Вам преданный
Георгий Иванов
Понедельник 10 сентября
<Сентябрь 1956>
«Beau-Sejour»
Huures
Var
Дорогой Игорь Константинович,
Статью для Вас пишу и пришлю этак к 10 числу[22]. М. б. и раньше на денек. Т. к. ведь литературная критика идет в хвосте №, то типографии нечего волноваться. Но вот — покорная просьба — пришлите мне корректуру. Исправлю и верну в тот же день. А то с моим почерком, может получиться чепуха. Значит «до скорого», как выражаются наши соотечественники. Жму Вашу руку. Ну никаких №№ «Возрождения» из вашей почтенной конторы пока не получил. И. В. О<доевцева> шлет Вам поклон*.
Ваш
Георгий Иванов
*Тоже очень просит корректуру, т. к. ее рукопись грязная[23]. Тоже обязуется немедленно отослать.
<Конец 1956>
Дорогой Игорь Константинович,
Извините — не ответил на Ваше последнее письмо: мне было не до писем и не до литературы — я прошел курс очень утомительного, отшибающего всякие мозги лечения из-за дошедшего до неприличия моего артериального давления…
Теперь, немного очухавшись, берусь за запущенные за это время дела. Не знаю, продолжаете ли Вы желать моего постоянного сотрудничества. Если да — теперь, наконец, могу им заняться. Для начала я бы пустил статью о новой книге Смоленского[24]. Надеюсь, что она скоро выйдет, но, хотя вообще, я могу писать быстро, но для такой сериозной темы мне, конечно, нужно время. Т<ак> ч<то> если книга должна скоро выйти, то лучше всего если Вы пришлете мне корректурный оттиск загодя.
Посылаю, наконец, отрывок Одоевцевой. Само собой напечатание этого отрывка, в свое время принятого Мельгуновым, является условием моего сотрудничества. Пожалуйста, не потеряйте рукопись — это единственный экземпляр. Было бы очень мило с Вашей стороны, если бы Вы прислали мне хоть две последние книжки ж<урнала> «Возрождения», чтобы, вступая в журнал наново, я мог бы видеть «общество», в котором мне предстоит вращаться. Ну крепко жму Вашу руку и желаю Вам приятных праздников. Ну и также, чтобы наши кремлевские други продолжали бы в наступающем году съезжать на заднице в пропасть, которая раскрылась перед ними. И. Одоевцева шлет Вам искренний привет.
Искренно Ваш
Георгий Иванов.
Четверг <21 февраля 1957>[25]
«Beau-Sejour»
Hyures
(Var)
Дорогой Игорь Константинович,
Только сейчас могу поблагодарить Вас за милое письмо и вообще за дружеское и милое отношение Завтра-послезавтра сяду заканчивать для Вас статью и надеюсь, что сделаю это «более менее» с блеском. Ох, мне было очень скверно, и сейчас еще мухи в голове засерают чем-то противным. Но, как будто теперь все проходит и — тьфу, тьфу! — кондрашка отступила. Спасибо за книжки «Возрожденья». Если хотите, в следующем письме сделаю о ней (так. — А. А.) два-три слова «замечаний» как и что. Пока шлю Вам привет от нас обоих и прошу ждать статью. Очень приятно, что Вы пустили «Год жизни», не дожидаясь меня — все-таки будет и нам немножко гонорара, который весьма кстати. Жму Вашу руку Ваш
Георгий Иванов.
4 марта 1957 г.
Дорогой Игорь Константинович,
Даже писать такую вот записку мне запрещено, под угрозой кровоизлияния в мозг… Поэтому вынужден отложить критику до след. №. Но вот, взамен, прилагаю политические стансы[26]. Надеюсь, они Вам понравятся. Очень прошу обязательно корректуру, верну обратной почтой. Ну, если можно, оплатите их сразу, приложив гонорар к гонорару за начало «Год жизни»[27]. Конечно, если это Вас не затруднит и не прийдется ставить из такой ерунды «министерских вопросов» перед издательством.
Жмy Вашу руку и прошу извинить — хоть я собственно не виноват: Алданов и Вера Зайцева[28] — мое оправдание. О<доевцева> шлет Вам привет.
