— Твою мать, это ж Ви-Деф! — восклицает Тек.
Мы устраиваемся поудобней, а Диджей передает комендор-сержанту Леонарду Медведеву флягу с водой и сухой паек.
Одним сержантом больше в нашей компании.
— У кого-нибудь есть свежие тактические установки? — спрашивает Медведев, он же Ви-Деф.
Мы приглушаем свет фонариков и замечаем, что воздух в палатке подернут странной пеленой. Марсианская пыль. Ви-Деф забыл отряхнуться перед входом — грубейшее нарушение.
— Держи карман шире, — ухмыляется Казах.
— Сводок нет, — подтверждает Тек.
— А транспортную платформу поблизости не находили?
Дурацкий вопрос. Стали бы мы ютиться в русской палатке, будь у нас что получше!
— Сколько у вас палаток? — не унимается Ви-Деф.
— А сколько ты здесь видишь?
Мы замолкаем.
— Капсулам пришел капец, — бормочет Ви-Деф, прикладываясь к фляге с водой.
В его широко раскрытых глазах застыл испуг.
— Я потерял остальных, пока спускался. Все небо было в огне!
— «Одуванчики» всегда загораются в атмосфере, — замечает Диджей.
— Я не о том. Я про зарево от сбитых капсул и фреймов. Может, мы единственные, кому удалось выжить!
В палатке повисает тишина.
— Глупости, — говорит наконец Тек.
— Я тоже видел зарево, — обиженно напоминает Диджей.
На Красной планете тебе требуется время, чтобы переварить плохие новости, потому что любая мелкая неприятность может оказаться твоим смертным приговором, а с этим непросто смириться. Ви-Дефу неуютно в роли гонца, принесшего дурные вести, и он пытается сменить тему.
— Не люблю оленину. Никто не хочет доесть? — Ви-Деф протягивает нам финскую сосиску, зажав ее двумя пальцами.
Желающих не находится. Все остервенело чешутся.
Внезапно Казах начинает хихикать.
— Я понимаю, ты рад нас видеть, но, может, спрячешь своего дружка обратно в штаны?
Шутка, по правде сказать, так себе, но она приходится к месту. Нам тепло, мы отчаянно чешемся и мы все еще живы, и к Ви-Дефу возвращается хорошее настроение, и он дурачится, прикладывает сосиску к носу, неожиданно чихает, и сосиска взлетает вверх вместе с фонтаном соплей. Теперь она годится разве что на собачий корм, хотя я сомневаюсь, чтобы кому-то из нас хватило легкомыслия оставить дома собаку.
Мы начинаем ржать. Это ненормальный, нервный смех, но он дает выход нашей усталости и злости. Кто знает, может, мы смеемся в последний раз. Эта мысль витает в воздухе, но никто не произносит ее вслух. Даже у Ви-Дефа хватает ума промолчать.
Мы сидим в старой палатке, доставшейся нам в наследство от мертвого взвода, наши капсулы разметало по всей равнине, поблизости нет ни одной транспортной платформы, и фреймы, на которых мы прилетели, скорее всего уничтожены. Ни информации о местоположении врага, ни связи с командованием. Даже наши ангелы притихли.
Мы вполне можем оказаться героями игры «Потерянный патруль»[5].
Утро покажет.
Марс станет раем — когда-нибудь
Мы по уши в дерьме. Мысль об этом не дает мне уснуть.
Выжить на Марсе нелегко. Здесь очень низкое давление, не больше одного миллибара, и чертовски холодно. На Красной планете есть запасы воды, но в большинстве случаев до них не добраться — это либо ледяные полярные шапки, либо подземные озера, либо залегающие на большой глубине водоносные слои почвы. Вода — наш важнейший стратегический ресурс. Марсианский воздух содержит влагу, и иногда на небе можно увидеть высокие льдистые облака. Весной, когда тают ледники на полюсах, их довольно много. Один раз я даже стал свидетелем снегопада, но снежинки таяли прямо на лету. И на Земле, и на Марсе это называется одинаково — «вирга».
Марсианскую погоду принято считать предсказуемой, но с военной точки зрения не все так просто. Песчаные дьяволы — ветра, вздымающие в воздух тучи пыли, — могут закрывать солнце непроницаемой коричневой пеленой, такой плотной, что не разглядеть ничего на расстоянии вытянутой руки. Песчаные бури длятся иногда месяцами. Разреженный воздух, почти вакуум, сквозь который ни черта не видно, — такое даже представить трудно. Зато становится ощутимо теплее — содержащаяся в воздухе пыль поглощает солнечный свет.
Добыча кислорода — задача не из легких. Расщепление воды — гидролиз — относительно простая процедура, а вот с углекислым газом и окислами в пыли приходится повозиться. Для этого мы используем фонтаны — массивные технические установки, напоминающие по размерам грузовик с полуприцепом. Ни один бросок не обходится без пары-тройки фонтанов, но нередко их доставляют на Красную планету и до нашего прибытия — сбрасывают с фреймов, привязав к огромным парашютам. Обычно это происходит по ночам. Достигнув поверхности Марса, фонтан тут же зарывается в землю (если, конечно, под ним не оказывается непробиваемый ортштейн) и практически сразу разворачивает солнечные коллекторы и влагонакопители, улавливающие из воздуха летучие частицы воды.
