– Да, можно, – девушка вновь утыкается в блокнот.
– Поехали в центр, развеемся. Перекусим где-нибудь… Последняя ночь все-таки.
– Значит, послезавтра уже ничего не будет? – Инга ставит точку, закрывает блокнот и смотрит в боковое окно.
– Ничего, – Арн плавно притормаживает перед светофором – красный.
Две кучки людей устремляются навстречу друг другу по пешеходному переходу. Ближе и ближе. Перемешиваются.
– Бургер хочу, – девушка водит по запотевшему стеклу пальцем, вырисовывая какие-то иероглифы.
– Бургер, так бургер, – мужчина улыбается и убирает из-за спины свою рыжую косу, чтобы удобнее откинуться на спинку сиденья.
Плетение их кос идентично. Различие только в цвете и длине.
Зеленый – газ.
– Пожалуйста, Ваш заказ! Приятного аппетита! – молодой парень-официант улыбается, ставит тарелки на стол и уходит.
В одной из самых популярных Бургерных города всегда многолюдно. Как и сейчас. Вокруг шум и смех, раздается звон пивных бокалов, восторженные и одобрительные возгласы, бегают несколько детишек, негромко играет приятная кантри-музыка.
Официанты проворно лавируют меж столиков. Их клетчатые красные, желтые, зеленые и серые рубашки заправлены в синие потертые джинсы. Они ходят в высоких ботинках, языки которых вываливаются наружу, подобно собачьим в знойный, выжигающий кислород полдень.
Деревянный пол, стены отделаны тоже деревом, потолок – дерево, столы и стулья – дерево. Никаких дешевых замен – только настоящие доски из настоящего дерева.
Конечно, им уже здесь не пахнет. Запах жареного мяса заполнил собой все пространство, все щели, все уголки. Не мерзкий запах полежавшего, потемневшего и заветренного мяса, а свежего, сочного и ни в коем случае не перемороженного.
Бургер с двумя котлетами из мраморной говядины, карамелизированный лук, маринованные огурчики, сыр чеддер и яичница с беконом – Инга мысленно его съела. Это огромное и калорийное чудовище. Все до единой капли жира. Но на деле, она медленно расправляется с первым куском, наблюдая, как Арн достает из своего такого же здорового чизбургера кольца халапеньо и складывает их на ободок тарелки.
Кривая линия зеленых колец острого перца – тройная порция.
– Тебе не показался тот остолбеневший в метро каким-то… Странным, – девушка облокачивается на край стола.
– Не считая того, что он стоял почти вплотную к Побочному, который жрал человека в метро, и пялился на него, совершенно не двигаясь? – Арн находит последнее кольцо.
– Давай без сарказма… Но, вообще, было что-то еще…
– Что же?
– Ну… Мне показалось, что от него повеяло силой. Всего на мгновение, – Инга жует второй кусок.
– Это вряд ли. Всего день до конца, а по городу шастает кто-то с силой? – Арн разом уничтожает треть чизбургера.
– Может, упустили?
– Они-то? Если тебе все же не показалось, то его либо хотят спровоцировать на выплеск, либо на нем защита.
– Либо и то, и то, – девушка хватает тонкими пальцами, выскользнувшую из бургера котлету и аккуратно возвращает ее на место.
– В смысле?
– За ним могли начать слежку до защиты.
– Хм, – Арн расправляется с остатками чизбургера. – В любом случае, это не наше дело. И без него забот хватает. На лет двадцать вперед…
К ним вдруг подбегает рыжая пухлощекая девочка лет пяти и смотрит на Арна. На его длинную косу. Большие голубые глаза полны восторга, а ее рот расплывается в улыбке – одного переднего зуба нет.
– Дядя! Мозно васу косу потлогать? – не выговаривая половины букв, выдает она.
Арн удивлен и спешно жует. Глотает.
– Конечно, можно! Чего завис? Дай ребенку косу! – Инга пихает мужчину ногой под столом.
– А… Да, вот… – он растерянно наклоняется.
– Ух ты… Когда я выласту, то у меня будет есе длиннее! – девочка сжимает маленькими ручками косу, перебирает вплетенные кожаные полоски и, хихикая, убегает.
– Забавные эти дети человеческие, – Арн закидывает в рот один за другим кольца халапеньо.
– Ага, – Инга грустнеет и отодвигает в сторону тарелку с недоеденным бургером.
– Чего поникла?
– Потому что… Не вырастет она… – девушка осматривает людей в заведении. – Никто из них.
Мы пьем
– Сеня! Сеня, ты чего?! – мужской голос звучит отдаленно, неуловимо, но этого хватает, чтобы меня разбудить.
Холодно. Голова кругом, а в горле пересохло настолько, что, кажется, с нёба вот-вот посыплется песок. Открыть глаза получается с большим трудом. Я пытаюсь на чем-нибудь сфокусировать взгляд – выходит не сразу.
Перевернутая бутылка из-под рома на столике, распахнутые окна лоджии, через которые бесцеремонно врывается ветер, и Варя, задумчиво смотрящая вдаль.
Я все там же.
Заснул посреди «диалога». Шумно выдыхаю и жду, пока два дверных проема сольются в один.
Осуждение.
Я не могу ничего ответить – слишком сухо во рту. Если скажу хоть слово, то выкашляю рассыпавшийся на мельчайшие частицы язык. Губы полетят следом.
Слюны совсем нет.