Преданный Вам
Георгий Иванов
23 <марта 1957>
Beau-Sejour
Hyures
Var
Дорогой Игорь Константинович,
Спасибо за гонорар, книжку «Возрождения» и пр. К. Померанцев[29] говорил Вам, что мое состояние — после легкой поправки — опять скверно и никаких статей пока я прислать не могу. На всякий случай напоминаю Вам то, о чем уже писал, посылая Вам стихи: мне необходима корректура. Я, как тоже уже писал, обязуюсь ее вернуть обратной почтой, но без корректуры и моей подписи «печатать» стихов прошу ни в коем случае не помещать[30]. Кстати, если — кто знает — по каким-либо (напр., издательским) причинам эти, политические, стихи Вам не подходят и Вы (б. м.) стесняетесь мне об этом сказать — не стесняйтесь — верните мне их и дело с концом, — для след. Но я дам Вам что-нибудь о весне и о луне…
Написал бы Вам, как обещал, мнение о книжке «Возрождения», но голова болит. Что ж. Многое (большинство) вполне приемлемо. Тухачевский (хотя уверен, что эта Лидия Норд массу врет — сужу по ее статье о Маяковском в Р<усской> М<ысли>[31] — настоящая ахинея) — тем не менее очень интересный материал. Стихи вполне на высоте[32]. Ренников — душка. Я его четвертьвековой поклонник[33] — и остроумно и беззлобно. В. Павлович настоящая находка[34]. Замечательно. <дальше низ страницы оторван><…> корректно. Все гадит (и как!) Клименко. Это рассуждения идиота — «ниже ватерлинии» — в смысле «ватера», а не ином. Удивляюсь, что Вы такое печатаете. «И это в стране Пушкина!»[35] Ах дурак. И притом куда он гнет неизвестно — очевидно мухи ебутся в его голове.
Ну извиняюсь за выражение. Пишу, что думаю и мне не до стиля. Жму вашу руку очень дружески. Очень жалею, что все приходится откладывать «бомбу» Георгия Иванова. И<рина> Вл<адимировна> просит передать Вам поклон. Вы очень забавно (и по заслугам) <дальше нижняя часть страницы и верх следующей оторваны><…> А вот, что потеряли Померанцева, жаль. Он хорошее имя и хорошая публицистика-критика. Ну еще раз Ваш
Георгий Иванов
1 апреля 1957
Beau Sejour
Huures
Var
Дорогой Игорь Константинович,
Скажите А. О. Гукасову: его довод не трогать этого патриарха мне понятен[36]. Стихи эти я послал Вам, чтобы «закрепить» своей подписью свое возвращение в «Возрождение», за неимением других. Но поэзия имеет свои законы: уродовать стихи заменой строчки многоточием мне крайне не хочется. К тому же я не сообразил, что такого рода «реторика нигилиста» — не совсем уместна в пасхальной книжке. Вывод: будьте Другом, уберите эти стихи (оба) вообще[37]. С должным Тактом объясните Абр<аму> Ос<иповичу,> что это не каприз с моей стороны. В следующую книжку пришлю что-нибудь «о луне и звездах» и дело с концом.
И буду рад, что не напечатаю вообще этих стихов, которые мне вообще не нравятся. Кстати, в свое время их (т. е. первое) мне вернул Мельгунов, — только он желал, чтобы февральская (любезная его сердцу грязь была заменена «октябрьской», на что я не согласился. Такое уж невезучее стихотворение…
Как бы там не было: либо печатайте с патриархом — либо (что меня вполне устроит) подождите до след<ующей> книжки. Рассчитываю (и вполне полагаюсь) на Ваш дружеский такт в этом деле.
Относительно издания моих стихов — что за вопрос? — как говорили в Одессе. Само собой я был бы очень рад издать собрание своих стихов. Нов<ый> Журнал с полгода назад собрался было издать такое собрание моих стихов, но потом что-то закис и, думаю, что они, прогорая, никогда не издадут[38]. Т<ак> что в отношении «Возрождения» я совершенно свободен. Очень тронут Вашим желанием чем можете мне услужить и буду очень рад, если что-нибудь из этого получится. Сообщите подробнее как и что.
Tant pis (тем хуже — фр.) — если теряю — очень нужны мне две тысячи за две страницы стихов. Ну наверстаю в след<ующем> №. Извините, что так неряшливо во всех отношениях пишу — и это мне сейчас трудно. И. В. Одоевцева Вам кланяется и благодарит за милые слова о ее романе. Она напишет Вам сама. Ваш всегда
Георгий Иванов.
P.S. От Смоленского давно ни гу-гу. Я ему предложил на выбор рецензии у Вас или в Нов<ом> Журнале. Но он ничего не ответил. Спросите его сами, чего он хочет.
8 апреля 1957 г.
Дорогой Игорь Константинович,
Еще десять дней, покуда мне делают зверские впрыскивания, мне нельзя ничего делать «умственного», и письма относятся тоже к этому. Так что — pardons bien, mais pardons bien. Ну плюньте и забудьте Вы инцидент с бородой: признаю и свою вину, что задержал корректуру. Теперь еще одна моя вина, более серьезная. Я забыл в свое время исполнить просьбу И. Одоевцевой и сказать Вам, что у «Года жизни» ведь имеется конец, Вам еще не отосланный, ибо требует переписки с черновика. Это драматический конец, освещающий всю вещь. Он длиной страниц в 25 «Возрождения». Тороплюсь Вам об этом сказать, чтобы Вы загодя сохранили нужное место.
Теперь вот. Мне прислали из Берлина групповую фотографию Гумилева летом 1921 года, т. е. месяца за два до расстрела