В. А. СлепцовПРОЗА
«КРУПНЫЙ, ОРИГИНАЛЬНЫЙ ТАЛАНТ»
В один из весенних дней 1853 года домовая церковь Пензенского дворянского института по случаю большого праздника была переполнена. Помимо учеников, стройными рядами выстроившихся вдоль церкви, на торжественном богослужении присутствовали институтское начальство, преподаватели и много гостей. Обедня подходила к концу. Церковный хор, изредка прерываемый дребезжащим тенорком священника и рокочущим басом дьякона, звучал слаженно и чинно. И в тот момент, когда после небольшой паузы хор торжественно грянул «Верую во единого бога», один из прислуживавших в алтаре учеников, высокий черноволосый юноша с матово-бледным лицом, сделал несколько шагов по амвону, отворил царские врата и вошел в алтарь. Все присутствовавшие на какой-то момент замерли, а потом по церкви прокатился глухой ропот возмущения: ведь в царские врата могли входить только священнослужители. И нарушение этого правила почиталось величайшим святотатством.
В алтаре между тем послышался глухой стон и звук падающего тела. Через несколько минут из бокового предела вынесли возмутителя спокойствия — он был без сознания.
Совершил этот «неслыханный» поступок один из самых прилежных и набожных воспитанников института Василий Слепцов, имя которого в скором времени станет известным всей образованной России.
Едва Слепцов пришел в себя, возмущенный директор института потребовал от него объяснений. И то, что он услышал, привело его в неописуемую ярость:
— Я хотел испытать, что будет, — страдальчески нахмурив брови, слабым, еле слышным голосом проговорил виновник переполоха. — Я ведь, входя, сказал: не верую! Я хотел видеть, допустит ли это и накажет ли меня за это бог. Если он есть, он ведь непременно должен был наказать меня, потому что тогда я сделал грех и, пожалуй, даже большой грех. Но вот я, видите ли… я сомневаюсь… Я ведь давно сомневаюсь, вот в чем дело, — закончил он и устало закрыл глаза.
Подобное объяснение лишь усугубляло вину Слепцова, так как свидетельствовало об отсутствии у него религиозных чувств, обнаруживало склонность к атеизму и даже вольнодумство. И возмездие последовало незамедлительно — беспокойный ученик был без особого шума исключен из института, поскольку предавать широкой огласке случившееся было не в интересах начальства[1].
Это был первый, но далеко не последний решительный поступок будущего активного участника демократического движения 1860-х годов и одного из самых талантливых и самобытных писателей-демократов Василия Алексеевича Слепцова.
О раннем периоде жизни Слепцова сохранилось очень мало сведений. Известно, что происходил он из старинного дворянского рода и родился 17 июля 1836 года в Воронеже, где в то время квартировал полк, в котором служил его отец. Через год семья Слепцовых переехала в Москву и поселилась в доме родителей отца.
Неласково встретили старики Слепцовы семейство сына. Дело в том, что во время польской кампании 1831 года он вопреки воле родителей женился на генеральской дочери Жозэфине Адамовне Вельбутович-Паплонской, которая, с их точки зрения, имела массу недостатков: была бесприданница, некрасива, плохо говорила по-русски и самое ужасное — была католичкой.
Маленький Слепцов воспитывался в атмосфере откровенной вражды и ненависти, и это не могло не оказать влияния на его характер. Он рос замкнутым и очень впечатлительным ребенком. В нем рано проявились редкая наблюдательность и склонность к осмыслению увиденного. Все это способствовало раннему развитию мальчика. По свидетельству матери, он к трем годам научился читать и с этого времени нередко целые дни проводил в библиотеке деда.
Когда Слепцов подрос, его определили в Первую московскую гимназию. А после того как в 1849 году его семья переехала в небольшое имение в Саратовской губернии, которое отец получил в наследство, мальчика отдали в Пензенский дворянский институт.
Учился Слепцов хорошо, но с товарищами сходился трудно и неохотно: мешали замкнутость и нелюдимость, которые с годами не только не исчезли, а, наоборот, усилились. Скованность и застенчивость всегда мешали ему и позднее нередко давали окружающим повод для весьма превратного представления о его личности. И действительно, при первом знакомстве Слепцов производил впечатление человека холодного и высокомерного, играющего какую-то роль. Но вот как писала о нем его близкая знакомая А. Г. Маркелова: «Едва ли он когда рисовался; в нем не было притворства, не было ничего напускного, а некоторая натянутость и как будто рассчитанность манер происходили у него всего скорее от застенчивости»[2].
