ни слова, провожает её домой. И только там она тычет пальцем в него и выплескивает накопившееся.
— Был бы кто другой, убила бы. Понял? Дебил. Никогда так больше не делай. Мало ли что у меня на уме было, я сама решу, с кем и когда. Ясно? Нашелся мне, копперфильд хренов. В следующий раз сунешься — удавлю. Усёк?
Она оттолкнула Андрея.
— Иди домой. Выспишься, придешь в себя, тогда поговорим.
Больше они никогда не говорили о том дне, соблюдая обет молчания о случившемся. Табу, как залог от несчастий. Глупое, не сбывшееся суеверие.
Блудный пасынок. Часть 3Сейчас
Поначалу Андрей не узнал свою улицу. Когда он только купил дом, здесь был глухой окраинный тупик, населенный стариками и алкоголиками. Теперь же тут бурлила жизнь. Вместо развалюх выросли «богатые» кирпичные домины, манили вывесками целых три магазинчика, разбитую грунтовку заменил уже выщербленный асфальт.
Он удивленно оглядывался, боясь заблудиться. Табличек с названием улицы видно не было, а прохожих спрашивать не хотелось. Кворум старух на лавочке оценивающе прошелся по нему суровыми взглядами и зашушукался. Узнавать у них дорогу он тоже не стал. Увернувшись от стайки детей на велосипедах, Андрей пошел дальше. Дом сжалился над блудным хозяином и дал себя найти.
Ограда перед участком покосилась. Решетчатая калитка жалобно скрипнула ржавыми петлями. На цементной дорожке к дому, которую он сам заливал когда-то, через трещины пробивалась длинная трава. Андрей обошел дом с торца: крыльцо выходило на заднюю часть двора, заросшую сорняками. Высокими, что он мог бы в них спрятаться, не сильно пригибаясь.
— Вернулся он в дом свой и нашел мерзость запустения, — собственный голос показался Андрею испуганным и тусклым.
Он откашлялся и гаркнул, подбадривая сам себя:
— Есть кто живой?
Никто не ответил. Крыльцо, мохнатое от плетей винограда, показалось родным до комка в горле. Андрей сбросил с плеча рюкзак и сел на скрипучую деревянную ступеньку. Обыскал карманы, вытащил мятую пачку и закурил. Зажмурился, повернул лицо к солнцу и просто сидел, не думая ни о чем. За спиной хлопнула дверь. Андрей обернулся. На пороге стоял Мишка.
Ах, Мишка, душа компаний и предводитель пьянок. Высокий блондин с зелеными глазами. Курчавая бородка придаёт сходство с древними викингами. Бесшабашный и вечно веселый, гроза девичьих сердец. Но если присмотреться — постаревший, с пожелтевшей кожей и опухшим от частых возлияний лицом. Но Андрей не всматривался, этого человека он хотел бы видеть здесь меньше всего.
— Здоров. Ты от Флака? Извини, всё кончилось. Только завтра привезут.
Он не узнал гостя. От этого сделалось неприятно, как от нечаянного предательства. Андрей поднялся и с легкой злостью посмотрел собеседнику в глаза.
— И тебе привет, Михаил.
— Ты от родителей, что ли? Скажи, что я не передумаю. Это моя жизнь и буду делать, что хочу. Их не касается, как я живу и с кем.
— Не узнаешь старых знакомых, а?
«Викинг» в грязной майке близоруко прищурился. Уголки губ поползли вниз от смутного узнавания.
— Ты?
— А кто еще? Не ждал?
— Ну, так ведь тебя…
— Уже выпустили.
— Андрюха! Ну!
Блондин тряхнул Андрея за плечи.
— Хорошо, что зашел! Не ждал тебя в гости.
Андрей шагнул к блондину вплотную. Тот был на полголовы выше, но сейчас это не имело значения.
— В гости? Если ты забыл, это вообще-то мой дом.
