, а кроме того, когда он узнал, почему ему стало дурно, он почувствовал себя не только не лучше, а, пожалуй, еще хуже. Девушка сразу это заметила, взяла багор, стоявший у стены, и открыла небольшой люк над головой у К., чтобы дать доступ свежему воздуху. Но посыпалось столько сажи, что девушке пришлось тут же закрыть люк и смахнуть сажу с рук К. своим носовым платком, потому что сам он слишком ослабел. Он охотно посидел бы тут, чтобы собраться с силами и уйти, и чем меньше на него обращали бы внимания, тем скорее он пришел бы в себя: но тут девушка сказала:
– Здесь сидеть нельзя, мы мешаем движению.
К. вопросительно взглянул на нее, не понимая, о каком движении идет речь.
– Если хотите, я проведу вас в медицинскую комнату. Помогите мне, пожалуйста! – обратилась она к мужчине, стоявшему в дверях, и он сразу подошел ближе.
Но К. вовсе не хотел идти в медицинскую комнату, он больше всего боялся, что его уведут: наверно, там чем дальше, тем хуже.
– Я уже могу идти, – сказал он, и, как ни удобно ему было сидеть в кресле, он, весь дрожа, встал на ноги. Но удержаться на ногах он был не в силах.
– Не могу, – сказал он, покачивая головой, и со вздохом снова опустился в кресло. Он вспомнил служителя суда, который, несмотря ни на что, мог бы помочь ему выйти отсюда, но тот, как видно, давно ушел. Он заглянул в просвет между мужчиной и девушкой, но служителя не увидел.
– Я считаю, – сказал мужчина, одетый весьма элегантно – особенно бросалась в глаза серая жилетка, заканчивавшаяся двумя острыми уголками, – я считаю, что нездоровье этого господина вызвано здешней атмосферой, поэтому будет разумнее всего, да и ему приятнее, если мы не станем отводить его в медицинскую комнату, а просто выведем из канцелярии.
– Вот именно! – воскликнул К. и от радости не дал тому договорить. – Конечно же, мне станет сразу лучше, да я и не настолько ослаб, меня надо только немного поддержать под мышки, я вас никак не затрудню, тут ведь близко, доведите меня до двери, я немножко посижу на ступеньках и совсем отдохну, у меня таких припадков никогда не бывало, удивляюсь, как это вышло. Ведь я и сам служащий, привык к канцелярскому воздуху, но здесь, как вы изволили заметить, слишком уж душно. Будьте любезны, проводите меня немного, у меня голова кружится, мне дурно, когда я стою без поддержки. – И он приподнял плечи, чтобы его могли подхватить под мышки.
Но мужчина не внял его просьбе и, не вынимая рук из карманов, громко рассмеялся.
– Вот видите, – сказал он девушке, – этому господину не вообще плохо, а плохо только здесь!
Девушка тоже улыбнулась, но слегка похлопала мужчину по плечу кончиками пальцев, словно он позволил себе слишком явную насмешку над К.
– Да что вы, – сказал тот, не переставая смеяться, – я же действительно хочу помочь ему выйти.
– Вот и прекрасно, – сказала девушка, кивнув хорошенькой головкой. – И пожалуйста, не придавайте слишком много значения нашему смеху, – обратилась она к К., видя, что тот опять помрачнел и уставился перед собой, не интересуясь никакими объяснениями. – Этот господин – вы разрешите вас представить? – (тот жестом выразил согласие), – этот господин заведует справочным бюро. Он дает ожидающим клиентам все необходимые справки, а так как народ не слишком знаком с нашей судебной процедурой, то справок требуется очень много. Он может ответить на любой вопрос. Вы как-нибудь испытайте его, если угодно. Но это не единственное его преимущество. Второе преимущество – его элегантный костюм. Мы, то есть все служащие, как-то решили, что заведующему справками, который обычно первым встречается с клиентами, необходимо отлично одеваться, для того чтобы сразу произвести хорошее впечатление. Мы, остальные, как вы можете судить по мне, к сожалению, одеты очень плохо и старомодно, да и смысла нет тратиться на одежду, ведь мы почти все время проводим в канцелярии, мы даже ночуем тут. Но, как я уже сказала, мы считаем необходимым, чтобы заведующий справочным бюро был хорошо одет. И так как от нашего начальства, настроенного в этом вопросе несколько странно, добиться ничего нельзя, то мы провели сбор – в нем и клиенты участвовали – и купили ему не только этот прекрасный костюм, но и несколько других. Казалось бы, все сделано для того, чтобы он производил хорошее впечатление, но своим смехом он все портит, отпугивает людей.
– Верно, – сказал насмешливо господин из справочной. – Я только не понимаю, фройляйн, почему вы посвящаете этого господина в наш внутренний распорядок, до которого ему дела нет. Разве вы не видите, что он сейчас целиком поглощен своими собственными делами?
К. не испытывал никакого желания противоречить девушке, намерения у нее были явно самые добрые, должно быть, ей хотелось отвлечь его или дать ему возможность собраться с силами, но ей это не удалось.
– Надо же мне было объяснить ему причину вашего смеха, – сказала девушка. – Он мог обидеться.
– Наверно, он и не такие обиды готов простить, лишь бы я вывел его отсюда.
К. опять ничего не сказал, даже не поднял глаз; он не возражал, чтобы эти двое говорили о нем как о неодушевленном предмете, ему это было даже приятнее. Но вдруг рука заведующего бюро легла на его правую, а рука девушки – на левую руку.
– Ну, вставайте же, слабый вы человек, – сказал заведующий.
– Я вам очень благодарен, – сказал К., обрадовавшись неожиданной помощи, медленно поднялся и передвинул эти чужие руки так, чтобы они его поддерживали как следует.
– Вам могло показаться, – зашептала девушка на ухо К., когда они подходили к коридору, – будто я стараюсь представить заведующего справочным бюро в чересчур выгодном свете, но поверьте, что я говорю правду. У него не злое сердце. Ведь он не обязан выводить больных клиентов, однако сами видите, как он помогает. Может быть, все мы тут не такие уж злые, может, мы охотно помогли бы каждому, но ведь, мы в суде, и нас легко принять за злых людей, которые никому не желают помогать. Я от этого просто страдаю.
– Не хотите ли тут присесть? – спросил заведующий справочным бюро.