Запасов, накопленных среднестатистическим фонтаном за пару недель, хватает роте солдат на два-три месяца. Особо большие экземпляры могут подзаряжать наши гермоскафы водой и кислородом на протяжении полугода.
Кроме того, фонтаны умеют перерабатывать водород и кислород в ракетное топливо. Бывали случаи, когда командование использовало эти ресурсы для того, чтобы срочно отправить на Землю нескольких солдат, обрекая оставшихся на мучительную смерть от удушья. Что важнее — обратный билет домой или еще несколько часов жизни? Чудовищный выбор. Стоит ли говорить, что космодесантники испытывают к фонтанам смешанное чувство любви и ненависти.
Логично, что чем дольше фонтан находится на поверхности Марса, тем упорнее антаги пытаются его уничтожить. Иногда они умышленно позволяют фонтану работать неделями, ждут, пока он будет обнаружен космодесантниками, и только после этого взрывают его. У наших врагов извращенное чувство юмора. Нашел запасы воды и кислорода? Рано радуешься, на, получи!
Бывает, что фонтану удается отыскать слой водоносной почвы, залегающий близко от поверхности, или запасы пресного льда. Тогда он превращается в бесценный стратегический ресурс и маскируется даже от своих, пока командование на Земле не решит, как его лучше использовать. Такие сокровища не для простых смертных.
Снаружи — холод и кромешная тьма. Конечно, не так морозно, как на южных взгорьях, но температура все равно довольно низкая — около минус восьмидесяти по Цельсию. Мы лежим в палатке, свернувшись клубком, точно новорожденные щенки, и изо всех сил жмемся друг к другу, пытаясь согреться. Что бы сказал на это Фрейд? Впрочем, большинство из наших о фрейдизме ни сном ни духом, поэтому обычно шутки сводятся к тому, что мы снимаемся в дешевом порно. Если у нас вообще хватает сил шутить. С недавнего времени на большом голубом шаре, который мы оставили позади, вошли в моду фильмы про секс с инопланетянами. Никто из нас не видел гуру, а внешность антагов мы представляем лишь очень смутно — так почему бы не дать волю фантазии? Вы удивитесь, до чего могут додуматься некоторые извращенцы. И что любопытно, гуру не имеют ничего против.
В тусклом оранжевом свете одинокого фонарика, подвешенного к потолку палатки, едва различимы лица моих товарищей. Кажется, все они спят. Счастливчики.
Тек — мой друг, мы немало пережили вместе, но мне до сих пор тревожно рядом с ним. Он красивый, как кинозвезда, молчаливый и суровый, гораздо сильнее и умнее, чем я. Мы вместе проходили тренинг в Хоторне, а потом не раз воевали плечом к плечу, и меня все время мучило зловещее предчувствие, что однажды он выживет, а я нет. Впрочем, пока мы оба целы и невредимы, и во многом это заслуга Тека. На Красной планете ему нет равных, а дерется он как зверь.
Казах — тот совсем другой. Неотесанный деревенщина, коренастый парень с восточным разрезом глаз и треугольником иссиня-черных волос на лбу. Он приехал к нам на стажировку и получил повышение, прежде чем начальство успело раскусить его и сплавить обратно в деревню. Белоснежные зубы, слегка удлиненные клыки. Настоящий canis lupus[6] с хищной ухмылкой.
Может, не самый умный, зато надежный и хладнокровный — ни разу не потерял присутствия духа в бою или в другой экстремальной ситуации. Казах неплохо разбирается в людях, хоть и ошибается порой. Он по-восточному коварен — никогда не знаешь, что у него на уме. Я легко представляю, как он уносится от врагов на своем низкорослом коне, как мечет назад стрелы из кривого азиатского лука, успевая в промежутках отщипнуть кусок от лежащего под седлом сырого мяса. Во мне есть польская и немецкая кровь, а значит, несколько столетий назад предки Казаха резали и насиловали моих. Казах яростно опровергает эту версию: «Монголы — они ж красавчики, ваши женщины сами на них вешались». Что ж, чувства юмора ему не занимать. Иногда он откалывает такие убойные шутки, что помрешь со смеху, а за некоторые из его жестоких розыгрышей вполне могут отправить за решетку. Рядовым лучше держаться от него подальше.
Как ни странно, большинство наших товарищей относится к Казаху с симпатией — он, конечно, засранец, но ведь свой, к тому же, как и полагается засранцам, не лишен обаяния. Мне уже дважды доводилось воевать бок о бок с Казахом. Иногда он смотрит на нас так, что становится ясно: наш хитрый азиат намерен позаботиться о том, чтобы мы все вернулись домой в целости и сохранности, и глядя на свирепые огоньки в его глазах, я начинаю понимать тех женщин, которые вешались на шею монголам.
Во сне Казах насупился как обиженный мальчишка, видно, что-то его тревожит. И все-таки он спит и даже похрапывает. Завидую ему.
Я никогда не умел очаровывать окружающих. При желании я могу пустить пыль в глаза, но каждый раз после этого чувствую себя обманщиком. Люди должны знать, кто я на самом деле — просто хороший парень, напрочь лишенный обаяния. Впрочем, хороший ли? Скорее, заурядный. Большинство знакомых считает меня ничем не примечательным малым, но я не огорчаюсь по этому поводу. Только Джо, Тек, да еще, может, Казах видят во мне что-то особенное. Они мои лучшие друзья на этой пыльной, охваченной войной планете.