Эти безумные траты вынуждают Жиля ступить на гибельный путь. Сдержать себя он не в состоянии. В Орлеане, например, он закладывает свое движимое и недвижимое имущество, ибо нуждается в звонкой монете. Мы уже говорили о том, что 26 февраля он продает (или закладывает) серебряный ковчежец.
16 апреля 1435 года он закладывает «мантию, позолоченный серебряный балдахин, выполненный в зеленом цвете, с инкрустированными золотыми птицами, снабженный капюшоном и сделанный в Париже, вместе с ризой и далматиком дьякона».
30.04
Он закладывает «два капюшона для церковной мантии, на одном вышита была Троица, на другом — коронация Пресвятой Девы, велюровую мантию багрового и фиолетового цвета, с золотым сукном, украшенным попарно картинками, атласный далматик, выполненный в темном цвете с шелковым сукном; балдахин в тринадцать локтей, с золотыми птичками, привезенный с Кипра».
08.05. Жиль де Рэ. Праздник в честь Жанны д'Арк и скандальные траты
В документах отсутствуют точные указания на тот факт, что Жиль участвовал в празднествах, посвященных Жанне д'Арк в 1435 году, однако у нас есть все основания полагать, что его участие, как ни парадоксально, сыграло очень важную роль. Скорее всего, именно на это тратились немыслимые суммы, испарившиеся в течение нескольких месяцев.
Во-первых, нам известно из уже процитированного «Сочинения наследников» (с. 94), что значительная часть его расходов была связана с театром. Он ставил за свой счет разные представления; «мистерии», «розыгрыши», «фарсы», «пьесы в мавританском стиле», «олицетворения», «моралите». Маршалу нужны были пышные спектакли. «Всякий раз, как повелевал он им играть, они должны были облачаться в разные одеяния, сообразно тому, что игралось». Театр той эпохи был похож на прекрасные композиции, чье изящество напоминало о стиле гобеленов. Здесь, как и повсюду, жажда роскоши у Жиля не знала границ. Он так хотел восхищать, что на подмостках, несущих сцену и декорации (которые следовало воздвигать заново для каждого представления), по его указанию, разливали вино и гипокрас, не говоря уже о раздаче яств зрителям.
Нам также известно, что ежегодно, начиная с 1429 года, освобождение Орлеана широко празднуется и всегда сопровождается процессией. Мы читаем в городских счетах за 1435 год:
«Гийому Лешаррону и Мишле Фийо даруется, дабы помочь им покрыть стоимость их подмостков и иные расходы, сделанные Мая восьмого дня 1435 года, когда они показывали мистерии на мосту во время процессии».
Очевидно, имеется в виду «Мистерия об осаде Орлеана». Эта грандиозная театральная феерия, в которой было более двадцати тысяч стихов и участвовали около пятисот актеров, ныне предана забвению. Однако она была издана по французскому манускрипту XV века, хранившемуся в библиотеке Ватикана, где он оказался, скорее всего, после ограбления в 1562 году аббатства св. Бенедикта на Луаре, неподалеку от Орлеана. Эта мистерия была сочинена орлеанцем вскоре после тех событий и предназначалась для сцены, поскольку ремарки и сценические пояснения даются с неизменной точностью. Но сыграть ее могли только в Орлеане и для его жителей. А другой отрывок из документов (счетов) свидетельствует о том, что эпизоды осады разыгрывались в городе почти в это же время. Вот что написано в счетах за 1439 год:
«Иоанну Илеру, за покупку штандарта и знамени, бывших с Монсеньором де Рэ, дабы представить, как взята была у англичан Турель, мая, восьмого дня, VII турских ливров…»
Сложно представить себе, что мистерия, которую разыгрывали на мосту в 1435 году, не имеет ничего общего с «Мистерией об осаде»[48], если нам доподлинно известно, что в то же самое время в Орлеане ставится «Взятие Турели». Крепость Турель стояла у моста. То есть в обоих случаях все происходит рядом с мостом, притом штурм Турели есть не что иное, как решающий момент осады, а, следовательно, и «Мистерии об осаде». Это не означает, что мистерию поставили целиком, однако по крайней мере один эпизод из нее был сыгран во время процессии 8 мая.
Персонаж Жиля де Рэ играет в «Мистерии об осаде» важную роль. Его штандарт и знамя действительно необходимы при изображении взятия Турели, где он отличился. В 1439 году город их покупает. Мы не можем узнать, кто продал их Иоанну Илеру, нам известно лишь, «что были они с монсеньором де Рэ» и принадлежали ему изначально.
С некоторой долей уверенности можно утверждать, что Жиль де Рэ лично принимал участие в спектаклях, поставленных во время чествования Жанны д'Арк в 1435 году в Орлеане. На каких условиях и в какой роли он там выступал, нам неизвестно. Но в «Сочинении наследников»[49] сообщается, что во время своего пребывания в Орлеане (речь идет о двух или более визитах, продолжавшихся с сентября 1434 по август 1435 года) Жиль тратит от 80 000 до 100 000 золотых экю (сотни миллионов, а, быть может, и миллиард франков в 1959 году).
