Самые трудные дни проходили расплывчато. Меня постоянно одолевала жажда, озноб, вялость, тошнота и боли в голове и в груди — эти ощущения я помнила отчетливо. А всеобщая слабость, куда же без неё, была моей спутницей почти до самого конца пребывания в больнице.
Но шло время, и темнота постепенно изменилась, немного. Слепота, естественно, никуда не делась, но что-то появилось во тьме — странные линии вокруг, замысловатые очертания и дымчатые образы, контуры из света, не знаю. Я пыталась «рассмотреть» их — выходило крайне… странно.
Казалось, изменилось не только «зрение», но и слух. Каждый звук отдавался в голове странным эхом, многократно повторяясь внутри черепной коробки. Мне сказали, что это может быть пошел процесс адаптации мозга. Как там говорилось: при потере одного из чувств обостряются остальные. Не знаю, насколько это выражение правдиво, однако соглашусь с тем, что мозг вынужден подстраиваться под сложившиеся реалии и тем самым, наверняка, пытался компенсировать потерю одного из важнейших чувств восприятия вот таким вот непонятным путем. Да и освободившиеся участки мозга нужно было поднапрячь, а то, чего это они без дела останутся, что ли.
Через три дня я спокойно могла ходить. Ноги уверенно держались, хотя за эти две недели постельного режима мышцы немного подзабыли, что это такое — двигаться. Однажды за этим самоуправством меня застукала медсестра, когда я шаркала по палате вдоль стен и ощупывала все объекты, постоянно спотыкаясь и чуть не сбивая что-то с ног.
Я вела себя подобно только что родившемуся котёнку. Она меня тогда знатно отругала. Её голос звучал с некоторой хрипотцой, поэтому я её запомнила очень хорошо. С тех пор она с меня глаз не сводила, и постоянно напоминала, что я — буйная пациентка и за мной нужен глаз да глаз. Вот так, с юмором медсестра попалась.
Сообщили, что рёбра срослись нормально, но все равно долгое время было неприятно дышать, пусть уже и без боли как таковой. Возможно это из-за лекарств, чтобы не было внутреннего воспаления. Через шесть дней окончательно пропала слабость и тяжесть в груди. Я уже могла дышать свободно. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться тому, что просто дышу без каких-либо затруднений и неприятных ощущений при этом. Тем самым худшие дни остались позади. По крайней мере, я думаю, что это так — куда ещё хуже-то, верно?
Так что, можно было подвести очередной итог: после аварии всё, кроме зрения, пришло в норму. В какой-то степени можно сказать, что мне повезло — не сбылись самые страшные прогнозы врачей. Травма головы и позвоночника могла вызвать кучу осложнений, куда хуже слепоты. И я с ними полностью согласна. Лучше потерять зрение, чем стать овощем на всю оставшуюся жизнь, ведь так?
Да уж, тот еще выбор, конечно, никому не пожелаешь…
«Глядя» в окно, — ну я думаю, что я «смотрю» в окно, — вспомнила вчерашний разговор со своим доктором о моем направлении в реабилитационный центр. И, знаете, я как-то пропустила, что лето сменилось ранней осенью. Погода на улице заставила меня убедиться в мимолетности времени. В день, когда я поселялась в реабилитационный центр, шел дождь и гуляли прохладные порывы ветра.
Кто-то скажет, паршивая погода. Но я не согласна, у природы нет плохой погоды. А прекрасный запах и шум дождя — что может быть лучше?
Молниеносно, без каких-либо ожиданий и треволнений пошел второй месяц, как я проходила курсы реабилитации — заново училась как жить, и радоваться жизни без глаз. Скажу так, мне здесь даже понравилось. Но уже через месяц придется покинуть это место, и включаться в нормальную жизнь и заново адаптироваться. Интересно, а какова была она — моя нормальная жизнь? Ну до травмы, я имею в виду. Что-то путное сказать я не смогла. У меня особо не было никаких увлечений, достижений. Всё как у среднестатистического обывателя. А может даже чуть ниже. Ладно, и с этим разберемся.
В реабилитационном центре меня научили навыкам к самостоятельной жизни: ну, самообслуживание там, пространственная ориентировка, система Брайля и письменность, элементарные трудовые навыки, т. е. таких навыков и личных качеств, которые позволили бы мне реализовать свои возможности в современном обществе и вернуться к полноценной активной жизни с учетом моего положения.
За эти два месяца полностью изменился привычный образ жизни. Тут уже не прохладишься, без строгой самодисциплины и организованности никуда. А дотошное следование собственному распорядку дня помогает не сойти с ума и дает чувство контроля. Да и до этого я любила четкий распорядок, пусть никто и не знал, каков он у меня.
Изменения касались даже таких мелочей как одежда. Теперь я понимаю, что пуговицы придумал тот, кто ненавидел слепых всем сердцем и душой. Вместо джинсы и рубашек я теперь переоделась в свободный спортивный костюм. Его легко надевать и вообще, ткань у него такая гладкая и мягкая…
Мм… Кхм-кхм, извините, отвлеклась. А вот с обувью я ничего не решила, хотя и советовали что-то легкое, но я оставила высокие кроссовки — шнурки помогут мне постоянно развивать мелкую моторику, нашла я себе тупое объяснение. Да и с любимыми кроссовками расставаться на хотелось. Мы с ней столько прошли. Хе-хе.
