В итоге его арестовали в Штатах, привезли в Австрию, судили и снова приговорили к пожизненному заключению. Вернувшись после суда в камеру, Унтервегер повесился. Вряд ли раскаялся и ужаснулся тому, что натворил, скорее всего, просто понял, что больше на свободу не выйдет и убивать никого не сможет, поэтому жизнь и потеряла для него всякий смысл…
— Поразительная история. Ты, случайно, не в курсе — про него Голливуд еще фильма не снял?
— Не попадался, — ответил Савелий.
— Ладно, мне пора. — Виталик поднялся, схватил в одну руку мобильный, в другую — распечатку, но тут же протянул ее Савелию: — Запиши-ка мне адресок форума.
— Ты на работу? — спросил Савелий, хотя и так было ясно, куда поедет брат.
— Да. — Виталик невесело усмехнулся. — Не домой же.
— Тогда присядь и подкрепись, несколько минут у тебя есть, Савелий ушел в комнату, включил компьютер, записал над текстом адрес страницы, на которой он находился, и вернулся на кухню. Компьютер выключать не стал, мало ли что еще потребуется.
Виталик допивал кофе. Бутербродов на тарелке не осталось. Способность брата есть быстро была знакома Савелию с детства, но сегодня Виталик, кажется, поставил личный рекорд. Бутербродов было изрядно, они лежали на большой тарелке в три этажа.
Савелий предложил дать брату с собой еще бутербродов. Брат подумал пару секунд и отказался.
— Я не буду дергать тебя понапрасну, — сказал Савелий, — но ты уж, как только что прояснится, сразу же дай мне знать, ладно? Хотя бы смс-ку пришли коротенькую — «да» или «нет».
— Я приеду, — пообещал брат. — Возможно, еще и пожить у тебя попрошусь на некоторое время. Пустишь?
— Посмотрю на твое поведение, — ответил Савелий.
— Спасибо, — поблагодарил Виталик, расценив ответ как согласие.
Собственно, это оно и было, но выраженное в художественной форме.
17
«— Поймите, служебное решение — это вам не что-то вроде склянки с микстурой, что на столике рядом стоит. Только руку протяни — и вот она, тут как тут и вся твоя. Подлинному служебному решению предшествует неисчислимое множество мелких соображений и вердиктов, тут потребна кропотливая работа лучших чиновников, которую никакими силами не сократить, если даже окончательное решение, допустим, с самого начала известно чиновникам заранее. Да и возможно ли оно вообще — окончательное решение? На то ведь и существуют у нас контрольные службы, чтобы никаких окончательных решений не допускать…»[26]
А кому на работе пациенты наизусть читают Кафку? Кроме психиатров — никому. Пациенты Савелия вообще дружили с литературой, так уж сложилось. Рыбак рыбака видит издалека, культурный человек тянется к такому же. Поговорить.
Где-то у кого-то всегда можно найти что-то созвучное твоим мыслям и чаяниям. «Вот, даже классики об этом писали!» — гордо думают люди и укрепляются в своей правоте еще больше. А на приеме у врача непременно вставят цитату из классика. Да что там цитату! Один бедолага, измученный бредом ревности, шпарил наизусть лесковскую «Леди Макбет»,[27] показывая, что может сделать с мужем неверная жена.
Принято считать, что грань между нормой и патологией в психиатрии тонка, чуть ли не эфемерна. Но так считают дилетанты, на самом деле грань есть всегда, иначе бы и психиатрии никакой бы не было.
Взять Артура Евгеньевича, любителя Кафки и Достоевского. Когда человек умеет отстаивать свои права — это замечательно. Сам о себе не позаботишься — никто о тебе не позаботится. Когда человеку небезразлично, что творится вокруг, так замечательно. Чехов называл равнодушие параличом души, преждевременной смертью. Но если общение с чиновниками по поводу благоустройства двора вызывает у человека суицидальные мысли, это норма или патология? На первый взгляд — явная патология, было бы из-за чего руки на себя накладывать. Но ведь чиновники бывают разные. С некоторыми пообщаешься — поневоле суицидальные мысли в голову полезут.
В будние дни ожидание не было столь тягостным, работа помогала отвлечься, к тому же поднакопилось много чего нечитанного по специальности.
В субботу утром нетерпение просто начало грызть изнутри. Савелий съездил на ТО (подошел срок), а на обратном пути закупился провизией на неделю. Вроде бы убил полдня, но после того как покупки были разложены, нетерпение снова напомнило о себе во всю мощь.
Звонить Виталику было неудобно и как-то по-детски, но кто мешает в субботний день позвонить домой двоюродному брату и узнать, как поживает он и его семья? Проявление родственных чувств в их первозданной простоте.
На звонок, как и ожидалось, ответила Лариса.
— Мой как бы муж где-то там, — сообщила она и сразу перешла в наступление: — Скажи мне, пожалуйста, какие это дела по работе могут быть у тебя с Виталием? Ты работу сменил? Экспертом каким-нибудь стал? Или это вы просто меня за нос водите?
— Не сменил, не стал, не водим, — отвечал по пунктам Савелий. — Ты про маньяка, который женщин в Останкино душит, слышала?
— Конечно, — хмыкнула Лариса. — Это ж первый враг моего семейного счастья!
