За заботами, связанными с приручением Злого, время текло незаметно, меж тем пора отъезда неумолимо приближалась. Гнеда даже не представляла, насколько поместье Фиргалла вросло в нее, как сильно она полюбила предгорья и озера, дикие леса и извилистые тропы. Девушка не могла отогнать от себя мысль, что подобное уже происходило с ней. Почему, стоило Гнеде привязаться к чему-то по-настоящему, приходилось отрывать это от себя?
Она была предельно честна с собой и понимала, что ненавидит властного, сумасбродного старика, являвшегося ее дедом. Последнее, чего Гнеда желала, – так это, как выразился однажды Айфэ, «возвращения в лоно семьи». Ее семьей были Твердята и Пчелка. Домомысл. Катбад. Фиргалл и Айфэ.
Гнеда сознавала, что воссоединение с Аэдом – желание Фиргалла. Желание, которым он был одержим, желание, само оспаривание коего приводило опекуна в бешенство. Но оно не имело ничего общего с тем, чего хотела сама Гнеда. Как бы сильно возмутился ее наставник, признайся она, что ей не нужны высокие звания, богато обставленные покои, наряды и сладкие кушанья, что ей безразличны чувство долга и необходимость восстановить справедливость, о которых сид без конца втолковывал. Теперь Гнеда спокойно понимала, что вначале ею двигал лишь страх за свою жизнь, а потом стало нравиться общество Фиргалла, участие Айфэ, постоянное присутствие Финд, красоты Кранн Улл. Она надеялась, что так будет продолжаться и дальше, без необходимости что-либо менять, добиваться унизительного признания Аэдом или скрываться от братьев. Но известие о нападении на Айфэ вернуло Гнеду к действительности, о которой она успела позабыть. Мысль о том, что из-за нее могут пострадать другие люди, давно не посещала ее. Что, если это вновь повторится? Финтан пока не добрался до нее самой, но он легко найдет другие слабые места Фиргалла.
Девушка почувствовала, что вспотели ладони. Удивительно, как быстро и беспристрастно разум начал вырисовать возможные ходы развития событий. Они яркими вспышками выстраивались в разветвленную сеть, которую, как Гнеда внезапно поняла, уже давно видели и ее наставник, и, должно быть, двоюродный брат. Айфэ смог за себя постоять, но что, если Финтан узнает про существование Эмер? Если начнет угрожать ей, погубит ее… Айфэ не переживет этого. Впрочем, Финтану незачем убивать его невесту. Куда выгоднее похитить, чтобы выменять на Гнеду. Что тогда сделает Фиргалл? Выдаст? Казнит сам, отправив ее голову в мешке, чтобы Финтан смог, по обычаю предков, украсить своего скакуна?
Лишь необыкновенно красочно представив, как ее коса мерно шлепается о лоснящийся круп коня Финтана при каждом шаге, Гнеда, содрогнувшись, заставила себя перестать думать об этом.
В тот же день она спросила у опекуна, почему бы им самим не попытаться напасть на Финтана. Пожалуй, до сего мига Гнеда никогда не видела Фиргалла растерянным. Впрочем, быстро справившись с изумлением, сид ответил, что, к его величайшему разочарованию, подобраться к внуку могущественного князя и наследнику престола – это не такая уж и простая задача. Что Финтан гораздо богаче его самого, окружен вооруженной дружиной и изволит пребывать в своем прекрасно защищенном детинце. Что Финтан не выступает против Фиргалла в открытую лишь из-за страха перед ответными действиями князя Ангуса, над чем, впрочем, нынче вовсю трудятся его драгоценнейшие родичи.
Странно, но до сих пор Гнеда и не помышляла о том, что кто-то может быть сильнее, чем Фиргалл.
Они отправились в путь в середине лета. Почти вся челядь, не занятая домашними заботами, была на сенокосе, и утопавшая в пышной зелени усадьба казалась странно пустынной. В садах наливались яблоки, гудели шмели, и тенистые тропинки так и звали укрыться в прохладной тени. Гнеда расставалась с Кранн Улл, предчувствуя, что больше никогда туда не вернется.
В день отъезда Фиргалл вдруг заявил, что изменил свои намерения и решил отправить Финд с другими слугами и вещами на несколько дней раньше. Они же поедут вдвоем налегке для большей скорости и безопасности.
Гнеда пыталась возражать, ведь если первое утверждение было справедливым, то по поводу второго у нее имелись естественные сомнения, но сид остался непреклонен. Скрепя сердце девушка повиновалась, хотя никак не могла отделаться от необъяснимого гнетущего чувства, прощаясь с непривычно, по-дорожному одетой Финд. Наверное, виной тому была непредвиденная разлука с чернавкой, ставшей за минувший год Гнеде не только помощницей, но и подругой.
Они выехали через три дня после того, как отбыл маленький обоз. Фиргалл предупредил, что путь предстоит долгий и трудный. Он решил не спрямлять дорогу, а двигаться обходными тропами, дабы по возможности избежать любых встреч.
Оставив позади горы и благодатные лиственные леса, путешественники пересекли большую равнину, по которой ветер перебрасывал пряные запахи шалфея и пушистые облачка таволги. Стояла сильная жара, поэтому они старались выезжать до рассвета, пережидая зной в тенистых укрытиях.
