Тем жарким летом, когда остатки дружины Хельга спасли свои жизни от гнева Каспия, спокойствия во всём краю не было. Царь Ашот II, прозванный Еркат, что на армянском означает «Железный», вёл войну с Саджирским эмиром Юсуфом, желая окончательно избавиться от посторонних вмешательств во внутренние дела армянского царства и сделаться суверенным правителем на подвластных ему землях. Были у него и личные причины ненавидеть арабов – они убили его отца, царя Смбата. Убили страшно, обманом захватив в плен, обезглавили и распяли тело над крепостной стеной Двина – древней армянской столицы.
Северянам войны и усобицы земель, в которых они оказались, были неведомы. Да и забросило их во владения шахов Ширвана, далеко от основных мест событий. Тем не менее, русы справедливо полагали: кто бы ни встретился им на пути, дружеской помощи от него ждать не стоит.
Поэтому двигались быстро, избегая лишнего шума. Короткие привалы делали через каждую восьмую часть солнечного круга, а немногочисленную поклажу несли по очереди, освободили от этой повинности только наиболее пострадавших во время шторма, вроде Ислейва, который хотя и мог идти на своих двоих, оставался смертельно бледен и глухо постанывал, когда приходилось карабкаться по камням вверх.
– Как доберёмся – живо отлежишься, – попытался обнадёжить кормчего Лидуль.
– Не забивай мне голову всякой чушью, мальчик, – огрызнулся Ислейв. – Это будет долгий и унылый путь, который для нас, вероятно, кончится смертью. Тогда и отлежусь.
Ингвар мрачного настроя не разделял, отоспавшись за ночь, он чувствовал, что, помимо лёгкого шума в голове и стертых ног, здоровье его налаживается. Ясная погода, морской воздух и необъяснимое предчувствие нового, от которого дух захватывает, – всё это вовсе не располагало к продолжению болезни и унынию. «Но я вряд ли был бы веселее Ислейва, сломай себе, как он, всё нутро» – подумал Ингвар.
Уже сгущались сумерки, когда путь отряда перерезал озорной ручеёк, весело бежавший в сторону моря, как будто насмехаясь над суровыми оборванцами. Вид пресной воды – ведь в запасах её почти не было – поднял настроение и усталым северянам; все напились вдоволь, и Хельг объявил привал. Общим советом решили отдыхать до полной темноты, после чего вновь выдвинуться в путь. Идти ночью безопаснее, поэтому длительный отдых отложили до рассвета нового дня. Сейчас главное – уйти подальше от первой стоянки – следы крушения могли привлечь непрошенных гостей.
Утолив жажду и умывшись, Ингвар повалился на слепленный вместо ложа ком тряпья. Стоило прекратить движение и лечь, как усталость накатила со всей силой.
«Спать! – пронеслось у него в голове, – Хотя бы немного, пока есть такая возможность».
Но Рори, на которого, казалось, усталость не действовала вовсе, водрузился рядом и мечтательно произнес:
– Занятный край, а? Ни одной живой души, но занятный…
Желающих поддержать беседу не нашлось, но Рори это не расстроило.
– Оно, конечно, нам и лучше, что ни души, но хотелось бы хоть одним глазом взглянуть, как тут люди живут… – продолжал он, словно не замечая усталых лиц товарищей и всеобщего нежелания обсуждать пустяки.
– Ты бы жить здесь хотел? – повернулся он к другу. – А, Инги? Ты бы уж наверняка хотел! Как думаешь, чем можно заняться, если родился в такой дыре? Твоя ставка, чем бы занялся я?
– Думаю, что ты бы продолжал доставать всех дурацкими вопросами, – буркнул ему в ответ расположившийся рядом Эйнар, раздражённо взлохматив свою густую копну седеющих волос.
– Ты старый и скучный, и обращался я не к тебе, а к Ингвару. – Рори закинул ноги на подернутый мхом валун. – А, так что ты скажешь, Инги?
– Рори, у меня в башмаках месиво из морской соли и стертых мозолей. Кажется, что пока мы тут шли и тащили поклажу, асы тебя на руках несли… Так что будь добр, заткнись и спи.
– Да ладно тебе, я вот уже представил старика Хельга в цветастом тюрбане и тебя такого, бьющего башкой в пол по пять раз в день, как делают смуглолицые южане Серкланда, когда молятся своему Богу. Хотя, может, местные делают это и по-другому… Тебя, Эйнар, я тоже представил, но с тобой так скучно, что родись ты хоть в самом Асгарде, собеседником останешься так себе.
Рори рассмеялся и чересчур громко, чем заработал тяжёлый взгляд Хельга. Ингвар же разразился отповедью:
– Послушай, тут все до смерти спать хотят, а ты никак решил составить прядь о нашей судьбе и причудливых сплетениях нитей трёх норн, не иначе! Даже не знаю, существуют ли под солнцем вещи, о которых я бы сейчас желал говорить; но уж точно не существует ничего, что занимало б меня меньше твоего проклятого любопытства!
