Различие между авторитарными и гуманистическими религиями может быть проведено не только внутри разных религий, оно может существовать и внутри какой-то одной религии. Лучшим примером этого утверждения может послужить наша собственная религиозная традиция. Поскольку понимание различия между авторитарными и гуманистическими религиями имеет фундаментальное значение, я проиллюстрирую его при помощи источника, с которым более или менее знаком каждый читатель, – Ветхого завета.
Начало Ветхого завета [19] написано в стиле авторитарной религии. Бог предстает здесь абсолютным правителем патриархального клана, который создал человека по своей прихоти и может уничтожить его, если того захочет. Он запретил ему есть от древа познания добра и зла, пригрозив смертью в случае нарушения этой заповеди. Однако змей, который был «хитрее всех зверей», говорит Еве: «нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» [20] . Бог доказывает правоту змея. Когда Адам и Ева нарушили запрет, он наказывает их, установив вражду между человеком и природой, человеком и животными, и между мужчиной и женщиной. Но человек не обрекается на смерть. Однако «Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» [21] . Бог изгоняет Адама и Еву из рая и ставит ангела с пылающим мечом на востоке, «чтобы охранять путь к дереву жизни».
Текст ясно показывает, в чем грех человека – грех именно в бунте против заповеди Бога; он заключается в самой непокорности, а не в какой-то внутренней греховности, присущей акту вкушения плодов древа познания. Напротив, дальнейшее религиозное развитие сделало познание добра и зла главной добродетелью, к которой может стремиться человек. Текст также ясно демонстрирует основной мотив Бога: он заботится о сохранении своего собственной привилегированного положения, его мотив – ревнивая боязнь того, что человек станет равным ему.
Поворотный пункт в отношениях между Богом и человеком – история о потопе. Когда Бог увидел, «что велико развращение человеков на земле… раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю: ибо Я раскаялся, что создал их» [22] .
Здесь не возникает вопрос, имел ли Бог право уничтожать собственные творения – он создал их, и потому они его собственность. Текст определяет их развращенность как «преступление», однако решение уничтожить не только человека, но и животных с растениями ясно показывает, что здесь мы имеем дело не с приговором, соизмеримым с неким особым преступлением, а с гневным раскаянием Бога в совершении действия, которое не обернулось благом. «Ной же обрел благодать пред очами Господа», и он вместе с семьей и представителями каждого вида животных спасается от потопа. До сего момента уничтожение человека и спасение Ноя – произвольные действия Бога. Он может поступать так, как ему нравится, подобно любому могущественному племенному вождю. Однако после потопа отношения между людьми и Богом радикально меняются. Между человеком и Богом заключается некое соглашение, в котором Бог обещает, «что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа, и не будет уже потопа на опустошение земли» [23] . Бог обязуется никогда больше не уничтожать всю жизнь на Земле, а человек связывается самой первой и наиболее фундаментальной заповедью Библии, запретом на убийство: «взыщу также душу человека от руки человека, от руки брата его» [24] . С этого момента отношение между человеком и Богом претерпевает существенное изменение. Бог больше не является абсолютным правителем, который волен действовать, как ему вздумается, он связан положениями, которые принимаются и им, и человеком; он связан принципом, который он не может нарушить, принципом уважения к жизни. Бог может наказать человека, если тот нарушает этот принцип, однако человек также может выступить против Бога, если Бог окажется виновным в подобном нарушении.
Новая система отношений между Богом и человеком проявляется в защите Авраамом Содома и Гоморры. Когда Бог задумывает уничтожение городов по причине их греховности, Авраам выступает с критикой Бога, заявляя, что тот нарушает свои собственные принципы: «Не может быть, чтобы Ты поступил так, чтобы Ты погубил праведного с нечестивым, чтобы то же было с праведником, что с нечестивым; не может быть от Тебя! Судия всей земли поступит ли неправосудно?» [25]
Различие между историей грехопадения и этим аргументом весьма значительно. В первой – человеку запрещается знать о добре и зле, а по отношению к Богу он может стоять в позиции подчинения или же греховной непокорности. Во втором случае человек использует свое знание о добре и зле, критикует Бога во имя справедливости, и тот вынужден согласиться с этой критикой.
Даже этот краткий анализ авторитарных элементов в библейской истории показывает, что в корнях христианско-иудейской религии присутствуют оба принципа – и авторитарный, и гуманистический. В дальнейшей истории иудаизма и христианства сохранились оба принципа, а их относительный вес определяет различия отдельных течений двух этих религий.
Следующая история из Талмуда отражает неавторитарную, гуманистическую сторону иудаизма, известную нам по первым векам христианской эры.
