[68] направлен в ту же сторону, когда он говорит: «Гомеостаз, равновесие, адаптация, самосохранение, защита и приспособление – это негативные понятия, которые должны быть дополнены позитивными»[69].
Однако, на мой взгляд, подобная критика не заходит достаточно далеко. Она даже не затрагивает сути или, лучше сказать, заметных недостатков точки зрения на человека как создания, для которого реальность служит просто средством для «удовлетворения потребностей, ослабления напряжения и/или поддержания равновесия». В этом контексте человек рассматривается с точки зрения, которую я называю монадологической[70], и игнорируется его связь с миром, в котором он существует.
При монадологическом взгляде не остается места реальному столкновению и взаимодействию между человеком, с одной стороны, и миром со всеми его объектами – с другой. Объекты этого мира больше не воспринимаются в их объективной сущности, а расцениваются лишь как более или менее полезные инструменты для поддержания гомеостаза. Не остается места таким понятиям, как приверженность делу ради дела или отношения с партнером ради него самого. Вместо этого дела и партнеры низводятся до уровня простых средств, которые используются для достижения цели – восстановления определенных состояний в психической системе субъекта. Как средства они не имеют для субъекта ценности сами по себе, а лишь должны быть ему выгодными для использования.
Это напоминает хорошо известный феномен, наблюдаемый при сексуальном неврозе. Мы часто слышим, как пациенты говорят о «мастурбации на женском теле», подразумевая, что иногда они «используют» своих партнерш просто для снятия сексуального напряжения. Как мы видим, это полностью соответствует тому взгляду на человека, который выше назван «монадологическим». Однако не будем забывать, что здесь мы имеем дело с невротическим, а значит, патологическим случаем. В нормальном отношении к миру человек никогда не отталкивается прежде всего от того, что окружающие – это лишь средства для достижения целей.
Скорее, такая модель поведения свойственна животным, помещенным в искусственные условия. Я имею в виду эксперименты по самостимуляции, которые описали Олдс и Милнер, Брэди[71] и Вернер. Они вживляли в мозг крыс электроды, которые были локализованы в определенных нервных центрах гипоталамуса и обонятельного мозга. Электрический разряд вызывал реакцию, которая явно свидетельствовала о получении удовольствия. Когда же крысам позволили самостоятельно нажимать на рычаг, который замыкал цепь, они вскоре стали делать это непрерывно. Но больше это исследование впечатляет меня тем, что ради электростимуляции животные стали полностью игнорировать еду и реальных сексуальных партнеров. Таким образом, экспериментаторы показали: когда объекты мира человека воспринимаются только как средства для удовлетворения потребностей, ими можно пренебречь или даже вовсе отказаться от них. Человек больше не должен обращать на них внимания – достаточно просто замкнуть электрическую цепь.
Как обоснованно отмечает Юнг, все сказанное справедливо только для экспериментов с подопытными животными, которые находятся в особой искусственной, а не естественной среде. Это доказывает, что даже животное обычно не заинтересовано или, по крайней мере, не в первую очередь заинтересовано в восстановлении психического состояния, вызывающего удовлетворение, – что уж говорить о людях. Согласно концепциям логотерапии, человек не в первую очередь заинтересован в своем психическом состоянии, скорее он ориентирован вовне, на мир потенциальных смыслов и ценностей, которые, так сказать, ждут, чтобы человек их актуализировал и исполнил. В логотерапии мы говорим о воле к смыслу[72], противопоставляя ее принципу удовольствия (который можно назвать и волей к удовольствию) и воле к власти.
Как принято считать, принцип удовольствия предполагает избегание неудовольствия. Таким образом, он почти совпадает с принципом снижения напряжения. Однако мы должны спросить себя: действительно ли существует в человеке что-то подобное воле к удовольствию в качестве первичной тенденции? По моему мнению и по некоторым наблюдениям Канта и Макса Шелера[73], первоочередное удовольствие, как правило, не цель, а следствие, своего рода побочный эффект выполнения задачи. Другими словами, удовольствие возникнет автоматически, как только человек осуществит смысл или реализует ценность. Более того, если человек поставит себе целью наслаждение, ничего не выйдет, поскольку он упустит то, к чему стремился. В этом легко убедиться на примере невроза, при котором пациенты не получают сексуального удовольствия именно потому, что пытаются достичь только его. Чем больше мужчина стремится продемонстрировать потенцию, а женщина – способность испытывать оргазм, тем реже им это удается. Осмелюсь предположить, что немало случаев сексуальных неврозов связаны именно с установками.
