– А пожалуйте бумажник, господин хороший! Вам уже без надобности, а нам пригодится, – весело гыгыкая, обратился ко мне чернявый.
Второй, посветлее и повыше, гнусно усмехнулся и показал из-под полы нож, вроде как «финку». Держал уверенно и умело, а по холодным глазам было заметно, что пустит «перо» в ход без особых сомнений.
Я едва не ухмыльнулся в ответ. Ну что тут скажешь, просто офигительно. Только гопстопа для полноты счастья и не хватало. Достойный финал попаданческой эпопеи – получить ножом в печень и сдохнуть под березой в Сокольниках, где меня хрен знает когда найдут. Или все, может, так и надо – mission completed и гори оно все огнем, и все проблемы побоку?
Испуга не было. Совсем наоборот, где-то внутри вспыхнул упрямый огонек – лапки вверх, да? Один мир просрал, теперь второй хочешь? Бумажник отдашь, а с ним и сигарницу со смартфоном, да? И такое вдруг бешенство во мне поднялось из-за того, что придется расстаться пусть с малой, слабой, но все-таки ниточкой, связывающей меня с родным миром, такое остервенение собственной некузявостью, такая злость на свое нытье и весь мир вокруг…
– Шевелись, ферт! – резко бросил первый грабитель.
Окрик чернявого только подстегнул.
– Бумажник? – я сунул руку за отворот френча, туда, где у обычных пиджаков был внутренний карман и выдернул из плечевой кобуры «смит-вессон». – Подавитесь, суки!
Гулко бахнул выстрел, с деревьев взлетели птицы, среди деревьев пару раз шарахнулось эхо…
– Нате! Нате! – с каждой пулей я выплескивал остервенение и обиду на весь мир.
Первая досталась в грудь высокому, стоявшему прямо «под выстрел», вторая – в живот чернявому. Девять миллиметров сбили с ног обоих, нож выпал, высокий рухнул сразу, даже не успев взмахнуть руками, чернявый хрипел и сучил по земле ногами, зажимая кровь, бьющую между пальцев.
Этот хрип странным образом подстегнул бешенство. Я с диким злорадством всадил контрольные в голову – одному и другому. Попал оба раза, зачем-то выстрелил еще, еще… но тут револьвер щелкнул впустую. Я продолжал жать на спуск, прежде чем понял, что израсходовал все пять патронов.
И что я только что убил двух человек.
Парк плыл и переливался, меня замутило и вывернуло… Дышать. Дышать. Вдох носом, живот, ребра, плечи, резкий выдох, концентрируемся на дыхании, дышать… Понемногу адреналиновый вал спадал, переставали трястись руки, вернулась способность к здравому мышлению.
Я стоял, опершись на кривую березу, и вяло перекатывал мысли в голове.
Ну что же, мир решил повязать меня кровью и показать, что обратной дороги нет. Ладно, ответим миру, что мы тоже не пальцем деланные – здоровая злость, поднявшаяся во мне при нападении, никуда не ушла, и теперь я знаю, что не тварь дрожащая.
Убил.
Не каких-нибудь неписей в компьютерной игрушке, а настоящих живых людей.
Я потихоньку подышал еще минуты две, вытер рот платком, потом медленно, чтобы прошла испарина и не подгибались ватные ноги, двинулся к железной дороге. Черт, надо хоть оружие в кобуру убрать, так и держу его в руке. А правильный револьверчик я выбрал – нигде не зацепился, взвелся, отстрелял все пять патронов без осечек.
Стреляные гильзы, матово отблескивая в лучах солнышка, веером полетели в кусты. Я, как мог, быстро забил барабан новыми патронами и сунул «смит-вессон» под мышку.
Так, выстрелы наверняка слышали землекопы и возможные гуляющие, но пока они поймут, что произошло, пока вызовут полицию – час времени у меня есть, мне главное сейчас на кого-нибудь не напороться. Френч цвета хаки (ну, почти) в летнем лесу не слишком заметен, поэтому валим на самые маленькие тропинки и двигаем в сторону Ярославского вокзала. Если припрет, выйду на пути и скажу, что иду в железнодорожные мастерские к Собко, а там что-нибудь придумаем.
А вот интересно, тут выдают, или Северо-Американским Соединенным Штатам пофигу, что их гражданин будет мотать срок на каторге в Siberia? А если выдают, то куда там в Америке отправляют – на малярийные болота в Луизиану, поди. Не, лучше Сибирь – я Сибири не боюся, Сибирь ведь тоже русская земля, вейся, вейся, чубчик кучерявый…
Ни фига себе, завалил двоих и песни пою.
Зубатов мерил шагами комнатку конспиративной квартиры охранного отделения на Молчановке – одной из трех, где проходили наши встречи, – изредка бросая на меня косые взгляды и слушая мой доклад о поездке в Питер, затем внезапно развернулся, взял венский стул и сел на него верхом, сложив руки на скрипнувшей спинке и оказавшись лицом к лицу со мной.
– Михаил Дмитриевич, а где вы были третьего дня, примерно с полудня и до появления вечером на квартире?
– Гулял.
– В Сокольниках? – жестко и с напором спросил шеф охранки.
– Сергей Васильевич, к чему эти вопросы?
– К тому, что в роще найдены два тела. В них стреляли из револьвера, а потом добили в упор выстрелами в голову, – Зубатов сделал легкую паузу и продолжил: – Ваша экономка утверждает, что в тот день вы уехали в Сокольники, рабочие на запруде видели, как они сказали, барина в светлой куртке или блузе…
– Простите, а почему «барина»?
