— Да, — отозвалась она наконец. — Спасибо за поздравления. Я... не ожидала твоего звонка.
— Почему? Мы же договаривались встретиться после церемонии. Я ждал тебя в нашем обычном месте, — в его голосе звучало лёгкое недоумение.
Договаривались? Обычное место? Аврора напрягла память. Последние дни перед посвящением слились в сплошной туман — бесконечные тренировки, медитации, подготовка…
— Прости, я забыла, — солгала она. — После церемонии была такая суматоха…
— Ничего страшного, — его голос потеплел. — Я понимаю. Хочешь, встретимся сейчас?
— Не думаю, что сегодня получится, — она старалась говорить ровно. — Я очень устала и собиралась домой.
Внезапно её внимание привлекло движение на противоположной стороне смотровой площадки. Огромный чёрный ворон опустился на перила и уставился на неё немигающим взглядом. В Нейрограде, где вся фауна была строго контролируема, появление дикой птицы казалось странным.
Боль пронзила голову, достигнув немыслимых пределов, словно тысячи раскалённых игл вонзились в мозг одновременно. Нейрофон погас, изображение Декарта растворилось в воздухе. Перед глазами всё поплыло, смешиваясь в калейдоскоп ярких пятен.
Последнее, что увидела Аврора перед тем, как потерять сознание, — как ворон расправляет крылья и взмывает вверх, превращаясь в чёрное пятно на фоне пламенеющего неба.
А затем наступила темнота.
Глава 2.1. Испытание огнем.
Декарт никогда не был большим поклонником совместных прогулок. Физическое перемещение в пространстве без конкретной цели казалось ему излишним расходом энергии, особенно когда те же ресурсы можно было направить на исследование внутренних миров сознания. Но когда Аврора предложила посетить Сады Лунного Света, он обнаружил, что его обычное сопротивление социальному взаимодействию значительно ослабло.
Они договорились встретиться у Восточных ворот садов — крылатой арки из серебристого металла, меняющего оттенок в зависимости от фазы луны. Сегодня луна была в первой четверти, и арка переливалась нежно-голубым сиянием, как застывший водопад света.
Декарт пришел на пятнадцать минут раньше назначенного времени — привычка, которая позволяла ему осмотреться и адаптироваться к любой новой среде. Он стоял в стороне от основного потока посетителей, наблюдая за людьми с привычной отстраненностью энтомолога, изучающего экзотических насекомых.
Майя-Персоны вокруг пестрели разнообразием — от сдержанно-элегантных до кричаще-эксцентричных. В Нейрограде внешний облик был одновременно и средством самовыражения, и индикатором социального статуса.
Декарт по привычке фиксировал мелкие детали, автоматически классифицируя встречных по когнитивным архетипам. Вот мимо проплыла группа флорианцев — их модифицированные майя превращали людей в причудливые гибриды человека и растения. Фактуры древесной коры, волосы-лианы, цветочные бутоны, распускающиеся на кончиках пальцев при каждом жесте. От них исходил тонкий аромат диких орхидей и влажного мха. Декарт отметил как один из флорианцев, проходя мимо декоративного фонтана, коснулся воды, и его пальцы-стебли словно мгновенно впитали влагу, окрасившись более насыщенным зелёным цветом.
Неподалёку замерла пара космидов в Майя-оболочках, имитирующих бескрайний космос. Их тела казались вырезанными из самой ткани вселенной: кожа-чернота с мерцающими созвездиями, глаза-пульсары, волосы-туманности, струящиеся в невидимых потоках звёздного ветра. В складках их одежд рождались и умирали крошечные галактики. Женщина-космид, заметив взгляд Декарта, чуть склонила голову, и на мгновение в её радужке промелькнуло изображение сверхновой, вспыхнувшей и угасшей за долю секунды.
А вот эфемериды были неуловимы для длительного наблюдения. Их Майя-оболочки непрерывно трансформировались: молодой человек, только что имевший облик триггерного бизнесмена с серебристой кожей и геометрически идеальными чертами персоны, на следующем шаге уже обладал текучей формой с перламутровыми переливами, лишенной определённых черт; женщина рядом с ним за время короткого разговора сменила не менее десяти образов — от морской нимфы с волосами-волнами до стилизованного робота с подсвеченными изнутри суставами. Текстуры, цвета, формы — всё находилось в постоянном движении, бросая вызов самой концепции устойчивой идентичности.
Декарт невольно отметил изящество алгоритмов, управляющих этими метаморфозами, текстурные особенности оболочек, цветовые сочетания, гармоничность линий. Нейроград был живой галереей человеческой изобретательности, где персона, оболочка , личина и покрытие становились холстом для самых смелых фантазий.
Ровно в назначенное время он увидел приближающуюся Аврору, и это зрелище на мгновение выбило его из привычного аналитического модуса. Её Майя сегодня была настроена на резонанс с окружением садов — лёгкое платье с узором из переплетающихся лунных фаз, волосы, казалось, собрали в себя отблески звездного света. Но что действительно привлекло его внимание — это не внешняя оболочка, а то, как она двигалась среди толпы: словно плыла в собственном потоке времени, немного медленнее окружающего хаоса.