— Так вот, Виталий советовался со мной по поводу душителя. Как с психиатром. Это и есть наши дела по работе.
— Точно? — недоверчиво спросила невестка.
— А что еще может быть между нами? — вопросом на вопрос ответил Савелий. — Ты что, на определенные отношения намекаешь?
— Нет, на то, что мой стрекозел может встречаться у тебя со своими бабами. Ты же не откажешь любимому братику, если он попросит о небольшой услуге?
— Знаешь, что я скажу тебе, Лариса? Если ты в беседе с другими людьми называешь своего мужа стрекозлом, а меня подозреваешь в устройстве притона на дому, то вам, наверное, лучше развестись. Таково мое личное мнение.
— Спасибо за совет! — ехидно сказала Лариса. — Я передам Виталию. Пока!
Настроение мгновенно испортилось. Пообщались, называется. «Какой же я идиот! — подумал Савелий. — Кто меня за язык тянул? Это же не только некрасиво, но и непрофессионально — лезть к людям с такими советами! Обидели необоснованные подозрения? Как будто секрет, что Лариса истеричка и умом, мягко говоря, не блещет! Но она все же родственница, пока, во всяком случае!»
Савелий представил, как теперь полгода, если не год, Лариса будет вспоминать к месту и не к месту: «Не зря Савелий советует мне развестись с тобой!» Захотелось в плане наказания постучать дурной головой о стенку, но разве это что-то изменит? Одно дело — сказать такое Виталику, близкому родственнику, которого знаешь с детства, но совсем другое — его жене, которую толком сам Виталик еще не узнал, времени не было. Да и вообще, какой смысл лезть в чужую жизнь? Сами разберутся…
Сразу же вспомнился владелец «Расстегаев-пирожков», расчленивший свою супругу. У них тоже не все было гладко, раз уж так закончилось. И близкие, наверное, тоже самоустранялись от вмешательства, говоря: «Сами разберутся». Вот муж и разобрался… Должен быть какой-то предел, после которого просто необходимо вмешиваться.
Размышления о семейной жизни брата заняли около часа. Итог получился обнадеживающим. Савелий пришел к выводу, что вмешиваться еще рано. Снова укорил себя за несдержанность и включил компьютер: раз делать нечего, то можно поработать над статьей о социальной тревожности[28] для журнала «Социальная и клиническая психиатрия».
Савелий не успел отстучать и первого абзаца, как позвонил брат.
— А я и не знал, что ты втихаря консультируешь мою жену!
Голос у Виталика был бодрый, можно даже сказать — веселый.
— Извини, неудобно получилось. Меня слегка задел ее тон и необоснованные подозрения. — Про «стрекозла» Савелий решил не упоминать. — Я и ляпнул не подумав. Лариса сильно сердится?
— Да нет, я бы не сказал. Как обычно. Ты сейчас занят?
— Нет! А что, есть новости?
— Да, — многозначительно сказал Виталик. — Если я не помешаю…
— Ты еще спрашиваешь! — заорал в трубку Савелий. — Конечно же нет!
— У меня дома атмосфера не та, — продолжил брат, как будто Савелий был не в курсе, — а в кабаке не совсем удобно. Я забыл, ты какую пиццу предпочитаешь?
— Четыре сыра, она же квадро формаджи. Но можно любую…
Не хватало Виталию рыскать по Москве в поисках пиццы, терять напрасно время.
— Четыре сыра есть, — ответил брат. — Я еще с грибами возьму и с салями.
— Есть повод для гулянки?
— Да, — коротко ответил брат. — Жди.
Кроме пяти пицц, две из которых были с четырьмя сырами, Виталик притащил кучу мясных нарезок, две банки с маринованными огурцами (одну — с помидорами), два больших пластиковых лотка с салатами («Оливье» и селедка под шубой), лоток поменьше с корейской морковью, селедку в рассоле, литровую бутылку водки «Абсолют», дюжину банок пива и четыре батона.
— Ожидаются еще гости? — удивился Савелий.
— Только мы с тобой, — ответил брат, — что останется, положишь в холодильник. Но наверное, все съедим, потому что я ничего не брал в рот со вчерашнего утра.
— Тогда, может, пригласим Ларису? — Савелию все хотелось загладить свою оплошность. — Мы же так и не отметили годовщину вашей свадьбы. Разве не лучше…
— Лучшее — враг хорошего, — перебил брат, — тем более что ничего из этого моя жена не ест и не пьет, ехать же за зеленью, овощами и мартини мне в лом. К тому же это деловая встреча, а не посиделки в узком кругу. Ты пока накрывай поляну, а я в машину за папкой схожу.
Папкой Виталик называл свой кожаный портфель, подаренный ему женой на день рождения два года назад. Портфель был не классическим пузатым, а тонким, потому и считался папкой.
Экономя время, Савелий не стал возиться с выкладкой еды в салатницы и на тарелки. Он поставил салаты и нарезку на стол прямо в лотках, а огурцы с помидорами — в банках. На столе не хватило места, пришлось задействовать подоконник. Две пиццы отправились в духовку разогреваться, водка с пивом — в морозилку. Заварить чай Савелий уже не успел, потому что вернулся Виталик.