Аврора улыбнулась впервые за день. Эта маленькая пушистая константа в её жизни была одной из немногих вещей, которые не требовали синхронизации, не нуждались в объяснениях и принимали её без всяких условий.
Она поднесла миску к выдвинувшемуся из стены крану, активировала нейрофон и выбрала "кошачий корм". С тихим шипением пульпа-паста заполнила посуду, меняя свой нейтрально-серый цвет на аппетитный коричневый с розоватыми прожилками. Феликс тут же подтянулся поближе, обнюхивая содержимое миски с видом эксперта, и только потом, одобрительно дёрнув кончиком хвоста, приступил к трапезе.
Воодушевлённая его энтузиазмом, Аврора набрала себе тарелку той же субстанции, но выбрала "курочка с картошкой". Пульпа преобразилась, приобретая золотистый оттенок жареного мяса и кремовую текстуру пюре. От неё потянулся знакомый аромат — ностальгический, почти родной, хотя Аврора где-то в глубине души понимала, что никогда не пробовала настоящей курицы.
Засмотревшись на пульпу, она поймала себя на странной мысли: а действительно ли кошачья пульпа-паста отличается от человеческой? Может, всё это лишь психологический эффект? Она даже протянула руку к миске Феликса, но тут же одёрнула себя.
"Слишком много глупых мыслей сегодня," — подумала Аврора, — "это всё стресс."
Поставив тарелку на стол, она сняла траурную майя-оболочку — комбинацию чёрно-красных тонов, покрытую тонкой сетью символов скорби — и небрежно кинула её на спинку стула со стандартным дизайном. В отличие от многих, Аврора никогда не тратила дополнительных средств на персонализацию обстановки. Вся квартира была выполнена в базовых покрытиях мебели, доступных каждому жителю Нейрограда с рейтингом выше 30%.
Её собственный рейтинг составлял 63% — весьма впечатляющий показатель для человека её возраста. А в Сестринстве, куда она попала неожиданно рано, даже не завершив подготовительный процесс, ей присвоили ранг 4. Это вызывало одновременно гордость и смутное беспокойство — словно она получила приз, к которому не была полностью готова.
Звонок нейрофона прорезал тишину квартиры, и одновременно с ним Аврору пронзил приступ боли такой силы, что она на мгновение потеряла ориентацию. Все майя вокруг задрожали, теряя чёткость формы, словно кто-то нарушил их структурный код. В ушах зазвучали странные звуки, как будто сама реальность пыталась что-то сказать.
Повторный звонок вернул её в реальность. Испуганный Феликс отпрыгнул в сторону, его майя встала дыбом.
— Любимая, как ты? Почувствовал твою скорбь, разделяю её с тобой, — голос Декарта, её партнёра, прозвучал знакомо и в то же время странно отстранённо.
— Декарт, спасибо... — Аврора ещё не до конца пришла в себя, голова продолжала пульсировать болью. — Со мной всё в порядке, просто нужен отдых.
— Завтра первый день в Сестринстве? — в его вопросе не было почти никаких эмоций. Эта особенность Декарта — говорить ровно, почти монотонно — всегда вызывала у Авроры смешанные чувства. Она упорно хотела верить, что под этой маской безэмоциональности скрываются истинные, глубокие переживания.
Иногда, в моменты особой близости, когда они синхронизировались на максимально допустимом уровне, она почти чувствовала его истинное "я" — тёплое, заботливое, страстное. Ведь все знали: чем чаще люди синхронизируются, тем лучше понимают друг друга, тем глубже проникают в сущность друг друга. Она верила, что день полного взаимопонимания обязательно наступит.
Но сейчас, слушая его голос через нейрофон, она вдруг почувствовала странный укол — эмоцию настолько смутную и мимолётную, что не смогла её распознать. Странное ощущение чужеродности, словно с ней говорил не Декарт, а кто-то, использующий его голос. Или это просто ещё один эффект сегодняшнего стресса?
Она хотела ответить, но слова застряли где-то между мыслью и речью. Комната вокруг начала мягко плыть, контуры предметов становились нечёткими. Глаза Феликса, наблюдающие за ней с комода, казалось, светились изнутри неестественным светом.
Ответила ли она Декарту? Завершила ли разговор? Аврора моргнула, пытаясь сосредоточиться, но веки стали непомерно тяжёлыми. Она не помнила, как добралась до кровати, и вообще, добралась ли. Мысли путались, реальность дробилась на фрагменты.
Один миг — она всё ещё стоит с нейрофоном, пытаясь сформулировать ответ.
Следующий — она лежит, наблюдая, как тени на потолке складываются в странные узоры, напоминающие древние символы Нейрограда.
Ещё один — и Феликс свернулся клубком у её ног, но его мурлыканье звучит подозрительно похоже на голос Когиты, который она не могла знать.
"Когда начался этот сон?" — мысль мелькнула слабой вспышкой в сознании Авроры. — "Или, может быть, разговор с Декартом тоже был его частью?"
Граница между сном и явью, между прошлым и настоящим, между собственным я и личностью Когиты становилась всё тоньше, пока совсем не растворилась в темноте наступающей ночи.
