потихоньку на двойника вижу - тот напрягся, лицо застыло, тело скрючилось, - и отвернулся, противно сделалось. А главврач продолжил. Он говорил долго - все ходил вокруг да около, пока не приблизился, наконец, к сути, и тогда вдруг заявляет торжественным голосом: - Сейчас мы совершенно четко выявим обманщика. Обманщик, то есть двойник, не знает одного обстоятельства, а именно: двадцать шестого декабря, в день, когда мы делали с Александра Николаевича (это меня так зовут) структурный снимок, мы имели с ним беседу. И я сказал ему памятные слова, которые он должен помнить. Подскажу - я привел изречение одного древнегреческого философа, имеющее касательство к данной проблеме. И я спрашиваю теперь: что это за изречение? Тот, кто его вспомнит, докажет свою невиновность и получит в нашем мире вид на жительство. - Главврач, видно, не прочь был пошутить, но никто не улыбнулся, даже я, хотя мне можно было не волноваться, этот сценарий мы разработали совместно. В действительности ничего подобного не происходило, к главврачу я не заходил и никаких заявлений он не делал. Все это была чистейшая липа. Расчет был исключительный - сломать противника, напугать и заставить покаяться. И так оно и получилось! Когда оратор закончил объяснять и взоры устремились на меня, он вдруг шагнул к двойнику и, глядя на него сверху вниз спросил довольно сурово: - Я вас слушаю! Что я вам сказал в тот день? Двойник побледнел, конечно, губы у него задрожали, и он отвечает: - А почему вы ко мне обратились? Все вокруг замерли, поняли, что сейчас все решается. А главврач так спокойно говорит: - Я спрашиваю вас потому, что уверен - это вы ко мне тогда заходили, именно вы! - и вам не составит труда вспомнить мои слова. Так что? Что я вам сказал? Двойник поднялся, бледность обратилась в синеву, в красноту и черт знает во что. Такое неприятное-неприятное стало лицо, даже удивительно - в одну минуту так перемениться. Так вот, двойник поднялся и произносит посиневшими губами: - Я не помню, что вы мне тогда сказали. Прошло столько времени, столько событий. Я забыл. Могу же я забыть? - Можете, - легко согласился главврач. Я вздрогнул. Зачем он так ответил? Надо было дожимать, а он... Но я недооценил этого добродушного пенсионера. (Через пару месяцев он ушел на пенсию.) Он сказал: - Да, вы можете не помнить изречение дословно, но хотя бы приблизительно? Двойник молчал. - Хотя бы определите тему, о чем мы говорили тогда? - Тему? - Да, тему? О чем у нас шла речь? Ведь вы ко мне зашли не просто так! Я вас не приглашал, вам пришлось подняться на третий этаж и просидеть несколько минут у меня в приемной. Значит, у вас была причина. Неужели вы ее забыли? Надеюсь, вы не станете отрицать, что заходили ко мне? Вас видели! Двойник опустил голову, на него жалко было смотреть. Он молчал. Ему нечего было сказать. Главврач торжествовал, я торжествовал тоже, мой научный руководитель растерянно хлопал глазами и смотрел поочередно на всех, жена комкала платочек и выглядела откровенно несчастной. Я еще подумал, глядя на нее: "Погоди, ответишь у меня за все!" - Как мне понимать ваше молчание? - произнес главврач изменившимся голосом. - Понимать ли, что вы не заходили ко мне в тот день? Понимать ли, что вы и не могли ко мне зайти, потому что вас тогда еще не существовало в природе, а существовали вы в виде объемной голограммы и не могли, следовательно, ходить своими ногами и слышать изречения? Ну-сс, я жду! Мы ждем!.. Но ждать было нечего. Все стало ясно. Даже санитарам, которые незаметно приблизились к двойнику и встали по бокам от него. А тот, казалось, ничего уже не видел, он стоял опустив голову, и столько муки, столько скорби было в его фигуре, в опущеной голове, в окаменевшем лице, что у меня заныло сердце. Но что я мог сделать? Не брать же его вину на себя, тем более, что он действительно виноват! Главврач повернулся к нам. - Что ж, - сказал он, - все ясно. Надеюсь, я вас убедил? Но тут вмешалась моя жена, она порывисто встала и, комкая свой мерзкий платочек, взволнованно заговорила: - Но подождите. Еще ничего не ясно! Что вы доказали? Я, например, ничего не поняла. Какие вопросы, какое изречение? И ведь он действительно мог забыть. Столько времени... Если уж на то пошло, спросите и его тоже! - Она кивнула на меня, но с такой небрежностью, с таким презрением, что я похолодел. Она даже не удостоила меня взглядом! Кивнула как на неодушевленный предмет. "Как же я жить-то с ней буду?" - спросил я себя с ужасом. Но главврач быстро прекратил эти дела. - Какие вам еще расспросы? - довольно грубо произнёс он. - Вы что, не видите? Вы не видите этого? - Он отступил и указал жестом на двойника. Тот по-прежнему стоял с опущеной головой, казалось, его поразил столбняк. Тут больше не надо никого и ни о чем расспрашивать! Все ясно, дорогая моя! Супруга захлопала ресницами, не зная, как реагировать на последнюю реплику. Я злорадствовал. Победа была на моей стороне - полная и блестящая. Так я вернул свое доброе имя, и вернулся сам - в лоно семьи, в собственную свою квартиру, в