— А, ну да, точно. Ты это, проходи, чего сидеть. У нас пиво еще осталось, шашлыки маринуются. Давай, отпразднуем, что откинулся.
Не отвечая, Андрей вошел в дом.
Там царил отвратительный беспорядок. Уборку тут не устраивали, кажется, с тех времен, когда он сам тут жил. Пыль, похожая на серый пух, лежала по углам. Со стен свисали мхом пожелтевшие отваливающиеся обои. Табачный спертый дух пропитал всё вокруг.
— Мы тебя не ждали, — позади топал блондин, — Хельга дала ключи, сказала можно не париться.
— Я вижу… Хоть бы убирались иногда.
— Да фигня, не парься. Стены же на месте.
Кухня оказалась в еще худшем состоянии. На полу ковром рассыпаны окурки, смятые и раздавленные. Грязная посуда, стоящая на столе, шкафах и в еще более грязной раковине. Любимая кружка, подаренная еще Светкой до свадьбы, с отколотой ручкой, выщербленная, сиротливо жалась на подоконнике.
Окинув этот ужас взглядом с порога, Андрей развернулся на каблуках и по всхлипывающей лестнице стал подниматься на мансарду. Мишка следовал за ним как привязанный.
— Тебе, наверное, неудобно будет. Мы шумные, гости часто приходят, — бубнил он в спину.
— Не хотелось бы.
— Я и говорю. Лучше ты по выходным приходи. На шашлыки там. Накормим, напоим, повеселим.
— В смысле?
Андрей остановился, развернулся и зло глянул сверху вниз на блондина.
— И в центр отсюда ездить далеко. Места, опять же, на троих маловато. Мы наверху живем. Не с нами же ты спать будешь.
— Аллё! Это вообще-то мой дом, не забыл?
Не слушая продолжение бубнежа надувшегося Мишки, Андрей в три шага преодолел остаток лестницы и распахнул дверь на мансарду.
Под шатром двускатной крыши беспорядка почти не было. Кажется, тут иногда мыли полы — небрежно, на «отвали», но мыли. На диване, укрывшись по горло пледом, спала рыжая девица. Андрей не захотел её будить и повернул назад, как взгляд зацепился за письменный стол.
— Это что?
— Где?
— Вот это!
Он ткнул пальцем. На столе, покрытый пылью, стоял старый компьютер Андрея. В мониторе, почти самом дорогом на момент давней покупки, зияла не аккуратная дыра.
— Случайно вышло, — блондин по-детски захлопал глазами, — мы как-то собрались…
— Вон.
— Что?
— Пошли вон отсюда!
Взбешенный, Андрей рванул к дивану и сдернул девицу вместе с пледом на пол.
— Валите на хрен!
— Ты что творишь, урод? Я тебя…
Смотря в глаза поднимающего кулак Мишки, он вспомнил старый разговор с Захаровым: «Под блокатором ты ничего не сделаешь. Только раздразнишь пси-массу и сгоришь, как спичка. Но если припрёт, можешь провернуть один трюк. Блокатор оставляет незакрытым дальний край нижнего спектра, и ты можешь надавить туда. Используй самые простые, древние чувства. Страх, ужас, панику. Представь, что ты обезьяна, запертая в клетке. Не смейся, это отличный образ. И вот ты хватаешься за прутья и начинаешь трясти. Скалишься, рычишь, кидаешься на посетителей зоопарка. Смотри в глаза противнику. Даю гарантию — сработает». Пришло время опробовать метод.
Зверь внутри, благословенная и трижды проклятая пси-масса вздрогнула. Показала зубы, глухо рявкнула, вцепилась в прутья, принялась трясти ненавидимую тюрьму. Дно спектра вспенилось пузырями ярости, пошла рябью.
Мишка споткнулся. Замер на месте. Опустил занесенный кулак и подался назад. В глазах блондина копошился отвратительным насекомым страх. Девица, успевшая подняться, побелела. Дрожащие губы, руки прижаты к груди, округлившиеся глаза.