Так, что ещё можно сказать? Из нового у меня появилась раскладная трость из легкого и прочного сплава по типу алюминия и очки со светодиодами. Почему со светодиодами, вдруг спросит кто-то? Это просто для того, чтобы не быть как все слепые. Последнее, в общем-то, не обязательно, ну пусть будет, не помешает. Так сказать, это будет моим отличительным знаком. А то в обычных черных очках ходят все слепые.
Думаю, я готова к самостоятельной жизни. Осталось, наконец-то, пройти последнюю проверку в Зале Разуме, получить заслуженную «0», попрощаться с приютом и ворваться в жестокий мир. Я так и так хотела поступить до аварии. Как говорится, жизнь-то продолжается. Даже подыскала себе подходящее учебное заведение. Раз уж я теперь льготник сразу по нескольким пунктам, можно с повышенной уверенностью надеяться на поступление. Мое государство в этом плане не плох. Или это мне так повезло? Хм.
— Ну что, Анна, готова? — после хлопка открывшихся дверей раздался рядом голос доктора Шарри, ответственного за пространственную ориентировку. — Анна? — повторил он, вырывая меня из пелены воспоминаний и размышлений.
Его легко узнать по низкому утробному голосу, всегда доносящимся откуда-то выше тебя и по тяжелой поступи. Почему-то я представляла его, как огромного бугая с маленькими и добрыми глазенками. Все пациенты отзывались о нем очень хорошо — что истинно факт.
— Тот же маршрут?
— Нет, сегодня боевое крещение — тебя ждут оживленные улицы нашего славного города. Без сопровождающего.
Ага, как же, отпустил он своих пациентов. Точно будет неподалеку. Уж слишком он любит свою работу, что достойно похвалы.
— А можно мне наушники?
— Ты серьезно, Анна? — думаю, он скрестил руки на груди и смотрит на меня сейчас с легким укором, а может и не с легким.
— А что?
— Сколько раз говорить, слух — один из твоих опор, надежный ориентир и друг. А лишний шум будет только мешать.
— Да ладно, я справлюсь. Или вы хотите лишить меня единственной радости в жизни? Уверяю, я буду предельна осторожна. К тому же, разве я не освоилась так, что во мне слепого не заподозришь, если бы не эти очки и трость? Отнятое зрение взамен даровало мне нечеловеческую ловкость!
— Ага-ага, скажи ещё супер силу.
— Ну, а если я скажу «пожалуйста»? Ну пожалуйста, — без живых глаз как-то сложно сделать жалостливый взгляд, но, по-моему, что-то получилось.
— Ладно, я сейчас… — сдался он под моим напором и ушел, хотя я расслышала его тихий шепот. — Надеюсь, меня за это не уволят…
Когда он вышел, покрутила тростью и отточенными за все эти дни движениями разобрала её в один взмах. Мне нравится моё новое приспособление. Её вес приятно ощущается в руках, эргономичная рукоять идеально лежит на ладони, а эти щелчки при разборе — просто мм… Только вслушайтесь.
Радостно орудуя тростью, спокойно покинула свою палату и вышла в оживленный коридор реабилитационного центра.
Сразу скажу, доктор зря так волнуется. Как я уже говорила, я точно готова к жизни. И я же не полностью ослепла, как бы дико это не прозвучало. Да, я не вижу нормально, однако… Гм… Эх, как бы объяснить-то? Гм… Вот, вы когда-нибудь видели снимки в негативе? Эти фото с черным фоном и грубо выделенными краями объектов светлыми линиями. Можно сказать, у меня почти то же самое, но и это ещё не всё. У меня будто бы расширился круговой обзор. Звучит бредово, весьма бредово, соглашусь, но у меня нет других объяснений. Хотя, по-моему, это просто создается такое впечатление из-за пространственной ориентации на слух — не более.
К такому было сложно привыкать, когда боишься сделать шаг. Но потом дело пошло. И неуверенность медленно отступила. Сначала это, повторюсь, было очень и очень необычно, да и сейчас, если честно, тоже — я не полностью привыкла к изменениям. Ориентироваться в пространстве теперь приходилось совсем иначе и медленнее, чем зрячий. Но человек — тварь приспосабливающая. А я — тем более та ещё тварь. Так что, тут вопрос лишь в упорстве и времени. Возможно в будущем я стану ориентироваться подобно летучей мыши, кто знает…
С доктором Шарри мы встретились уже у холла на первом этаже. Он одолжил свои наушники и сопроводил до внешних ворот территории центра. И пожелав удачи, сказал, когда мне возвращаться.
Снаружи ясно ощущался конец осени. Временами пронизывали кусачие морозные ветра. Я подняла воротник спортивки до носа и прислушалась к звукам. Со всех сторон меня окружил шум города: рев моторов, сигналов, гомон людских разговоров, где-то играла музыка, шум стройки и прочее. На утреннюю прогулку по городу ушло несколько часов. И я вернулась обратно без каких-либо синяков, которых явно ожидал увидеть доктор Шарри.
После обеда меня ждало последнее занятие в «бытовой самостоятельности» — необходимое условие социальной адаптации незрячего человека. И до моего «выпуска» из реабилитационного центра оставались считанные дни. И они, ставшие рутиной, пролетели один за другим, приближая «долгожданный» день выписки в одно мгновение. А потом настала пора избавления от псиучета и с сегодняшнего дня я стану «нормальной». К полудню меня навестила миссис Кимберли, чтобы забр