Несколько знаменитых ученых-раввинов не соглашались со взглядами равви Елиазара насчет ритуального закона. «Равви Елиазар сказал им: „Если закон таков, как я полагаю, пусть это дерево даст нам знать“. После чего дерево перенеслось на сто ярдов (некоторые говорят, что на четыреста). Коллеги сказали ему: „Деревом ничего доказать нельзя“. Он сказал: „Если я прав, пусть этот ручей даст знать“. После чего ручей потек вспять. Коллеги возразили: „Ручей не доказательство“. Он настаивал: „Если закон таков, как я полагаю, тогда стены этого дома так и скажут“. После чего стены начали падать. Но равви Иосия закричал на стены: „Что вам за дело падать, когда ученые обсуждают вопрос о законе?“ Тогда стены остановились из уважения к равви Иосии, но из уважения к равви Елиазару не выпрямились. И так они стоят до сих пор. Равви Елиазар продолжил доказательство: „Если закон таков, как я полагаю, небо так и скажем нам“. После чего раздался глас с небес: „Что вы имеете против равви Елиазара, ведь закон таков, как он говорит“. Тогда поднялся равви Иосия и сказал: „В Библии написано: закон не на небесах. Что это значит? Согласно равви Иеремии, это означает, что с тех пор, как на горе Синай дана Тора, мы более не внимаем небесным голосам, ибо написано: принимайте решение по мнению большинства“. Так вышло, что после этого Равви Нафан [один из участников спора] встретил пророка Илию [сошедшего на землю] и спросил его: „Что сказал Бог, когда у нас случился этот спор?“ Пророк ответил: „Бог улыбнулся и сказал: мои дети выиграли, выиграли мои дети“ [26] .
Эта история едва ли нуждается в комментариях. В ней превозносится автономия человеческого разума, в которую не могут вмешиваться даже сверхъестественные голоса с неба. Бог улыбается: человек сделал то, что Бог от него хотел, он стал хозяином самому себе, способным принимать самостоятельные решения, пользуясь рациональными и демократическими методами.
Тот же гуманистический дух можно обнаружить во многих историях из хасидского фольклора, созданных спустя более чем тысячу лет. Движение хасидов было восстанием бедноты против тех, у кого была монополия на учение или деньги. Лозунгом хасидов были слова из псалма: «Служите господу с веселием». Они превозносили чувство, а не интеллектуальное совершенство, радость, а не раскаяние; для них (как и для Спинозы) радость означала добродетель, а печаль стала равноценной греху. Следующая история характерна для гуманистического и антиавторитарного духа этой религиозной секты.
Бедный портной пришел к хасидскому раввину на следующий день после Дня искупления и сказал: «Вчера я поспорил с Богом. Я сказал Ему: „Боже, Ты совершил грехи, и я совершил грехи. Но Ты совершил грехи тяжкие, а я совершил грехи незначительные. Что сделал Ты? Ты разделил матерей с детьми и позволил людям голодать. Что совершил я? Иногда я не возвращал обрезки ткани заказчику, иногда чуть-чуть не соблюдал закон. Но вот что я скажу Тебе, Боже. Я прощу Тебе Твои грехи, а Ты простишь мне мои. И мы будем квиты“. На что раввин ответил: „Ну ты и дурак! Зачем же ты так легко Его простил? Ведь ты мог заставить Его прислать Мессию“.
В этой истории мысль, что Бог, как и человек, должен выполнять свои обещания, демонстрируется еще более отчетливо, чем в споре Авраама с Богом. Если Богу не удается положить конец человеческим страданиям, как он обещал, человек имеет право выступить с критикой Бога, чтобы принудить его к исполнению обещаний. Хотя две процитированные истории остаются в рамках монотеистической религии, скрытая в них антропологическая установка значительно отличается от той, что скрывается за готовностью Авраама принести в жертву Исаака или кальвинистским прославлением диктаторской власти Бога.
То, что раннее христианство является гуманистическим, а не авторитарным, вполне очевидно по духу и букве текста всех учений Иисуса. Утверждение Иисуса, что «царство Божие внутри нас» является простым и ясным выражением неавторитарного мышления. Однако уже спустя несколько сотен лет, когда христианство перестало быть религией бедноты, нищих крестьян, ремесленников и рабов ( Am haarez [27] ) и стало религий правящих классов Римской империи, авторитарное направление в христианстве приобрело главенствующую роль. Но и тогда конфликт между авторитарными и гуманистическими принципами в христианстве не прекратился. Это был конфликт между Августином и Пелагием, Католической Церковью и многими «еретическими» общинами, между многочисленными сектами в протестантизме. Гуманистические и демократические составляющие никогда не исчезали в христианской и иудейской истории, находя наиболее яркое выражение в мистических традициях этих религий. Мистики черпали вдохновение в опыте силы человека, его подобия Богу, в той идее, что Бог нуждается в человеке так же, как человек нуждается в Боге; тезис, гласящий, что человек был создан по подобию Бога, означал, по их мнению, фундаментальное тождество человека и Бога. Не страх и подчинение, но любовь и утверждение своих собственных сил – вот основа мистического опыта.