Годы, проведенные в стенах Пензенского дворянского института, были для Слепцова временем напряженных духовных исканий. Одно время он пытался найти опору в религии. Нельзя не отметить, что и в юности, и в зрелом возрасте Слепцов никогда и ничего не делал вполовину, нигде и ни в чем не искал середины. Если он верил, то верил беспредельно. Если что-то отвергал, то не шел ни на какие компромиссы и отвергал страстно и до конца. Эта особенность характера Слепцова проявилась уже в институте. Уверовав в бога, он сделался не просто набожным. Его вера доходила до религиозного фанатизма: он изнурял себя постами, голодал, носил на голом теле самодельные вериги — ржавые цепи. Но все это во приносило удовлетворения и успокоения. Что-то постоянно тревожило и мучило юношу. Его одолевали сомнения. Вот он и решил проверить, а есть ли бог? Как он это сделал и что из этого вышло, мы уже знаем.
Осенью 1853 года Слепцов самостоятельно подготовился и поступил на медицинский факультет Московского университета, но очень скоро понял, что медицина — не та наука, которая может ответить на волновавшие его вопросы. Всего один год пробыл он в стенах университета, но это время не прошло для Слепцова бесследно. Именно в университете начали складываться демократические убеждения будущего писателя. Этому в немалой степени способствовала общественно-политическая обстановка в стране. Начавшаяся весной 1854 года Крымская война вызвала резкое недовольство прогрессивно настроенной части русского общества, где нередко раздавались голоса, осуждавшие внешнюю и внутреннюю политику самодержавия. Кое-где, пока еще очень робко, стали обсуждаться проекты переустройства русской действительности. Слепцов внимательно присматривался ко всему происходящему вокруг и настойчиво искал свое место в жизни, свое настоящее дело.
Оставив университет, Слепцов в течение почти целого сезона 1854/55 года играл ведущие роли на сцене ярославского театра. Однако профессиональным актером он не стал и вернулся в Москву. О жизни Слепцова во второй половине 1850-х годов почти ничего неизвестно, кроме того, что с 1857 по 1862 год он состоял на службе в канцелярии московского гражданского губернатора и был частым посетителем модного тогда в Москве литературного салона либерально настроенной писательницы Е. В. Салиас де Турнемир, выступавшей под псевдонимом «Евг. Тур». Особенно сблизился Слепцов с ее сыном Евгением, активным участником студенческого движения начала 60-х годов, среди друзей которого были известные революционеры П. Э. Аргиропуло, В. И. Кельсиев и др. Общение с ними, а также участие в студенческих сходках и демонстрациях оказали серьезное влияние на формирование мировоззрения Слепцова.
К этому времени относятся два очень важных события в жизни Слепцова. Летом 1860 года он передал брату свою часть имения, доставшуюся ему после смерти отца, и отныне стал добывать средства к жизни только собственным трудом. Слепцов порывает со своим классом и по своим убеждениям и положению становится типичным разночинцем. Осенью того же года по предложению этнографического общества он отправился в Подмосковье собирать произведения устного народного творчества и записывать народные обряды и обычаи. Слепцов шел по знаменитой Владимирке, по проселочным дорогам, посещал заводы и фабрики, встречавшиеся на пути, знакомился с жизнью крестьян, фабричных рабочих, строителей Московско-Нижегородской железной дороги. И то, что увидел Слепцов, настолько поразило его, что он и думать забыл о песнях и сказках, всерьез занявшись изучением социальных и экономических процессов, происходивших в стране накануне отмены крепостного права. Его глазам предстала ужасающая картина бесчеловечной эксплуатации рабочих на фабриках, беззастенчивого грабежа подрядчиками строителей железной дороги, социальное расслоение деревни, начавшееся еще до отмены крепостного права. Обо всем увиденном Слепцов рассказал в цикле очерков «Владимирка и Клязьма», опубликованном в 1861 году на страницах газет «Московский вестник» и «Русская речь».
Уже в этом произведении проявился самобытный писательский талант Слепцова. Но самое главное — он, наконец, почувствовал, что нашел свое настоящее «дело», и с этого времени навсегда связал свою судьбу с русской литературой.
Поздней осенью 1861 года Слепцов поехал в уездный город Осташков. Результатом поездки явился цикл очерков «Письма об Осташкове». Свое новое произведение писатель предложил журналу «Современник», где оно и было напечатано в 1862–1863 гг. Одновременно в разных журналах начали появляться мастерски написанные рассказы Слепцова: «На железной дороге», «Вечер», «Спевка», «Сцены в больнице», «Питомка», «Ночлег» и другие.
В 1862 году Слепцов переехал в Петербург и близко познакомился с Н. А. Некрасовым и Н. Г. Чернышевским. Это стало поворотным моментом всей его жизни. Один из крупнейших исследователей творчества Слепцова К. И. Чуковский совершенно справедливо отметил, что идейные позиции писателя, «его социально-политические воззрения определились теперь с полной ясностью. То были позиции и воззрения революционного демократа и социалиста, те самые, на которых стоял «Современник» шестидесятых годов, когда журналом руководил Чернышевский».[3]