— Я. Сказал. Вон.
Обезьяна в его воображении плюнула в людей и захохотала. Следом каркающим безумным смехом зашелся Андрей.
— Сейчас. Мы сейчас уйдет, честно-честно.
Девица потянула блондина за рукав.
— Не надо, пожалуйста. Мы прямо сейчас уйдем. Вещи можно забрать? Это наши, правда.
Не прекращая смеяться, Андрей махнул рукой в знак согласия. Через полчаса он остался один. Квартиранты сбежали, побросав шмотьё на дно бесформенного баула. С перекошенными от ужаса лицами. А вслед летел не унимающийся хохот.
Успокоиться никак ее получалось. Неосторожно разбуженная пси-масса билась о стены тюрьмы, ища выход. Андрей уже просто булькал, надрываясь то ли смехом, то ли рыданиями. В панике он метался по дому, испугавшись, что вошел в пике и может сгореть. На кухне в шкафу нашлась початая бутылка водки. Давясь и стуча зубами по горлышку, он стал глотать воняющую сивухой горечь. По горлу потек жар. Андрей закашлялся, выронил бутылку и обессилено рухнул на табуретку.
— Гады. Ненавижу.
Ударивший в голову хмель спутал все мысли. Но дьявольский смех прекратился, пси-масса улеглась. Андрею остались только чувства пустоты и бесполезности.
— Ненавижу.
Он хлопнул по столу рукой и сам испугался громкого звука. Стало безумно жалко самого себя, все потерянные годы, неудавшуюся жизнь. Непрошеные пьяные слёзы потекли по щекам.
— Господи, за что мне всё это? Что я сделал плохого?
Никто не ответил ему. Ни богу, ни дьяволу не был интересен пьяный психот на грязной кухне.
— К черту! Пошли вы тоже все! Оставьте меня в покое! Хватит! Дайте просто жить, а?
Пошатываясь, он поднялся на мансарду. Не раздеваясь, упал на продавленный диван и сразу же провалился в сон.
Яркое полуденное солнце било прямо в лицо. Андрей отмахнулся от непрошеного гостя и разбудил сам себя. От опьянения не осталось ни следа. Голова была чистой, хотелось есть, и никакой больше жалости.
— Всё, хватит. Никаких больше соплей. Надо жить дальше.
Он спустился на кухню. Выгреб из холодильника всё, что там было: засохший сыр, кусок колбасы на веревочке, пару вареных яиц и одинокую луковицу. Мелко всё порубил, высыпал на сковородку и долго обжаривал, помешивая вилкой. Обедал он сидя на ступеньке крыльца. Наслаждаясь долгожданной свободой и тишиной.
— Ну что, — Андрей потянулся, окончательно приходя в себя, — хозяин вернулся, пора наводить порядок.
Работать пришлось до самого вечера. Он подметал, мыл, чистил, ссыпал мусор в пластиковые пакеты. Чуть не грохнулся с табуретки, когда полез вытирать плафон на потолке. Снова мыл, расставлял посуду и бегал в магазин. Разделся до трусов и перестирал в старой гремящей машинке всю одежду — только бы отбить въевшийся казенный запах ЛИМБа. Сварил себе кастрюлю супа: он не слишком его любил, но сердце требовало, как знак по настоящей домашней еде.
К вечеру дом стал уютным и родным, словно Андрей никуда и не исчезал. Он принял душ, переоделся в еще влажную, но чистую одежду, и почувствовал себя окончательно свободным. Долго сидел на кухне. Ел, наслаждаясь каждой ложкой, курил и мечтательно строил планы на будущее. Главное, сейчас вести себя тихо. Найти работу, лучше всего удаленно. Регулярно отмечаться в ЧиКа. Ни во что не лезть. Забыть всё, что было, и никогда не вспоминать.