Кроме того, пребывание в Орлеане явно сказалось на общем финансовом положении Жиля. Нам известно, что у него есть страсть к пышным спектаклям и что эта страсть разоряет его. Поэтому разумно предположить, что он принял участие в расходах на спектакли, которые были поставлены в мае 1435 года. Это был исключительный случай; видимо, таких представлений больше не давалось.
02.07. Интердикты Карла VII и продажа имений
В том году его расходы и масштабные распродажи земель (которые только и позволяли эти расходы покрыть) приводят к тому, что семья начинает бунтовать. Его брат вместе с кузеном, Андре де Лавалем-Лоэаком, получают от Карла VII, считавшего, что маршал разорен, интердикты, написанные 2 июля 1435 года в Амбуазе. Жиль теряет право на продажу своей собственности, и отныне никому не позволено заключать с ним сделки. Этот запрет всенародно оглашен повсюду, где обыкновенно останавливается Жиль де Рэ: в Орлеане, Туре, Анже, Шантосе, Пузоже, Тиффоже…
Еще до этого, в Орлеане, он продавал крупные имения так быстро, что мы можем с уверенностью сказать, не имея возможности «установить баланс всех сделок злополучного барона»: когда был провозглашен интердикт, у него в Пуату не оставалось ничего, кроме собственности его жены, прикасаться к которой не дозволял обычай; ничего не оставалось в Мене; ничего не оставалось в Анжу, кроме Ингранда и Шантосе. И только его вотчины в Бретани оказались по большей части нетронутыми.[50]
07.07
Распродавая свои владения, Жиль вынужден был прибегать к любым средствам. 7 июля, например, он закладывает в Орлеане золотые подсвечники. Скорее всего, они были из капеллы в Машкуле.
25.08
Шарлю де Ало, владельцу гостиницы «Белая лошадь», он закладывает несколько весьма ценных вещей на двести шестьдесят золотых реалов; манускрипт Валерия Максима[51]; «О граде Божием» Блаженного Августина, на латыни; еще один экземпляр «О граде Божием» — на французском языке; две мантии, одна из которых сделана из шелковой узорчатой ткани, и черную атласную ризу.
Приблизительно в то же время он закладывает, на этот раз у Жана Буало, четвертый манускрипт, «Метаморфозы» Овидия, о котором мы узнаем, что это был пергамент «в золоченой коже, украшенный медными ключиками и с позолоченной серебряной застежкой». Два года спустя этот манускрипт был выкуплен.
Еще во время пребывания в Орлеане он закладывает своих лошадей, даже своего любимого коня, Кассенуа; закладывает он и повозки вместе с упряжью.
Август–сентябрь
Жиль покидает Орлеан и возвращается в свои владения видимо, в домене Рэ. Из-за чрезмерных растрат и наложенного на него интердикта он лишен кредитов. По всей видимости, окончательно он не разорен, но его могущество серьезно пошатнулось. С ним остаются лишь те из соратников, кто падок до щедрот расточительного безумца.
Военные сборы Жиля де Рэ. Гийом де Лажюмельер решительно порывает с ним
Гийом де Лажюмельер — рыцарь, который следовал за Жилем с самого начала и был с ним еще в Орлеане, где, как нам известно, он служил ему (Жиль размещает его в гостинице «Образ Пресвятой Марии Магдалины», в документах он указывается под именем монсеньора де Мартинье), — решительно порывает с ним. Этот разрыв знаменует возникшее теперь ощущение того, что Жиль непоследователен, что он сбился с пути.[52]
Но, возможно, Гийом де Лажюмельер прослышал не только о скандальных распродажах и растратах, но и о преступных деяниях маршала. Скандал, конечно, не разразился за один день. Слухи распространяются медленно. Бедняки говорят, но сами трясутся от страха; сеньоры порой умолкают по иным причинам; их мотивы те же, что и у церковников, склонных утаивать грехи, совершенные своими: они осыпают проклятьями грешников, но при этом замалчивают их грехи.
Конец года
Следующее свидетельство можно при необходимости связать с возвращением Жиля из Орлеана. Однако, прежде всего, следует сказать, что его нельзя принимать всерьез. Во время процесса нотариус сохранил это свидетельство, но его бессвязность могла лишь повредить доказательствам обвинения. Если мы и говорим о нем, как о других, столь же значимых, то лишь затем, чтобы быть точными и здесь есть повод еще раз подчеркнуть, что обвинение в целом основано на точных свидетельствах, число которых значительно.
На процессе в 1440 году житель Машкуля, Гийом Илере, проходивший как свидетель по первому из указанных выше пяти эпизодов (с. 170), утверждает, что «видел прежде, как некая женщина из Рэ, имени коей он не знает, жаловалась в Машкуле, что у нее пропал ребенок». Эта фраза следует за рассказом о событии, по поводу которого свидетель говорит, что произошло оно «около пяти лет назад»: стало быть, в 1435 году. Но встреча с неизвестной ничего не доказывает и вполне может относиться к другому времени (с. 270). Как бы то ни было, это смутное воспоминание о страданиях матери полностью вписывается в ту атмосферу, которая воцарилась в землях Рэ после того, как туда вернулся их правитель и укрылся за высокими стенами.