Прованс от A до Z — страница 6 из 50

Земледельцы старого Прованса отличались, однако, завидной настырностью, сдаваться не собирались, и никакой уклон им был не помеха. Они выбрали непростую, но эффективную тактику: банко. Заключалась она в следующем.

Весь склон делится на определенное количество громадных уступов-ступеней с перепадом высоты в половину — две трети роста хозяина. Поверхности ступеней выровнены, уступы стремятся к вертикали и укрепляются подпорными стенками из камня, в них сделаны лесенки, состоящие из ступеней нормального размера, позволяющих быстро и удобно перемещаться с террасы на террасу. На таких террасах высаживались масличные или фруктовые деревья, виноград, овощи. Заботливый уход и орошение привели к тому, что сегодня можно наблюдать по всему Провансу.

Такое земледелие весьма продуктивно, а кроме того, в высшей степени декоративно. И всю эту полезную красоту люди создали без таких могучих помощников, как бульдозеры, экскаваторы и грейдеры, а лишь при поддержке лошадок, мулов, осликов, киркой и лопатой, голыми руками, выносливыми спинами и усердным трудом, поливая склоны рабочим потом.

Banon. Банон

Легенда, эта волшебно-туманная, непроверяемая форма истории, рассказывает, что римляне обожали благородный козий сыр города Банон. А вот император Антонин Пий (86–161) так усердно предавался страсти к сыру, что скончался в результате непомерного его потребления. Конечно, этот анекдот современные сыроделы не упоминают, но он прекрасно иллюстрирует, как трудно остановиться, если ты взялся за добрый зрелый банон.

Мое первое знакомство с козьими сырами закончилось так же, как, я уверен, у большинства людей, обитающих за пределами Франции, а именно разочарованием. Случилось это много лет назад в Лондоне. Сейчас ситуация улучшилась, но тогда в Англии в иностранных сырах не разбирались, воспринимали их как отечественный чеддер, что зачастую ставило под сомнение съедобность продукта. Так и произошло с моим первым козьим сыром, бледным, потным резиновым кругляшом, горьким и вонючим. Разило от него, извините, мочой.

Та оскорбляющая нёбо хоккейная шайба, разумеется, ничем, кроме разве что формы, не напоминала истинный банон, часто и совершенно справедливо определяемый как «вкрадчивый». Гладкий и мягкий, это сыр, который шепчет, а не кричит. Интересно объяснение его ненавязчивого букета. Каждый истинный банон должен быть plié — полностью обернут листьями каштана и перевязан пальмовым волокном на манер этакого сельского подарка-сюрприза. Чтобы листья сохраняли упругость и не крошились, их вымачивают в вине или в виноградной водке. Эта пропитка плюс содержащиеся в листьях дубильные вещества придают сыру сливочный, ненавязчивый, но вполне ощутимый вкус, столь любимый римлянами.

Немного статистики: габаритами сыры невелики, в диаметре от семидесяти пяти до восьмидесяти пяти миллиметров каждый, толщиной от двух до трех сантиметров — идеальный размер на двоих. Не забудьте вооружиться свежим багетом и бутылкой местного вина. Для свежих сыров лучше подойдет белое или светло-красное из Ле-Бо-ан-Прованс или Люберона, для более зрелых лучше взять что-нибудь послаще, к примеру из Бом-де-Вениз.

Завершающий штрих: 24 июля 2003 года банону присвоен АОС — честь, которой удостоены лишь очень немногие сыры Франции. Император Антонин Пий, разумеется, пришел бы в восторг.

Bastide. Бастида

По всей Франции так называют укрепленный город, в Провансе — это деревенский дом. Конечно, не шато, однако выстроенный для людей, а не для коз, лошадей, овец, когда-то деливших жилплощадь с простыми селянами. Комнаты просторны, потолки не давят на макушку, много окон значительного размера, планировка продуманная и удобная, а не случайная, беспорядочная, как в обычных сельских жилищах рядовых селян. Фасад симметричный, проработанный, кровля шатровая — чем-то напоминает дом, изображенный на детском рисунке.

Участок перед домом распланирован в соответствии с желанием хозяина. Если владелец отличается склонностью к садоводству, к дому может вести аллея платанов. Из фонтана брали воду для поливки растений, в бассейне плескались карпы, на фасаде дома и в саду перед ним можно видеть художественную ковку, лепнину — балконные и лестничные решетки, балясины, вазоны, две-три статуи; за живой изгородью маячила согбенная спина усердно подстригавшего ее садовника.

Странно, что во Франции, где официально отмаркировано и откалибровано все, вплоть до терминов для обозначения размера гравия, которым усыпан двор, употребление самого слова «бастида» не урегулировано. Им обозначают самые разномастные постройки, вплоть до дачного бетонного новостроя цвета яичного желтка или малосольной лососины. Боюсь, что самое ужасное еще впереди, вскоре как продолжение появится кошмарное новообразование bastidette, бастидетта.

Bauxite. Боксит

От Ле-Бо меньше всего ожидаешь связи с крупным шагом технического прогресса. Городок на диво живописен, почти нереален. Похожа на сказку и его история с кровожадными seigneurs, сеньорами, монструозным маршалом Тюренном, с трубадурами, поэтами, красавицами, которых воспевали поэты, с куртуазностью и интригами — в общем, с обычной человеческой чехардой. И вдруг в истории Ле-Бо появилась страница, вписанная намного менее романтичным персонажем. Пьер Бертье открыл здесь месторождение сырья для изготовления алюминия и назвал это сырье именем деревни. Бокситы официально появились на свет в 1821 году, и мир смог спокойно смотреть в алюминиевое будущее в ожидании космических челноков и пивных банок из этого «крылатого» металла.