Здесь можно провести аналогию и с некоторыми другими проявлениями человеческой натуры, например с тем, что указано в заглавии знаменитого бестселлера Peace of mind («Душевный покой»)[74]. Мы можем пойти еще дальше, утверждая, что скрытое противоречие есть и в «погоне за счастьем»: чем больше мы к нему стремимся, тем меньше его ощущаем. Спокойствие разума тоже должно довольствоваться участью побочного эффекта, поскольку в качестве намерения оно разрушительно. Возьмем для примера то особое состояние душевного покоя, которое ассоциируется с чистой совестью. Человек, стремящийся к состоянию, в котором он сможет с полным правом сказать «Моя совесть чиста», представлял бы собой пример фарисейства. По-настоящему чистая совесть не у того, кто хочет ее заполучить, а у того, кто действует ради какого-то дела, другого человека или Бога. Вот тогда и возникает это ощущение, неожиданно, как случайный побочный эффект, и исчезает оно в тот момент, когда его пытаются вызвать намеренно. (Представим себе человека, который до фанатичности одержим заботой о здоровье. Но он уже болен, если расходует на это все свои силы, – такое нервное расстройство называется ипохондрией.) Формула проста: как в гедонистической философии эпикурейцев, так и в квиетистской[75] философии стоиков счастье и душевный покой (или атараксия, по выражению древних греков) априори не могут быть реальными целями человеческого поведения. Причина в том, что они ускользают от человека по мере того, как он пытается их достичь.
Мне кажется, что набирающая силу тенденция к зависимости от лекарств-транквилизаторов связана с тем, что современный человек все больше соблазняется иллюзией, будто счастья или душевного покоя можно добиться. Он не может даже стремиться к «миру в душе», ибо это мир, который, по-видимому, означает обретение чистой совести, ускользает от него, как только он становится объектом намерения, вместо того чтобы оставаться результатом.
В психодинамической интерпретации человек стремится к нравственному поведению лишь затем, чтобы избавиться от раздражителя – угрызений совести, или, в терминах психодинамики, неудовлетворенного супер-эго. Очевидно, что здесь упущена из виду суть истинной нравственности, возникающей, когда человек начинает действовать ради чего-то или кого-то, а не самого себя, то есть не за тем, чтобы обрести чистую совесть или избавиться от дурной.
Возвращаясь к вопросу о том, руководствуется ли человек единственно принципом гомеостаза, мы можем сослаться на простой и хорошо известный факт, который, по моему мнению, показывает, что равновесие никогда не бывает конечной целью жизни. Что бы получилось, будь у нас возможность полностью удовлетворить все потребности и влечения? Несомненно, после такого эксперимента человек ни в коем случае не испытал бы глубочайшее удовлетворение. Напротив, им завладело бы отчаянное, разочаровывающее чувство внутренней пустоты, или, в логотерапевтической терминологии, экзистенциальный вакуум. Это результат упомянутой выше фрустрации воли к смыслу. Поскольку все, что связано не только с человеческим существованием, но и со смыслом существования, можно определить как экзистенциальное, то мы вправе рассуждать об экзистенциальной фрустрации, которая является ключевым понятием логотерапии.
Экзистенциальный вакуум – первейшая проблема современной жизни, и ее значение все возрастает. Это можно понять, если вспомнить о двойной утрате, которую мы понесли с тех пор, как по-настоящему стали принадлежать к человеческому роду. Я имею в виду, что на заре своей истории человек лишился основных инстинктов, обусловливающих поведение животных и обеспечивающих безопасность. Даже такое защищенное место, как рай, оказалось навсегда потерянным. К этому добавилась еще одна, относительно недавняя утрата. Значение традиций, на которые человек долгое время опирался, теперь стремительно ослабевает – по крайней мере в том, что касается моральных обязательств. Сегодня среднестатистический человек едва ли считает, что обязан им следовать.
В Венской поликлинической больнице мои сотрудники провели перекрестное исследование пациентов в двух амбулаторных отделениях, неврологическом и психотерапевтическом, а также среди врачей и медсестер. Выяснилось, что 55 % в той или иной степени испытывали экзистенциальную фрустрацию и/или вакуум. Более половины из них не видели смысла в жизни.
Согласно логотерапии, экзистенциальный вакуум наряду с другими причинами может привести к невротическим заболеваниям, которые в этой системе координат называются ноогенными, в отличие от психогенных (то есть неврозов в более узком смысле слова). Ноогенные неврозы имеют другую этиологию, поскольку возникают в другом личностном измерении – ноэтическом, а не психическом. Иными словами, мы имеем дело с психологическими расстройствами, которые, в противоположность психогенным, коренятся не в конфликтах между различными влечениями или в столкновениях психических компонентов, таких как ид, эго и супер-эго. Они, скорее, коренятся в столкновениях различных ценностей или в невознаграждаемой тоске и поиске человеком иерархически высшей ценности – конечного смысла его жизни. Проще говоря, мы имеем дело с фрустрацией человека, который борется за смысл своего существования, – с фрустрацией его воли к смыслу. Само собой разуме