Что ей делать с остатком дней своих?
— Можешь вспомнить, как оно ощущалось, когда ты окончил университет? — спросила она у отца.
— Еще как могу, — ответил он, продолжая сортировать и раскладывать по стопкам. — Ужасное чувство. Совершенно не триумфальное. Три года прошло, не успел глазом моргнуть, — а тебе и дальше жить с родителями. Я тосковал страшно — в точности как ты теперь.
— Я не тоскую, — возразила Прим. — Просто немного… не по себе. Я толком не понимаю, что делать дальше.
— Ну, у тебя уйма времени, чтобы это обдумать, — сказал отец. — Дай себе выдохнуть. Тебе всего двадцать три.
— Верно, — сказала Прим. — Но как же… В смысле, когда тебе было как мне сейчас, у тебя были какие-нибудь планы? Ты знал, что хочешь стать… — На уме у нее вдруг стало пусто. — Еще раз, чем ты занимался?
— Я был аттестованным оценщиком недвижимости, — сказал отец. — Больше тридцати лет.
— Да, — сказала Прим, — извини. Не знаю, чего оно никак у меня в голове не закрепится.
— И нет, — продолжил Эндрю, — в планах у меня этого никогда не было. И уж точно не было моей мечтой детства. На это меня просто вроде как снесло течением. Ничего плохого здесь нет. Многих сносит течением на всякое. — Он глянул на брошенный экземпляр «Титуса Гроана» рядом с Прим. — Ты когда-то любила эту книгу, — произнес он. — В чем дело? Нет настроения?
— Не сейчас. Хочу чего-то посовременнее. Такого, что объяснит мне мир. Не знаю… чего-нибудь политического, может.
— С каких это пор ты интересуешься политикой?
— Ты не знаешь, чем я интересуюсь, — отозвалась Прим со вскипающим негодованием. — У нас через три дня будет новый премьер-министр. Это интересно, верно?
Эндрю пожал плечами и долго смотрел на обложку «Расселаса» Сэмюэла Джонсона[3]. Казалось, отец не может решить его судьбу, а в конце концов произнес только:
— Премьер-министры приходят и уходят.
Беззаботный фатализм этого утверждения тотчас взбесил Прим.
— Как мне поддерживать с тобой беседу, если ты говоришь такое вот? Что это вообще значит?
— Если хочешь поговорить о политике, — сказал Эндрю, — завтра к нам приезжает друг твоей матери Кристофер, и уж он-то будет более чем рад стараться. А пока можешь почитать его блог. Насколько я понимаю, он очень политичен.
Распознав непривычную резкость у него в голосе (а отец был не из тех, кого легко спровоцировать), Прим сыграла стратегическую ретираду из библиотеки. О том, что к ним приезжает гостить Джоаннин друг, она позабыла. Отца, судя по тону, это не очень радует, подумала Прим.
Отплыв в кухню и обнаружив ее пустой, Прим задумалась, не предложить ли ей соорудить для всех ужин, поскольку сейчас в кухне для этого происходило прискорбно мало. Но инерция стискивала ее слишком крепко, и, добыв три маслины из чашки в холодильнике и сунув их в рот, Прим отправилась искать, с кем бы еще поговорить.
Мать ее Джоанна сидела в кабинете и набивала что-то на компьютере. Бубнило «Радио 3». Прим заглянула матери через плечо — что та печатает? Вроде бы какое-то дополнение к резолюции церковного совета, определяющее точные размер и начертание шрифта, который нужно использовать в предупреждениях, касающихся здоровья прихожан и связанных с аллергенными особенностями цветочных композиций. Прим уселась на диванчике позади материного рабочего стола, с унынием думая о том, до чего насильно въелся в нее за последние два месяца точный смысл слова «приходской».
Музыка на радио была странная. Странная, но довольно красивая. Высокий мужской голос (контртенор? так он называется, этот тип голоса?) выводил меланхолическую мелодию в сопровождении незамысловатой, нежной, едва слышной гитары. В записи слышалось много эха.
— Хорошее, — сказала Прим. — Что это?
Мать не отвлеклась от печатания.
— Я толком не слушала.
— Смысл держать звук включенным, если ты не слушаешь?
Пальцы матери продолжили цокать по клавишам. Осознав, что никакой беседы здесь не сложится, Прим уже собралась было встать и вновь уйти, но ее задержала песня. Потусторонняя мелодия — призрачная и томительная, но со слегка зловещим подспудным тоном. Что же до слов… Прим поначалу сомневалась, слышит ли она их правильно.
О, был ты отравлен, о Рэндалл, сын мой
Ты был отравлен, пригожий, младой
Твоя то правда, матерь
Твоя то правда, матерь
Скорей мне стели, в моем сердце недуг
Мне желанен покой.
— То есть эта песня о ком-то, кого отравили, так?
— Погоди, милая, я тут почти закончила.
Прим закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на словах. Цоканье клавиш отвлекало.
О, что ж ты оставишь любимой, сын мой?
Что ей оставишь, пригожий, младой?
Адское вервие, вздернуть ее
Адское вервие, вздернуть ее
Скорей мне стели, в моем сердце недуг
Мне желанен покой.
— А теперь он собирается повесить свою возлюбленную, так? После того как помрет от отравы.
Джоанна много раз подряд нажала на кнопку «стереть».
— Чего он все время это делает? — спросила она. — Пытается переформатировать мне весь документ.
Песня подошла к концу и с последней скорбной фиоритурой истаяла. Возникла краткая пауза, а затем женский голос объявил, что прозвучала старинная народная песня из Англии — или, может, из Шотландии, или, может, из пограничных краев между той и другой — под названием «Лорд Рэндалл». Прим взяла это имя себе на заметку.
Затем с нарастающим раздражением понаблюдала, как ее мать продолжает сражаться с выкрутасами «Майкрософт Ворд».
— Тебе чем-нибудь помочь? — спросила она.
— Нет, сама разберусь, — сорвалась Джоанна. — Просто дай мне доделать пару минут, а?
Прим встала и направилась к двери, но на пороге обернулась.
— Как твоего друга зовут? — спросила она.
— М-м?
— Твоего друга, который завтра приезжает в гости.
— А. Кристофер.
— Кристофер… который?
— Сванн. Две «н».
— Ладно. Спасибо. Хочешь, приготовлю ужин?
— Вероятно, этим займется твой отец.
А потому Прим вернулась наверх к себе в спальню, вновь растянулась на постели — на сей раз закинув ноги на подушки — и открыла ноутбук. Забила «блог кристофера сванна» в Гугл и тотчас нашла искомое. Страницу венчал фотоснимок моложавого лица, показавшегося знакомым — смутно — из тех времен несколько лет назад, когда этот друг приезжал к ним последний раз: шатен с проседью; высокий интеллектуальный лоб; очки в тонкой металлической оправе; стальной блеск проницательности в глазах. Да, теперь она его вспомнила. Чуть напыщенный — вот каким он ей показался. Довольно холодный и бесцеремонный. Склонный к менсплейнингу.
Фотоснимок неловко лепился к плашке с заголовком «ПРИМЕНИТЬ СИЛУ ПРАВДЫ — СКАЗАТЬ ПРАВДУ СИЛЕ», выглядело это жалко до невозможности, подумала Прим. Однако содержимое последнего поста (написанного всего три дня назад) оказалось вполне интересным.
Гостиница-люкс на окраине идиллической котсволдской деревни, — читала она, — сыграет на той неделе некоторую роль в британской политической истории, когда делегаты соберутся ради события, которое, как нам обещают, станет ежегодным, — на первую конференцию британских истконов[4], посвященную будущему консерватизма.
Постоянным читателям этого блога известно, что такое «ИстКон». Исходно американский фонд учредил британское крыло и имеет крепкие связи с наиболее трампистскими крайними флангами Республиканской партии и с полоумной маргинальной кликой в нашей собственной родимой Консервативной партии. Разумеется, на этом трехдневном междусобойчике присутствовать будут и несколько министров-тори, а также немало предсказуемых персонажей из привычного отребья правых колумнистов, академиков и онлайн-бойцов идеологического фронта. Среди заманчивых тем для обсуждения: «Пробуд-война[5] против национальной принадлежности» и «Семья, стяг, свобода и потребность в восстановлении нашей обычной жизни».
В списке рекламируемых докладчиков два имени мы, несомненно, заметим без удивления — Эмерика Куттса и Роджера Вэгстаффа. (См. этот блог, passim.) Ныне уже довольно престарелого Куттса называют, конечно же, одним из ведущих консервативных мыслителей страны с тех пор, как в конце 1970-х начались его знаменитые Кембриджские семинары. Именно там Вэгстафф, еще будучи аспирантом, подпал под его влияние, пусть с тех пор и развил учение Куттса в том направлении, какое сам его наставник уж точно не одобрил бы. Эти последние несколько лет тем не менее для Вэгстаффа сложились благоприятно. Его мозговой центр, группа «Процессус», был официально основан в середине 1990-х (хотя в зародышевом состоянии существовал с кембриджской поры), и его тащили за собой ради сохранности пламени тэтчеризма после ее низложения предателями в ее же кабинете. «Процессус» томился на глухих задворках политики больше двадцати лет, но с 2016-го, когда голосование по поводу Брекзита привело в партии тори к решительному сдвигу вправо, на него и его коллег возник повышенный спрос: они теперь не просто возникали на каждом телеканале и радиостанции, куда их приглашали излагать свои откровенно чокнутые взгляды под сомнительной вывеской «равновесия», но и попали в неофициальные, а иногда и оплачиваемые советники к нескольким дальше прочих слетевшим с катушек министрам. К концу следующей недели, если (как намекают все опросы) Лиз Трасс станет нашим новым премьер-министром, их влияние возрастет еще больше. «Процессус» — сомнительная организация, с предметными, но тайными планами, которые я уже некоторое время обещаю раскрыть. Будьте уверены: у меня решительно есть способ показать, во что на поверку выльются их намерения, и я буду писать об этом в блог достаточно подробно буквально в ближайшие недели, а то и дни…