Гнеда почти сразу влилась в походный уклад, в котором у каждого оказались свои установившиеся места. Фиргалл был предупредительным и легким спутником. Скупой на проявление чувств, он мало говорил, но все замечал. Всегда сосредоточенный, сид находил миг, чтобы позаботиться о девушке, будь то лишний час сна на брезгу[66] или подоткнутый ночью плащ, и со временем Гнеда научилась распознавать и ценить эти проявления участия.
Злой, которого она вопреки возражениям Фиргалла взяла с собой, вел себя на удивление примерно. Ко времени их отъезда он успел привыкнуть к Гнеде. Более того, казалось, что как сильны были его ярость и неприятие при первой их встрече, такой же всепоглощающей стала нынешняя привязанность. Соколок свободно отлетал от хозяйки, но стоило поманить его свистом, тут же возвращался, ловко усаживаясь на плечо или голову, если правая ее рука была занята. Такую крохотную птицу нельзя было натравливать на дичь, но связь, установившаяся между Гнедой и Злым, хоть и не применимая для охоты, все же радовала девушку, напоминая ей дружбу Айфэ и Крикуна.
Окружение начало понемногу меняться, и с замиранием сердца Гнеда сознавала, что совсем скоро они прибудут в Залесье. Судя по чертежам, которые сид показывал ей перед дорогой, их путь пролегал поблизости от Стародуба. Города, где она родилась. С которым была связана ее семья. Где погибли родители. Где до сих пор правил Войгнев.
На очередной стоянке после ужина Гнеда распласталась на земле и нашла глазами Некретницу[67]. Ее несложно было распознать, стоило лишь отыскать Плуг – или Кехта, как называл Фиргалл Воз на своем языке, – и продлить черту воображаемого лемеха[68]. Она была тут как тут. Не являясь ни самой яркой, ни самой красивой звездой, Некретница всегда была на своем месте, неизменно выручая заплутавших путников и сбившихся с дороги мореходов, и эта надежность вызывала у Гнеды уважение.
Они улеглись уже давно, и костер теперь лишь слабо дымил, отпугивая мошкару, но девушка знала, что сид, хоть и лежал с закрытыми глазами, тоже не спал. Между ними установилась та чуткая близость, что неизбежно возникает у людей, долгое время находящихся вместе в путешествии. Гнеда чувствовала, что ее опекун очень устал за последнее время и теперь, как обычно, не мог уснуть, отвлекаемый какими-то мрачными думами.
– Почему ты не убил Войгнева?
Слова вырвались сами собой, хотя едва ли нынче было подходящее мгновение для подобных бесед. Подтверждающее то молчание длилось так долго, что Гнеда поневоле засомневалась, верны ли ее предположения о бодрствовании наставника, когда сид вдруг изрек:
– А ты в последнее время удивительно кровожадна, дочь Ингвара. – Ей не нужно было поворачивать головы, чтобы знать, что Фиргалл улыбался, не поднимая век. – Я должен был спасти младенца. Это все, что занимало меня тогда. Дальше Войгнев оказался облеченным властью, – он все же пошевелился, потирая переносицу ладонью, – а, как тебе уже известно, покуситься на жизнь князя…
– Задача непростая, – закончила за него Гнеда. – И все же мне кажется, есть и другая, более веская причина. – Рука Фиргалла замерла. – Тебе было достаточно того, что отец мертв. Ты винил в произошедшем только его.
– Да, – просто согласился сид, заводя руку за голову и наконец открывая глаза. – Потому что так и есть. – Его голос стал ледяным. – Но ты можешь убить Войгнева сама, раз он так не дает тебе покоя.
Взглянув на звезды, словно удостоверяясь, что они по-прежнему на своих местах, Фиргалл повернулся к Гнеде спиной, натягивая плащ на плечи. Когда девушка уже решила, что сид уснул, до нее донесся приглушенный, но от этого не менее едкий голос:
– Забавнее всего то, что он должен был стать твоим свекром. – Гнеда с резким звуком втянула в себя воздух, но Фиргалл только усмехнулся. – Вы со Стойгневом были обещаны друг другу с рождения. Что ж, полагаю, нынче ты можешь считать себя свободной от клятв.
На четвертые сутки пути над их головами сомкнулись огромные лапы исполинских елей, жесткие иголки которых видали дюжину зим, не меньше. Фиргалл пресно заметил, что лес прозывается Лихоманником, и Гнеда угрюмо согласилась с таким именем. Несмотря на то что день стоял в разгаре, здесь господствовал полумрак. Нижние одряхлевшие ветви и стволы заросли седым лишайником, ставшим пристанищем смолевок, корнежилок и прочей ползающей и бегающей твари. Землю обволакивал густой колтун мхов, в который намертво впутались сухие ветви валежника. Никакой дороги, разумеется, не было и в помине, однако Фиргаллу удалось напасть на остатки некогда существовавшей тропки.
Всю светлую, если, конечно, ее можно было так назвать, часть дня они двигались без остановок. Ревнивые старухи-ели, казалось, не пропускали сюда ни единого солнечного луча, и путники понимали, что на землю спускалась ночь, только когда тени проплывавших мимо деревьев и неправдоподобно высоких ягодников вовсе исчезали в непроглядной тьме. Тогда Фиргалл выбирал