Мне нравится такой расклад.
…Где-то далеко, среди обломков старой сказки, маленькая девушка и огромный золотой грифон шли по заснеженным холмам в сторону королевства Тарии.
Ведь мир — всего лишь сон.
А настоящая любовь вечна. Или почти вечна.
Разве это имеет значение, пока ты рядом с тем, кого любишь?
Они выглядели безумно счастливыми.
Сергей ЛукьяненкоМЫ НЕ РАБЫ
Девушка была такой очаровательно глупенькой, что ей, наверное, даже не снились сны.
— Вы не боитесь? — спросила она. Не дожидаясь ответа, продолжила: — А я так ужасно боюсь! Этот ужасный экзекутор…
— Экзекьютор, — поправил я.
Милый лобик сморщился, будто пытаясь компенсировать недостающие внутри извилины.
— Он же экзекуцию проводит? Экзекутор?
— Эк-зе-кью-тор, — повторил я, разглядывая картины на стенах. Вроде бы обычные классические полотна, но с вариациями. Такие картины вошли в моду год назад и до сих пор не приелись публике. Чего там только не было — и «Последний день Помпеи», где на фоне рушащихся зданий шла веселая оргия, и скабрезные «Охотники на привале», и совершенно непристойная смесь «Утра в сосновом бору» и «Аленушки». — Эк-зе-кью-тор. Исполнитель. Он выносит приговор. По сути, он даже его не исполняет, но слово прижилось…
— А экзекуция? — жалобно спросила девушка.
Я покачал головой. Снял и протер очки.
Она и впрямь была удивительно хороша. Чудесная фигурка, где надо — тонкая, где надо — округлая. Красивое личико — слово «лицо» будет слишком грубым. Чудные светлые волосы. Губы… манящие.
И полная дура. Как и положено лицензированной девушке для удовольствий. Большинство девушек, подписывая стандартный годовой контракт, включают в него пункт о временном оглуплении.
— Мне пора, — сказал я.
Девушка вздохнула. Сказала с такой неподдельной грустью, что я на миг заколебался, — стоит ли уходить…
— Говорят — все блондинки дуры. А я считаю, что это неправда!
Я ждал продолжения. Вдруг какая-то мысль прорвется через дремлющие нейроны?
— А почему он не экзекутор? — спросила девушка.
Улыбнувшись, я встал и чиркнул карточкой по кассовому терминалу:
— Не сложилось, милая… Я буду по тебе скучать!
Она расцвела в ответной улыбке:
— Я тоже, милый!
И я вышел из помещения, где десяток беленьких, черненьких, рыженьких и лысых девиц ожидали клиентов. Все как одна — красавицы. Все как одна — дуры.
И я дурак.
Дурак-экзекутор.
Додумался, где искать будущую любимую — в городском борделе!
На улице, несмотря на раннее утро, было жарко. Климатизаторы в городе не работали. То ли местные жители привыкли к такой погоде, то ли в мэрии проворовались сильнее, чем считали на Земле. Я двинулся по Проспекту Первопоселенцев к Площади Независимости. На любой земной колонии есть такой проспект и такая площадь.
И любую колонию рано или поздно посещает экзекьютор.
Прохожих было немного, и почти все лица оказались мне знакомы по трехмесячному путешествию на «Левиафане». Местные сейчас радостно разгружают грузовые боты… Плечистые японцы в зеркальных очках последней модели деловито оглядывали достопримечательности — церковь, ратушу, мечеть, здание суда, памятник кому-то-из-колонистов-спасшему-колонию-от-бедствий. Временами стекла очков подергивались радужной пеленой: не удовлетворившись видеосъемкой, туристы делали голографическую съемку местности. Другая группа туристов усаживалась в экскурсионный автобус. Их ждала обычная программа — экскурсия к месту посадки колониального баркаса, визит в деревню аборигенов, охота на диких зверей в ближайших джунглях, ужин в ресторане с местной кухней, а после, для лиц с крепкими желудками, невинные ночные шалости. Маятниковый лайнер будет ждать на орбите еще сутки, а потом неумолимые законы гиперпространственной физики швырнут его к следующей планете. Надо спешить, надо успеть повидать все, за что заплачены немалые деньги.
А вдвойне спешить надо мне. За сутки я должен влюбиться и вынести приговор.
Памятник, как ни странно, мне понравился. Он изображал благообразного бородатого мужчину с короткой стрижкой. В руке бородач держал что-то вроде посоха, что придавало ему внешность сказочного мага. Но подпись на постаменте гласила, что передо мной старший механик колониального баркаса, на четвертом году полета добрым словом и обрезком титановой трубы усмиривший мятеж. Я даже посмотрел короткий игровой ролик, из которого следовало, что главную роль в усмирении сыграли-таки добрые слова, а обрезок трубы служил лишь вспомогательным фактором. Ролик был хороший, но мои очки, подключенные к закрытой базе данных, немедленно выдали иную версию событий, где злосчастной трубе отводилась более заметная роль.
Возле памятника меня и начали пасти.
Вначале я заметил двух топтунов — один азиат, другой европеоид. Потом появился третий — пожилой негр. Потом четвертая — хорошенькая рыжая девица.