– Вы были в коричневых летних перчатках, – отрезал полицейский.
Я затаил дыхание – чувствуется, что Зубатов церемониться не намерен. И он знает, что это я и что у меня с собой револьвер. Не боится? Может, засада? Да нет, в квартире никого, пока прибегут из соседней, завалить могу как здрасьте. Или он просто решил списать тех двоих и не будет обострять… Оп-па, а чего это у меня руки по столу гуляют? Нервишки-с, спокойнее, спокойнее…
– Ваше счастье, что убитые – известные московские грабители и душегубы Иван Соленый и Степка Хлыщ, – не меняя тона, продолжил полицейский. – И их давно разыскивали.
Я ме-е-едленно выдохнул. Так, ситуация проясняется – присяжные в таком раскладе меня наверняка оправдают, но теперь у визави есть на меня убойный в прямом смысле компромат. Что дальше?
– Знаете, что, Михаил Дмитриевич, а поезжайте-ка в Европу. Как раз дело уляжется, вернетесь через месяц-другой, успокоитесь, отдохнете… – с нажимом посоветовал Зубатов.
– А не боитесь, что сбегу?
– Нет. Вы, насколько я вас успел узнать, человек идеи, дела, а ваше дело – тут. Вы вернетесь. Ну и свои гад-же-ты, – подпустив иронии, выговорил Зубатов по слогам непривычное слово, – с собой не потащите, оставите здесь. Если захотите, можете у меня в сейфе, или в банке ячейку абонируйте.
На душе стало еще легче. Та-ак… А ведь он, похоже, сделал на меня окончательную ставку. Ну что же…
– Один только вопрос – зачем вы стреляли в головы?
– Это у нас каждый ребенок знает – обязательно добить, контрольный выстрел называется.
– Веселенькие у вас там нравы, как я погляжу…
Я хмыкнул.
– Обхохотаться можно, Сергей Васильевич.
И я поехал в европы.
Сбросил все проекты на соратников – Коля Муравский впрягся в юридическое обеспечение «Жилищного общества» и обещал подключить к делу пару своих профессоров-цивилистов. Надеюсь, в этот раз все будет серьезно, а хорошие юристы среди членов кооператива не помешают. Бари по моей просьбе согласился дать отпуск и обещал навести справки у своего компаньона Мамонтова о тонкостях организации «Северного домостроительного общества» – вдруг что-то получится использовать.
Зубатов добился освобождения Губанова, но все еще дулся на начальство, и я как бы в шутку подкинул ему идею организовать (вернее, «проглядеть») пару-тройку забастовок, чтобы подвигнуть власти предержащие в нужном направлении.
Сергей Васильевич глянул на меня, неодобрительно процедил: «Ну и шуточки у вас». Но вот, ей-богу, будет эту мысль думать. Забрал у него письмо к начальнику (и единственному пока сотруднику) нашего патентного бюро с описанием моих полномочий.
Собко выдал мне дубликаты чертежей для Цюриха, хоть мы и отправили их туда почтой сразу же по завершении работы над путеукладчиком и автосцепкой, а я обнадежил его напоследок возможными доходами с патентов. Надавал ценных указаний Губанову и Савинкову и получил, в свою очередь, от него и Коли несколько адресов и процедур связи с эмигрантами в Швейцарии.
Белорусского вокзала на Тверской заставе не было. Площадь была, но вот ни охватывающего ее с двух сторон здания, ни часов над порталами входов, ни даже «Белорусского» как названия не было – на привычном месте стоял павильон в стиле «а ля рюсс» с теремками и башенками, и все это именовалось вокзалом Брестским.
Прямо у извозчика мои чемоданы перехватил и перекинул через плечо носильщик, тележки здесь были еще не в ходу, и мы двинулись сквозь перронный контроль к роскошному синему вагону с золотым гербом CIWL – международного общества спальных вагонов, нынешнего СВ. Носильщик устроил мои чемоданы в багажный вагон, получил мзду и чаевые и откланялся довольный, величая меня «вась-сиясь». Вот так вот, лишний гривенник – и уже в графьях.
Незадолго до отправления появился Борис, мы прошлись вдоль перрона, обговорили последние детали, и уже перед самой посадкой в вагон, после второго звонка, он сунул мне в руку сложенный листок, записку от Наташи Белевской.
Тренькнул колокол, свистнул и окутался дымом паровоз, лязгнули буфера, мы пожали на прощание руки, я поднялся по ступенькам и прошел по коридору в купе. На роскошном бархатном диване уже сидел попутчик, человек лет тридцати в летнем светлом костюме, вставший при моем появлении.
– Позвольте представиться, Григорий Иванович Щукин, купец первой гильдии. А вы, надо полагать, инженер Скамов?
– Да, но как… – если бы Щукин ответил: «Элементарно, Ватсон!», я бы не удивился.
– Ваша куртка и портфель.
А, понятно, френч начал победное шествие в мире моды, хоть так в историю пролезу.
Купе и весь вагон блестели надраенной медью поверх лакированного красного дерева и плюшевой обивки, верхний диван был сложен, что оставляло много места для маневров между дверью шкафа, дверью в купе и дверью в туалет, который мы делили с соседями – не забывать бы запираться с двух сторон во избежание конфузов.