Дверные проемы соединяются. Я плетусь на кухню, беру стакан и наблюдаю, как он наполняется ледяной водой из-под крана.
Полный.
Выпиваю залпом, и становится значительно легче. Умываю лицо и шею – свежесть.
– Сеня, прекращай! Не смешно! – тот же самый голос, что меня разбудил, доносится с улицы.
Часы на запястье: маленькая стрелка на единице, а большая на двенадцати – время для ночных криков и потасовок.
Конечно. Естественно. Под моими окнами.
– И не говори, что тебя это не бесит! – я возвращаюсь на лоджию и перегибаюсь через ее край.
Варя молчит.
Дождя нет, ветер стих, воздух наполнился отрезвляющей прохладой. На безлюдной улице тускло горят фонари – грязный оранжевый свет.
Неоновая вывеска магазина мигает одной буквой.
Из соседнего дома приглушенно звучит музыка. По мокрому асфальту проезжает красная иномарка и скрывается за углом.
Где-то вдалеке едет поезд. Гудит. Старые колеса стучат по старым рельсам.
Никаких признаков «Сени» и его друга.
– Думаешь, что показалось? – я поворачиваюсь к Варе.
Очередной вопль возвращает меня на место.
– Помогите!
Я щурюсь.
В свете фонаря появляется седобородый старик. На его глазу что-то похожее на черную повязку. Он выставляет руки перед собой, пятится назад и что-то тихо говорит второму человеку, который хрипит и приближается к нему. Медленно. По непонятной траектории.
Не я один сегодня напился. Местные алкаши.
Вопрос в глазницах.
– Да, может и не местные, – я пожимаю плечами и нащупываю лежащую рядом пачку сигарет. Подцепляю одну и щелкаю зажигалкой.
Упрек.
– Не смотри на меня так. Я же не каждый день…
Дым проходит через фильтр. Трахея, бронхи – залетает в легкие. Никотин попадает в альвеолы, всасывается в кровь и за считанные секунды добирается до мозга.
Тем временем «Сеня» с седобородым катаются по асфальту, но не дерутся. Ни намека на драку, что весьма странно для ночных алкашей.
Еще затяжка…
Никотин стимулирует выработку дофамина. Пропадает чувство тревоги, наступает общее расслабление.
– Какие-то они… – начинаю я, но меня прерывает душераздирающий вопль.
Отступает общее расслабление.
Я делаю несколько затяжек, тушу сигарету и всматриваюсь: держась за предплечье, седобородый падает на спину и второпях отползает в сторону, а «Сеня» стоит на четвереньках и чавкает. Наверное, чавкает.
Возвращается чувство тревоги.
Дикий.
Я проношусь мимо Вари и через кровать прямиком к шкафу. Внизу, между зимними кедами и сломанным роботом-пылесосом лежит аптечка.
Что взять? Все. Кидаю ее в рюкзак и на ходу забрасываю его на плечи, стараясь утихомирить вихрь мыслей в голове.
Спохватившись, ставлю Варю на место.
Удивление.
– Что? А если ранен? Скорая пока приедет, он кони двинет, – я отмахиваюсь от нее.
Кеды в прихожей – не могу с первого раза всунуться. Кое-как помогает ложка. Я вылетаю из квартиры.
На лифт времени нет. Приходится, перепрыгивая по две ступеньки, бежать по лестнице.
– Ничего не забыл?
– Отвали! – рыкнув на Голос и пытаясь вспомнить, что мог забыть, я уже несся мимо закрытой закусочной.
Ключ от домофона… Шанс того, что мне кто-нибудь откроет дверь в такое время, ничтожно мал.
– Дело твое… Откуда этот героизм?
Если б я знал… Внезапное желание помочь – тень старого Криса. Но почему именно сейчас?
– Алкаш спасает алкаша.
– Заткнись!
Он преувеличивает.
– Или ты не видишь проблему.
Игнорирую. И Голос, и проблему.
Я поворачиваю за угол и притормаживаю.
«Сеня» стоит посреди дороги с закинутой назад головой и хрипит. Руки со скрюченными пальцами хаотично дергаются, ноги трясутся. Он сгибается пополам и сквозь льющуюся изо рта рвоту начинает кричать…
Меня бросает в жар. Затем в холод.
Седобородый прижимается к фонарному столбу и что-то бормочет. Бубнит, повторяет, молчит. Бубнит, повторяет, молчит…
«Сеня» затих. Он замирает, с приглушенным стоном хватает ртом воздух и падает лицом на асфальт.
– Ты бы не помог.
Я подбегаю к нему.
– Ты не поможешь.
«Сеня» не шевелится. Сажусь на корточки – два пальца ему на шею. Пульса нет. Подношу ухо к его рту – дыхания нет. Как и здравого смысла. Он мог очнуться, загрызть, задушить… Убить меня.
– Мертв?
– Мертв…
Переворачиваю тело на спину. Его поза зафиксирована… Проверяю подвижность нижней челюсти и шеи. Пытаюсь согнуть руки в локтях и ноги в коленях.
Я увлечен. Я поглощен.
– Каталептическое окоченение?
Я молчу. Я думаю.
Все страньше и страньше.
Это явление настолько редкое, что судмедэксперт и не рассчитывает столкнуться с ним. За последние сто лет известны лишь несколько случаев, описанных в литературе… Считается, что оно может возникнуть при травматическом поражении ствола мозга и верхних отделов спинного мозга…