— Ты рано, — сказала она вместо приветствия, и Декарт отметил, что она перешла на неформальное обращение, как будто их синхронизация в библиотеке стерла необходимость в социальных условностях.
— Я всегда прихожу заранее, — ответил он, пытаясь сохранить обычную отстраненность в голосе, но обнаружил, что это требует больше усилий, чем обычно.
Они прошли через арку, и Декарт ощутил легкое покалывание на коже — энергетическое поле, разделяющее внешний мир от пространства садов. Едва заметное изменение частоты реальности, призванное подготовить посетителей к уникальному опыту.
Сады Лунного Света были жемчужиной Нейрограда — живым, дышащим организмом, который реагировал на эмоциональное состояние посетителей и фазы луны. Созданные лучшими дизайнерами и архитекторами города, они представляли собой единую экосистему с почти разумным поведением.
— Я был здесь дважды, — произнес Декарт, когда они углубились в извилистые тропинки сада. — Оба раза в полнолуние, для исследовательской работы по эмпатическим колебаниям биологических систем.
— И никогда не приходил просто так? — в голосе Авроры прозвучала нотка удивления. — Чтобы... наслаждаться?
Декарт помедлил с ответом. Концепция "просто наслаждаться" не входила в его обычный лексикон опыта. Он был наблюдателем, исследователем, аналитиком — всегда с целью, всегда с задачей. "Просто быть" казалось непозволительной роскошью.
— Нет, — наконец признался он. — Никогда не видел в этом необходимости.
Аврора улыбнулась, но не с насмешкой, а с пониманием, которое почему-то не вызвало у него обычного раздражения.
— Тогда сегодня будет твой первый опыт.
Они миновали Аллею Шепчущих Ив — деревьев, чьи серебристые листья реагировали на человеческий голос, колыхаясь в такт речи и создавая визуальное эхо разговора. Декарт заметил, что когда Аврора говорила, листья двигались в плавном, гармоничном ритме, образуя узоры, напоминающие музыкальные волны. Когда же говорил он сам, движение становилось более структурированным, геометрически правильным, словно листья пытались визуализировать логические конструкции его мышления.
— Интересно, как они интерпретируют эмоциональные паттерны речи, — заметил он, наблюдая за этим феноменом с научным интересом. — Должно быть, используют какой-то вариант алгоритма распознавания тембральных микровибраций.
— Или просто чувствуют нас, — предположила Аврора. — Не всё можно свести к алгоритмам, знаешь ли.
Декарт хотел возразить — в его мире всё действительно сводилось к алгоритмам, только разной степени сложности. Но что-то в выражении её персоны, в том, как лунный свет отражался в её глазах, заставило его промолчать. Вместо этого он просто кивнул, соглашаясь с возможностью иной перспективы.
Они продолжили прогулку, углубляясь в центральную часть садов. Здесь растения становились более экзотическими — цветы, меняющие цвет в зависимости от эмоционального фона проходящих мимо людей; кустарники, формирующие свою структуру под влиянием лунных ритмов; деревья с полупрозрачной корой, через которую просвечивала пульсирующая световыми импульсами лимфа.
— Последние исследования Синаптика о квантовых свойствах сознания, — заговорил Декарт, возвращаясь к более комфортной для него теме, — предполагают, что наши ментальные состояния могут существовать в суперпозиции, влияя на физическую реальность на квантовом уровне. В каком-то смысле, эти сады — практическая иллюстрация его теории.
Аврора кивнула, проводя рукой по стеблям растений, которые тянулись к её пальцам, словно ища контакта.
— Ты знаешь, что в его новой работе есть целый раздел об отделении сознания от физического носителя? — спросила она. — Он развивает идею о том, что при определенных условиях сознание может существовать в своего рода распределенном состоянии, не привязанном к конкретному материальному субстрату.
Декарт оживился. Это была именно та область, которая занимала его мысли последние месяцы.
— Да, его теория "декогеренции сознания", — подхватил он с нехарактерным для него энтузиазмом. — Вопрос в том, является ли такое состояние более "чистым", более приближенным к истинной природе сознания, или это просто другая форма иллюзии?
Они подошли к центральному водоёму сада — идеально круглому озеру, в котором отражалась луна. Поверхность воды была неподвижной, словно застывшее зеркало, и только изредка по ней пробегала рябь, когда эмоциональное состояние окружающих посетителей достигало определенного порога интенсивности.
— А что, если нет "истинной" формы? — предположила Аврора, когда они остановились у каменного парапета, окружающего водоём. — Что, если все состояния сознания — просто разные перспективы на одну и ту же реальность? Как разные углы обзора одного и того же объекта.
Декарт задумался. В её словах был отголосок тех направлений философских систем, которые он изучал, но всегда с некоторым скептицизмом.