В окружении этой четверки я свернул в узкий проулок между мэрией и двухэтажным универсальным магазином.
Там меня ждал симпатичный интеллигентный юноша, похожий на музыканта или молодого перспективного актера. Очки, однако, отработали его сразу — перед глазами побежали строчки досье.
Сын мэра был вовсе не музыкантом, он возглавлял местную тайную полицию. По колониальным масштабам — серьезный пост. По земным… достаточно сказать, что все подчиненные юноши, в количестве четырех человек, стояли сейчас за моей спиной.
— Здравствуйте, господин исполнитель, — сказал юноша.
— Здравствуй, Денис, — ответил я. — Что ж ты всех служак сюда собрал? А если кто-то из туристов наркоту провез?
— Все чисто, — быстро ответил юноша.
— А если кто-то собирается контрабандой кристаллы с рудника вывезти?
Перед глазами замигала оранжевая точка — Денис напрягся:
— Это серьезно, исполнитель?
В общем-то это не было моим делом. Но почему бы не помочь законной власти?
— Приглядитесь к толстому рыжему немцу, — посоветовал я. — Особенно поинтересуйтесь, нет ли у него контейнера-импланта в брюшной полости.
Почти неуловимый жест — и азиат с девушкой ушли.
— Спасибо, исполнитель, — сказал юноша. — Скажите, что нам грозит?
Я молчал. Мы никогда не отвечаем на такие вопросы.
— У нас самая обычная колония, — будто себя уговаривая, сказал сын мэра. — К Земле лояльны, общих законов придерживаемся… в целом.
Я ничего не сказал.
— А с теми аборигенами… было не ясно, что они разумны, — продолжал юноша. — Да это и сейчас еще не до конца доказано! И виртуальный притон мы закрыли… как только директива с Земли пришла…
Что я мог ему сказать? Что эта колония — и впрямь не худшая из сотни мелких человеческих поселений. Что у них хотя бы не процветают изуверские культы, не практикуется рабство, к местным формам жизни относятся достаточно гуманно. Что я еще не вынес приговор, да и вряд ли он окажется суровым?
Нам запрещено отвечать на такие вопросы. Первое правило, которое я усвоил, с пяти лет обучаясь на экзекьютора: никаких дискуссий с подследственными. Ребенком я проверял школы, в возрасте этого паренька — контролировал мелкие фирмы. И никогда, никогда не отвечал на вопросы.
— Ты уже вынес приговор, исполнитель? — спросил юноша.
Я повернулся и двинулся обратно.
— Что случается, если исполнитель гибнет? — Вопрос ударил в спину будто выстрел.
— Следующий экзекьютор учитывает этот факт. — Я обернулся. — Но нас не так-то легко убить.
Эмоциональный индикатор пульсировал багровым.
Неужели на этой планете и впрямь творится что-то серьезное?
— Какое ты имеешь право судить? — выкрикнул юноша. — Двадцать лет колония была изолирована от Земли! Потом — тридцать лет без единого корабля! Вы наконец-то соизволили наладить транспорт — и первым делом прислали палача! Спасибо! Наконец-то прибыл палач, прибыл царь и бог, который вправе судить!
Вот тут я счел себя вправе ответить:
— У меня нет этого права. Пока — нет. Но будет.
Мимо изрядно нервничающего негра, мимо второго, более спокойного агента я вышел из переулка. Что ж, разговор состоялся. Он обязан был состояться — в той или иной форме. Со мной мог встретиться сам мэр или местные криминальные заправилы… или представитель тех и других вроде этого честолюбивого паренька.
Мысленно я отметил: «Явная тенденция к наследованию власти». Это не большое преступление. Но все-таки.
С летающим транспортом на планете было плохо. «Левиафан» должен сгрузить полсотни легких флаеров, но пока весь планетный авиапарк состоял из старых, еще на колониальном баркасе привезенных шлюпок. Десяток машин находились в общественном пользовании, две или три — в личном. Еще пять служили в качестве такси.
Я не стал реквизировать общественный транспорт, а пошел и нанял последнюю тачку — четыре уже были арендованы японцами. Пилот прилагался — рослая молодая женщина с чуть грубоватыми манерами.
— Жанна, — протягивая руку, сказала она. — Вас за пульт не пущу, и не просите.
— Даже не подумаю, — пообещал я, пожимая крепкую ладонь. Управлять старой техникой нас учили, но куда спокойнее довериться местному пилоту.
Женщина чего-то ждала. Наверное, хотела, чтобы я представился.
— Полетели? — сказал я. — Времени очень мало.
— Странный вы, — пожимая плечами, ответила Жанна. — Я землян другими представляла.
— А много землян вы видели? — не удержался я.
— Телевидение уже тридцать лет работает. Земляне, они… — Жанна заколебалась.
— Веселые? Открытые? Симпатичные? Кампанейские?
Женщина кивнула.
— Земляне разные, — сказал я.
Милая девушка из борделя ничего бы не поняла. А Жанне хватило нескольких секунд.
— Так вы передачи для колоний фильтруете? — воскликнула она. — Точно?
— Конечно. Гиперсвязь — дорогое удовольствие, зачем транслировать в колонию всякую ерунду?
Жанна захохотала и открыла дверцу кабины: