Но однажды, хмурым ноябрьским утром…
— А чего нам здесь надо-то, любезный Персен? — Трюмо в очередной раз попытался перебросить крюк через замшелую замковую стену.
— Сокровища, друг мой, несметные богатства! — энтузиазму Персена позавидовал бы любой уличный проповедник.
— Трактирщик в деревне сказал мне, что в этом замке некогда обитал могучий колдун…
— Брось! Подвыпившие крестьяне сами придумывают эти сказки, чтобы пощекотать себе нервишки перед сном.
— Нет, ну а вдруг?
— Не дури! Если здесь кто и жил, то он давно отбросил и копыта, и рога, и свою богопротивную волшбу. Ты хотя бы на кладку взгляни! — Персен в запале пнул покрытую лишайником стену — и едва не поплатился за это. Старая кладка, не выдержав сотрясения, выпустила из своих объятий объемистый валун, и тот рухнул в пересохший ров, с хрустом врезавшись в панцирь некрупных размеров трилобита.
— Слушай, Персен, — Трюмо поскреб рыжую проволоку, заменявшую ему щетину, — а может быть, мы…
— Ничего-ничего. Мы войдем, заберем драгоценности и быстро канем в эту самую… в Ленту. Вроде того.
— Да нет же! Я хотел…
— Или все же в Лепту?..
— Персен!
— Ну, растворимся, исчезнем, рассыплемся в прах!..
— Ворота!
— Исчезнем, словно дым!.. Спокойствие, мой нервный друг. Что?
— Ворота открыты.
Внутри замок выглядел ничуть не веселее, чем снаружи. Давящая и сочащаяся мрачность обстановки напомнила Персену подвалы инквизиции, с которыми ему однажды довелось познакомиться несколько ближе, чем хотелось. Суеверный Трюмо нервно озирался, ожидая призраков, но углядел лишь пару влюбленных крыс. Друзья поднялись по пыльной лестнице, миновали заваленный пылью коридор и, с трудом открыв истерзанную временем и насекомыми дверь, вошли в огромный, чисто прибранный зал.
— Гляди, Трюмо, здесь когда-то проходили пиры и оргии, — Персен восхищенно огляделся. — Представляешь, благородные рыцари нажирались тут в мелкие дребезги, а потом приставали к прекрасным дамам! Ну, те, что еще могли шевелиться.
— Похоже, у них и сегодня намечается попойка, — Трюмо несильно встряхнул замечтавшегося товарища и указал вперед.
Посреди зала невозмутимо стоял длиннющий стол, плотно заставленный тарелками, блюдами, кувшинами, чашами и зачем-то канделябрами.
— Вот ведь дьявол!! — поперхнулся Персен, — клянусь сапогами покойного папаши — минуту назад здесь ничего такого не было.
— А ведь это еда-а, — мечтательно протянул Трюмо.
— Ловушка, — поморщился маленький вор, давясь скупою мужскою слюной. — Хотя… Но все равно, лучше не стоит.
Трюмо не отвечал, молча вгрызаясь в баранью ногу.
Персен принялся убеждать себя, что не может такой богатый стол торчать посреди заброшенного замка, но доводы голода одержали сокрушительную победу над здравым смыслом.
— Приятного аппетита! — разнесся по зале надтреснутый старческий голос, — добро пожаловать в замок Бринн. Чувствуйте себя как дома.
— Спасибо, — пробурчал вежливый Трюмо.
— Не за что! — торжественно провозгласил голос, — кушайте на здоровье! А вот вы, досточтимый Персен Попрыгунчик, оставьте в покое этот кубок, он не послужит вам ни в качестве холодного, ни в качестве метательного оружия.
— Э-э… Здравствуйте. Так я имею честь беседовать с тем самым великим, непревзойденным, прославленным… — Персен небрежно поставил кубок на стол и развернулся. В зале, кроме них, никого не было.
— Да. Вы поразительно догадливы, мой юный друг.
— Так этот старый пень еще жив? Персен, ты утверждал, что он давно врезал дуба, — блеснул сообразительностью Трюмо.
Раздался смешок.
— Вы почти угадали, мой юный друг. Меня одолевает смертная скука. Лет триста назад я собрался было покинуть этот негостеприимный мир. Да, да, чистая правда! Но воры… Ах, воры! Они заставляют меня вновь почувствовать себя молодым семидесятилетним магом. Ах, эти старые добрые времена: подпиленные волшебные палочки, растворяющиеся мантии, корсеты-удавки, и мои любимые отравленные манускрипты. В те благословенные времена все казалось таким новым, оригинальным; никогда не забуду, как заколдовал доспехи одного глупого самоуверенного рыцаря. В сущности, ничего особенного, тривиальное заклинание отождествления, но как же забавно они чавкали, закусывая хозяином!
— Впрочем, вам не понять, — двери, к которым Персен пытался толкать дорвавшегося до еды Трюмо, с резким стуком захлопнулись. — Нет-нет, куда же вы? Законы гостеприимства не позволяют мне вышвырнуть вас прочь. Во всяком случае, не сейчас.
— Ну вот, значит можно доесть! — Трюмо, наконец, стряхнул с себя Персена и решительно направился к столу.
— Извините, многоуважаемый вор, — голос хозяина звучал насмешливо, — но мне кажется, будто ваше место за столом уже занято.
— Э, постой. Откуда взялись эти парни? — Трюмо в замешательстве остановился.
Персен выглянул из-за широкой спины своего друга и обомлел. Перед богатым столом недвижно замерли два едока; одним из них был Трюмо, во втором маленький вор узнал себя.
— Забавно, мой милый Персен, не правда ли? — маг веселился, — вы здесь и там — одновременно. Такое случается с теми, кто пытается ограбить мага, не обладая достаточной квалификацией. Те же, кто подобной квалификацией обладают, стараются не подходить к подобным замкам ближе, чем на пять лье. Надеюсь, теперь вы поинтересуетесь, почему я не испепелил вас на входе?
— Мы тебе нужны, да? — блеснул интуицией Трюмо.
— Блестяще, о многомудрый мордоворот, просто блестяще, вы просто читаете мои мысли. Но позвольте мне ненадолго утаить свои замыслы, а чтобы вам не было скучно…
Персен всегда подозревал, что существует на свете такое понятие, как «уют». Доказательств, правда, у него не было — до нынешнего момента. Персен огляделся и решил обозвать комнату, в которой он очутился, уютной. Слово, обретавшееся где-то на задворках лексикона, примерялось к обстановке. Огромная кровать с балдахином, цветной витраж, подсвеченный утренним солнцем, золотые канделябры, черномраморные колонны, обнаженные статуи… Слово удовлетворенно кивнуло. «Красота-то какая, а!», — подумал Персен; чувство прекрасного ему отбили в детстве.
Откинув полог, Попрыгунчик углядел здоровенное зеркало, в котором отражалась добрая треть комнаты, включая кровать, балдахин, и его, Попрыгунчика, физиономию. Персен дружелюбно помахал отражению рукой — и только тут заметил, что из зеркала на него смотрит какая-то неизвестная, до омерзения привлекательная рожа. Нервы воришки не выдержали. Вскочив, он кинулся к зеркалу, изображая свежепридуманные магические жесты, долженствующие отгонять нечистую силу. Отражение эти жесты старательно повторяло.
Проведя еще пару опытов, Персен убедился, что тело мускулистого красавца с роскошной льняной гривой принадлежит ему, искателю приключений неизвестно скольких (но никак не менее двадцати пяти) лет от роду. Старого тела, конечно, жалко. Оно было каким-то… привычным, что ли. С другой стороны, это тело — Персен пристально рассматривал свою руку с длинными пальцами и холеными ногтями — это тело, пожалуй, было не хуже. Через три минуты извертевшийся перед зеркалом герой решил, что лучше.
Шуточки давешнего колдуна? Вряд ли. С чего бы вдруг мерзкому старикану понадобилось превращать его в писаного красавца?
На необозримой кровати что-то зашевелилось. Персен осторожно отдернул полог и обомлел. На кровати лежала баба. То есть девушка. Такой красивой бабы, ну, то есть, девушки, он не видел даже при дворе королевы Элоизы, где служил трубочистом и сверху мог наблюдать всех фрейлин, служанок, кухарок и прачек.
Дрожащей от волнения рукой Персен откинул с фарфорового личика незнакомки непослушную янтарную прядь и наклонился, чтобы…
— Ты кто? Ты какого? — поинтересовалась красавица.
— Я тот, кому вы подарили эту ночь, мадемуазель! — Персен очень старался быть галантным.
— Чего!? — прекрасная женская ручка чувствительно ткнула Персена в глаз. — Вот дьявол! — выругалась принцесса, потирая отбитый кулачок, — что это с моими руками?
— Вероятно, вы ушибли свою прелестную ручку о мою недостойную физиономию, — запасы галантности стремительно подходили к концу — сказывалось отсутствие тренировки. Персен даже в мечтах своих не заходил так далеко, максимум, на что он мог надеяться, это соблазнить какую-нибудь служанку… или украсть золоченый подсвечник из королевской опочивальни.
— Что ты несешь? — голос принцессы походил на пение серебряной флейты, — откуда ты взялся на мою голову? И где этот негодяй Персен, тысяча демонов ему в глотку?
— Как это где? Да вот же я! — Попрыгунчик задумался — неужели он сообщил свое имя этой красавице, и если да, то зачем? Надо же быть таким неосторожным! Посмотрев на красавицу, Персен решил, что надо.
Смех красавицы мог бы легко поспорить с журчанием лесного ручейка.
— Ты — Персен? — маленький пальчик уперся в грудь попрыгунчика. — Ты похож на него не больше, чем на холерную крысу! У Персена один глаз больше другого и правое ухо оборвано, а в левом — оловянная серьга!
— И вовсе не оловянная! — обиделся Персен, — чистое серебро! Я вынул ее из уха нечестивого мавра!
— Мавра? Х-ха! Ты спер ее у отца Игнасио, когда того переехала телега. — На лице красавицы нарисовалось замешательство. — Постой, ты что, и вправду Персен?
— Да. А ты — самая обворожительная и… Т-Трюмо? — голос Попрыгунчика дрогнул. — Нет, это не можешь быть ты. Ну, признайся, это ведь не ты?
— Как это не я? А кто ж тогда? Не Папа же Римский?
— М-да. Не папа. Скорее, мама. — Персен редко поддавался панике. Сейчас был как раз такой случай.
— Какая, к свиньям собачьим, мама? Ты чего несешь?
— Да ты на себя посмотри! А лучше — в зеркало.
Персен завороженно разглядывал открывшуюся картину. Принц и принцесса, словно вышедшие из волшебной сказки, молодые, красивые… На душе у Персена было погано. Что делать, он не представлял.
Внезапно зеркало пошло волнами, из которых постепенно выплыло знакомое бородатое лицо.