лабораторию, к друзьям, к соседям, к лыжам, к книгам и газетам. Первые дни я был как пьяный, все не верил себе. Страшно хотелось напиться, и я напился. В первый же день. Купил бутылку коньяка и очень быстро его вылакал - один. Жена пить наотрез отказалась, вообще, у нее было какое-то похоронное настроение - всё плакала, причитала. А мне было наплевать. Я вспомнил свои мучения и купил вторую бутылку. Выпил и ее. Вообще-то, я поклонник трезвости, но тут был исключительный случай. За собственное воскрешение стоило выпить, стоило даже напиться - в стельку, в мат - как и напился в тот вечер я. Но если вы думаете, что мои злоключения на этом закончились, то ошибаетесь. Опять вмешался мой научный руководитель. (Об этом я узнал впоследствии.) Когда мы с женой покинули кабинет, причем, мне почти силой пришлось ее выводить; ей сделали успокаивающий укол и я выволок ее на свежий воздух), так вот, когда мы это место покинули, там разыгралась следующая сцена. А именно: санитары схватили за шкирку double-system и грубо поволокли из кабинета. Впрочем, он не сопротивлялся. И тогда поднялся профессор - Дерябин. Он и говорит: - Отдайте его мне! Все: - Ка-ак? Зачем? А он: - Да - мне! Отдайте сейчас же. Я вас прошу!.. - И все такое. Начал их уговаривать дать ему double-system на время, чтобы закончить исследования, начатые мной, потому что я их закончить не успел, а дело важное, требующее завершенности, как тот дом, у которого всё есть, но нет крыши, а потому в нем нельзя жить, несмотря на затраченные громадные усилия. Он сказал, что ручается за моего двойника, потому что уже пожил с одним, и все было хорошо, как нельзя лучше, научные исследования продвигались с неимоверной скоростью и должны были вот-вот закончиться взятием последнего рубежа! (Профессора, я уже отмечал, - они умеют убеждать, когда захотят. Приведут такие примеры и сравнения, что схватишься за сердце и замахаешь руками, закричишь: да возьми ты, подавись ты своею double-system, только не сыпь на сердце соль, не береди душу!) Двойник оставался к спору безучастен, ему было все равно, он хоть сейчас готов был кончить счеты с жизнью, до того ему сделалось стыдно за свой бессовестный поступок. В конце концов ему тоже сделали укол, но не успокаивающий, а наоборот - возбуждающий, чтоб он меньше походил на труп, - и профессор его забрал, увез с собой и доставил в свою квартиру, в ту комнату, которую я покинул лишь утром. Домашние даже не заметили подмены, лишь пес наклонил голову и посмотрел вопросительно на double-system, но неизвестно, что он понял, потому что собаки пока что не умеют говорить. Таким образом продолжилась наша жизнь. Я, кстати, долго не знал, что двойник мой жив, я уже считал его погибшим и старался вспоминать без злобы, старался простить его в полном соответствии с христианской заповедью. В лаборатории на меня первое время косились, хмурили брови и отвечали невпопад. Я тоже первое время отвечал невпопад в силу произошедших перемен. Но перемены были в основном приятные. Главное - это перемена в научном звании. Пока я жил у профессора, double-system успела защититься, и пришло уже подтверждение, и выдали диплом, так что я теперь считался кандидатом физико-математических наук, и я теперь занимался новой проблемой - классифицировал всевозможные ферромагнитные сплавы и старался выявить среди них закономерности, установленные мною для узкого класса для спиновых стекол. Я готовил испытательный стенд, заказывал жидкий гелий, запросил сплавы где только мог и приступал к длительной серии замеров, имеющих перспективу на годы вперед. Все это мне втолковали, правда не сразу, а порциями, - мои новые сотрудники - студенты-дипломники и стажеры, которых набрал двойник для своих исследований. Однако я довольно быстро освоился, потому что все это лежало в русле моих собственных исканий и все это делал человек, для меня не совсем чужой, а очень даже близкий, если забыть обиды и амбиции. Сложнее было дома. Там мне освоиться никак не удавалось. И все указывало на то, что человек, мне "очень даже близкий", вовсе не так мне близок, как можно было решить, читая научные отчеты и планы исследований. Дома как раз все было наоборот. За что ни возьмись - во всем чувствовалась разница. Я думал сперва - жена обижается за этот эксперимент, что я двойника на чистую воду вывел, лишил радости жизни и человеческого общения. Но тогда почему она не сказала то же самое ему, когда он меня - законно живущего - точно так же, и даже еще более подло - обманул? Отправил, образно говоря, прямым ходом на тот свет? Почему она это дело поощряла и была всем довольна? Я долго пытался ее переубедить, но не смог, в результате я съехал на кухню и начал жить особняком. Пришлось приспосабливаться. А в это время... В это время double-system обитала в квартире профессора Дерябина - моего научного руководителя. Хотя, к тому времени он уже перестал быть моим руководителем, я от него оторвался и вышел в свободное плаванье, но для меня он всегда был руководитель, учитель, наставник и, кроме всего, - человек