Глаза она открыла, скрестив руки на груди. Над ней возвышалось индиго-розовое небо Нейрограда, невыносимо яркое и чужое. Первые мгновения Аврора не могла понять, где находится, пока не приподнялась и не осознала страшную истину — она лежала в ритуальной лодке, той самой, что оставляла за собой траурный алый след на глади озера.
Деревянное дно лодки было прохладным и влажным под её пальцами. Позади судна расходились багряные круги, словно открытая рана озера, сочащаяся кровавыми лентами. На берегу темнели фигуры людей — сотни, может быть, тысячи жителей Нейрограда, пришедших проводить её.
"Но куда проводить? Почему я здесь?" — мысль пронзила сознание Авроры ледяной иглой.
— Аврора-а-а! За что-о-о! — раздавались с берега отчаянные вопли, усиленные отражением от водной глади.
На краю лодки сидел ворон — тот самый, что появлялся в храме во время церемонии Когиты. Сейчас он наклонил голову, изучая Аврору с почти человеческим любопытством, и ей показалось, что искривлённый клюв птицы сложился в насмешливую ухмылку. Звук, исходящий от него, определённо не был птичьим — это было тихое, ритмичное хихиканье, звенящее в ушах навязчивой какофонией.
В толпе скорбящих она вдруг заметила знакомый силуэт — Декарт. Его обычно успокаивающая, родная майя-персона сейчас выглядела пугающе чужой. Под знакомыми контурами проступало что-то нечеловеческое — лицо текло и меняло очертания, словно он находился в процессе трансформации в нечто иное, лишённое привычной формы.
Волна паники накрыла Аврору. Она попыталась подняться, но личина не слушалась — конечности стали тяжёлыми, словно наполнились жидким металлом. Мышцы отказывались повиноваться, лёгкие сдавило невидимой рукой. Она попыталась закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука, словно голосовые связки парализовало. Сознание оставалось кристально ясным, улавливая каждую деталь происходящего кошмара, но личина превратилась в неподвижную оболочку, запертую в клетке сонного паралича.
Взгляд Авроры, единственное, что оставалось ей подвластно, метался по фигурам на берегу, ища помощи, но все продолжали плакать, не делая попыток спасти её. Она ощущала чудовищное давление на грудную клетку, словно на ней лежала невидимая плита, выжимающая воздух из лёгких.
И вдруг Декарт оказался рядом — его движение было настолько стремительным, что глаз не успел его зафиксировать. Как будто пространство между берегом и лодкой схлопнулось на долю секунды. Его руки, холодные и необычайно твёрдые, уложили её в лодке, аккуратно выпрямив позу для последнего путешествия. Всё время, пока он прикасался к ней, его взгляд не отрывался от её персоны — и этот взгляд был самым ужасающим: пустой, лишённый всяких эмоций, словно за глазами был не человек, а пустота без дна и края.
Затем Декарт исчез так же внезапно, как появился, растворившись в воздухе без всякого перехода. А над лодкой начала формироваться призрачная фигура — Когита, парящая в воздухе, словно отражение в невидимом зеркале.
Сокращающееся между ними расстояние усиливало панику пленницы собственного тела.
Когита парила всё ближе, её персона теперь находилось прямо над персоной Авроры, зеркально отражая её черты. Их глаза встретились — и в этот момент что-то мягкое и живое прикоснулось к ногам Авроры.
Мягкая вибрация мурлыканья Феликса вырвала её из кошмара обратно в реальность. Она резко вздохнула, словно только что вынырнула из-под воды после долгого пребывания без кислорода. Грудная клетка болезненно расширилась, впуская живительный воздух. Вслед за вдохом из горла вырвался крик — громкий, отчаянный, почти животный.
Майя-оболочки стен моментально отреагировали на её эмоциональный всплеск, преобразившись в кислотно-жёлтый — стандартный цвет хаоса эмоций, тот самый, что активируется у всех жителей Нейрограда в моменты паники или крайнего стресса.
Феликс отпрыгнул от кровати, испуганно зашипев, а затем юркнул под ближайшую мебель, его янтарные глаза светились в полумраке, настороженно наблюдая за хозяйкой.
Постепенно возвращая контроль над своей майя, Аврора начала разминать затёкшие конечности. Каждое движение приносило странное облегчение, подтверждая, что она снова управляет собой. Чувство беспомощности, испытанное во сне, медленно отступало, оставляя после себя холодный липкий страх и подрагивающие пальцы.
Собрав силы, она поднялась и неуверенной походкой направилась на кухню. Автоматический кран выдвинулся из стены, ожидая команды. Трясущимися пальцами Аврора активировала нейрофон и выбрала "чай с бергамотом" — напиток, который всегда ассоциировался у неё с домашним уютом и безопасностью.
Тёплая чашка в руках и знакомый терпкий аромат действительно немного привели её в чувство. Она подошла к окну, с опаской вглядываясь в пейзаж за ним. Привычные геометрические башни Нейрограда возвышались на фоне стандартного утреннего неба, их структуры переливались обычными рабочими оттенками. Люди спешили по своим делам, автокапсулы плавно скользили по верхним трассам, всё было... нормальным.
"Воображение разыгралось," — Аврора делала глубокие вдохи, пытаясь успокоить всё ещё колотящееся сердце. — "Всё это события последних дней, нервы, стресс... Ничего удивительного в таком ярком кошмаре нет."