Старые бокситовые разработки превращены в Световой Карьер — Carrières de Lumières, как бы зал под открытым небом, на известняковые стены которого проецируются различные картины с ежегодно меняющейся тематикой. Частично из-за этого зрелища, частично же, я уверен, из-за превосходной кухни пятизвездочного «Усто де Боманьер» городок притягивает массу туристов, миллион в год, согласно статистическим данным, причем иногда в разгар сезона кажется, что все они прибыли одновременно. Тем не менее посетить его не мешает.

Beaumes-de-Venise. Бом-де-Вениз

Несмотря на романтическое название, эта деревня к северу от Карпантра не имеет ничего общего со знаменитым городом каналов в Северной Италии. «Вениз» проистекает от наименования графства Венессен, древнего административного образования, примерно совпадающего с современным Воклюзом.

Деревня занимается виноделием. Здесь делают хорошее, доброе красное вино. Но главным образом «Бом-де-Вениз» знают — и пьют — в виде прекрасного сладкого белого вина из мускатного винограда. Местные пьют его охлажденным в качестве аперитива, причем некоторые удивляются англичанам, пьющим «Бом-де-Вениз» с десертом. Я, однако, знавал энтузиастов среди англосаксов, пивших его с фуа-гра, с сырами, с шоколадным пудингом, на ночь и открыв глаза утром. Вот насколько легко проскальзывает оно в глотку.

Народ в Домен-де-Дурбан, сразу за Бом-де-Вениз, производит отличный мускат, регулярно собирающий похвалы винных экспертов, иногда чрезмерно витиеватые. Вот, к примеру, один из них обряжает его в «платье из белого золота, аромат легкий и цветистый, с экзотическим налетом свежего лимона. Взрывная интенсивность его окатывает полость рта, отдает опаленным солнцем виноградом и абрикосовым компотом…». Вчитавшись в этот словесный компот, можно понять, что вино хорошее.

Belges. Бельгийцы

Печально, но факт: большинству из нас непременно время от времени требуется какой-нибудь иностранец, чтобы, осмеивая его, поддержать чувство собственного достоинства. Англичане привыкли прохаживаться насчет ирландцев. Американцы (пока это не стало считаться политически некорректным) упражнялись в остроумии в адрес поляков. Французы же, несмотря на уже безграничное чувство собственного достоинства, мечут стрелы своего остроумия в такое количество целей, что выделить одну из них затруднительно.

В Провансе же, если провести непродолжительное время в любом сельском кафе, становится очевидно, что здесь выделяются две основные иноземные мишени: парижане (к которым мы еще вернемся) и почему-то бельгийцы.

Почему, за что так достается несчастным бельгийцам, я так и не понял и обратился за консультацией к месье Фаригулю, моему эксперту-социологу.

«Почему мы потешаемся над бельгийцами? — повторил он мой вопрос и выдержал паузу, чтобы подчеркнуть логичность ответа. — Потому что они бельгийцы».

И он тут же выдал мне две шутки, которые ему самому казались смешными.

Французы ездят по правой стороне дороги. Британцы ездят по неправой стороне дороги. Бельгиец прется посередине.

Парижского официанта, притворяющегося, будто он не понял, что вам требуется, следует одернуть фразой: «Месье, у вас трудности с французским. Вы, вероятно, бельгиец?»

Из чего можно заключить, что чувство юмора месье Фаригуля не отличается утонченностью. Но чего можно ожидать от человека, встречающего каждого англичанина подначкой типа: «Мой портной богач, точно?»

Насчет французского чувства юмора, как и насчет всего на свете, существуют разные теории, и я решил проверить одну из них на Фаригуле. Я оформил это в виде вопроса и ответа.

Вопрос. Отчего французы так смеются шуткам над бельгийцами?

Ответ. Оттого, что это единственные шутки, которые французам понятны.

Проверка моя, надо признаться, не удалась. Отношения между Фаригулем и мной сразу охладились, а наладились, как ни странно, лишь благодаря президенту Франции Жаку Шираку. Когда он заявил перед всем миром, что единственный вклад Британии в сельское хозяйство — коровье бешенство, Фаригулю это так понравилось, что он, убедившись в превосходстве французов в области юмористических оскорблений, снял с меня опалу.

Bises et Bisous. Поцелуи и… поцелуи

Посетителей с севера зачастую застает врасплох тактильная интенсивность социальных контактов в Провансе. Как парижане, так и лондонцы, к примеру, привыкли к беседе, основанной на чисто словесном обмене информацией на расстоянии вытянутой руки. В Провансе они вдруг обнаруживают, что к участию в разговоре привлекаются разные части их тела. Их обнимают, сжимают, щиплют, похлопывают, тычут, иной раз потирают. Я помню озадаченное выражение на лицах участников такого рода разговоров, когда они, освободившись от собеседника, озабоченно проверяли, сколько синяков появилось на их коже. Многим нелегко привыкнуть к тому, что в Провансе разговор без соприкосновения — все равно что чесночный майонез без чеснока.