Отвечая так, Ингвар однако немного лукавил, потому что вопрос Рори не показался ему таким уж неуместным. Ингвар с юных лет ходил в походы с отцом, и повсюду, где ему встречалось нечто новое, отличное от обыденности его ладожского детства – везде ему хотелось остаться дольше. Погрузиться в неизведанные материи, разобрать их до нитки и понять, почему люди в тех краях живут именно так, а не иначе. Его интересовали языки, обычаи, боги, легенды; во всей дружине Хельга не было слушателя благодарнее, чем юный сын ярла. Как-то Сдеслав стал подтрунивать, мол, Ингвар только и живёт тем, что донимает иноземцев расспросами, но быстро перестал, когда в ответ услышал: «Лучше много расспрашивать иноземцев, чем отпрашиваться в поход у жены». Тогда в дружине Ингвар едва не обрёл славу острослова, но подтвердить её после так и не сумел.
Одним из самых удивительных событий своей жизни Ингвар считал путешествие в Константинополь. Будучи частыми гостями в греческих городах Тавриды, русы охотно водили дела с ромеями – причём как торговые, так и военные. Несколько лет назад Хельг увёл свои ладьи вниз по Днепру с большим грузом добытой у чуди пушнины. Разменять меч на купеческие весы – обычное дело для варягов, если предприятие сулило выгоду. В тот год им удалось заключить в Корсуни славную сделку с одним из греческих торговцев, а после тот предложил северянам за хорошую плату сопроводить его по пути на родину. Конечно же, ромей рисковал, сделав такое предложение, – нередко случалось, что русы из охранников во время длинного пути превращались в грабителей, но Понт и без того небезопасен, а Хельг пользовался в Корсуни репутацией хорошего воина и честного купца. Поэтому Ставрос – так звали грека – решил рискнуть, хотя и попросил, чтобы для вящего спокойствия сын Хельга, Ингвар, плыл в одной ладье с ним в качестве гаранта верности русов.
Оказалось, обе стороны остались в выигрыше от этого союза, а более всех – Ингвар. За дни плавания он сдружился с купцом; тот не отличался тонкостью ума, но рассказывал всякие интересные истории. В основном забавные или страшные небылицы о путешествиях, но иногда и вещи правдивые: о жизни на родине, о вере и о прошлом своего народа. Купец обучил смышленого северянина объясняться по-гречески, рассказал ему про распятого на кресте, а потом ожившего Бога, в которого все верят в Царьграде, и в придачу множество невероятных сказов о святых, которых ромеи тоже почитали и которых оказалось куда больше, чем богов в Асгарде. Рассказывал Ставрос живо, но путано и несвязно, а ответы на всё новые вопросы Ингвара подчас просто придумывал. Поэтому Ингвар решил для себя, что греки верят в какую-то околесицу, сами не могут определиться, один у них бог или трое и чем все эти сотни святых отличаются от презираемых ими северных богов (кроме странной христианской любви к страданиям). Да и сам по себе Бог ромеев (если предположить, что он всё-таки один) не вызвал у него расположения – мрачный, с множеством запретов и правил. Один только рассказ Ставроса о них уже утомил юношу, страшно было и представить, каково всё это соблюдать. Словом, христиане – любители многократно усложнять себе жизнь – к такому выводу в итоге пришёл Ингвар. Эту же мысль он озвучил и греческому другу, на что тот рассмеялся и в штуку обозвал его грубым дикарем. Ингвар же вознес хвалу богам матери и отца (он чтил и тех и других), что ему повезло с рождения носить на шее молот Тора и избежать этого обилия нудных правил, мешающих просто радоваться жизни.
Впрочем, религиозные разногласия не слишком затрудняли его общения с попутчиками. Вскоре он завёл множество друзей среди членов команды, и всех по очереди донимал расспросами о цели их путешествия – Константинополе. Недостатка в рассказчиках не было, и ближе к концу пути голова Ингвара ломилась от историй о великолепии города, былых днях могучей ромейской державы, а также от баек попроще: о красивых женщинах, хмельных кабаках и шумных базарах. Чувствовалось, что истории второго рода вдохновляют людей Ставроса куда сильнее, нежели первые, не говоря уже о рассказах про святых.
Но когда их корабли наконец вошли в бухту Золотой Рог, и Ингвар ступил на берег, сокрушительно прекрасный вид знаменитого Миклагарда превзошёл все его ожидания. Юноша понял, что описывать этот город словами – всё равно что пытаться обстоятельно рассказать слепому, как выглядит солнце или море – несколько мгновений настоящего созерцания сотрут всё рассказанное в порошок.
Плодотворное сотрудничество варягов со Ставросом продолжилось и по прибытии. Купец всегда брал с собой на сделки нескольких воинов – для пущей убедительности – в число которых всякий раз входил Ингвар. В те дни юноша увидел много нового, торговые переговоры – вещь и так интересная, но крайне любопытно оказалось и взглянуть на тех, с кем Ставрос их вел. Именно тогда молодой северянин научился легко отличать плавную и немного рычащую арабскую речь от лёгкой, словно чуть-чуть вздыхающей, персидской; именно там впервые увидел упитанные маслами бороды иудейских купцов, перстни светловолосых, похожих на самого Ингвара франкских воинов, чёрные лица рослых и губастых выходцев из Серкланда.
Дыхание огромного города никогда не оставит молодого человека равнодушным, оно либо повергает его в ужас, либо пленяет навсегда. Бывает, что эти впечатления дают о себе знать не сразу, но для Ингвара всё решилось, как только он увидел очертания ромейской столицы с