– Да и при нынешнем не хуже, – сказала она как можно невиннее.
Судя по взлетевшим к переносице кудлатым бровям, вместо веточки Гнеда швырнула сырое полено.
– Кто ж спорит, – огрызнулся он, разом подобравшись, – а только кабы не она, по сию пору Яромир бы сидел, – зло прошипел Гореслав, глядя в огонь. – Что теперь без толку лясы точить. Былого не вернешь, курицу в яйцо не впихнешь.
Хозяин поднялся и резко плеснул в затухающий костер остатки из кружки. Разочарованно глядя в удаляющуюся спину, Гнеда подумала, что тот легкий непринужденный разговор, который так хорошо удавалось вести Фиргаллу, был, оказывается, целым искусством.
Они прожили в лесу неполный месяц, прежде чем сид почувствовал себя достаточно сносно, чтобы продолжать путь. Обоим не терпелось как можно скорее отбыть, чтобы перестать стеснять хозяина и избавиться от довлеющей зависимости от него. В Гореславовой хибарке едва ли можно было чувствовать себя в безопасности. Хотя залесец, очевидно, сдержал свое обещание и не стал выдавать своих гостей, он частенько отбывал из дому, вел себя сдержанно, если не сказать скрытно, да и не выказывал ни Гнеде, ни Фиргаллу особого расположения. Благодарность за помощь перевешивалась облегчением оттого, что они наконец уезжали.
Накануне случилось радостное событие – вернулся пропавший в то проклятое утро Злой. Гнеда, тяжело переживавшая потерю питомца, не помнила себя от счастья, когда сокол как ни в чем не бывало слетел ей на плечо. Девушка была удивлена и тронута тем, что он не одичал и разыскал ее, имея возможность улететь на свободу. Неужто Айфэ был прав, и Гнеда и впрямь имела какую-то особенную связь с маленьким бориветром?
Фиргалл держался крепко, но девушка подозревала, что он нарочно бодрится, чтобы не отягощать ее хлопотами. Гореслав помог ему взобраться в седло, и, глядя на сида, трудно было подумать, что он еще недавно смотрел в глаза смерти. Фиргалл сидел прямо, уверенной рукой сжимая повод повеселевшего Ска. Только очень наблюдательный глаз различил бы повязку вокруг груди под рубашкой. Теперь, когда опекун облачился в починенную дорожную одежду, Гнеда ясно видела, насколько он осунулся, как заострились его черты и побледнела кожа. Девушка вздохнула, напомнив себе, что, как только они окажутся среди верных людей, Фиргалл получит должный уход и окончательно выздоровеет.
Они распрощались с Гореславом душевнее, чем Гнеда могла надеяться. Сдавалось, тому причиной было оставленное ему в награду почти все ценное имущество, коим располагал Фиргалл, и данное вдобавок слово, что сид пришлет своему спасителю в подарок коня. Девушка до земли поклонилась залесцу.
– Ввек не забуду я доброты твоей.
– Ступайте с миром, – ответил Гореслав. Кажется, он тоже был рад, что постояльцы убираются восвояси.
Путники выехали на заре, и Гнеда, глядя на зазолотившиеся листья берез, с сожалением думала о том, что лето уже на исходе. Вот и сравнялся год их с Фиргаллом знакомству, и сколько перемен он принес с собой! Ныне девушка снова оказалась на важном пороге, успев за долгие, не заполненные обычными занятиями дни выносить в себе трудное решение.
Видимо, судьба вылила на них неприятностей с щедрым запасом, так что Фиргалл и Гнеда без приключений добрались до места. Вопреки ожиданиям, ничто в душе девушки не дрогнуло, когда они подъехали к затерянной в густом лесу избушке, где когда-то она узнала о судьбе родителей. В дороге и сид, и его воспитанница были задумчивы и молчаливы, и незаметно между ними выросла недосказанность, которую к концу путешествия, казалось, можно было потрогать рукой.
Гнеда спокойно поздоровалась с Хотьшей и Воронцом, не чувствуя ни капли смущения или неудобства, что испытывала раньше в их присутствии. Ныне девушку совсем не волновало их мнение о себе, это было странно и ново, и Гнеда не знала, радоваться или огорчаться своему равнодушию. Кажется, мужчины тоже почувствовали перемену в девушке, почтительно поклонившись и впервые назвав госпожой. Зато Гнеда была несказанно рада видеть Финд, живую и здоровую, со смехом и слезами ответившую на крепкое объятие.
Гнеда разрешила себе только одну ночь. Она не могла позволить жалости, привязанности или любому другому чувству изменить свое намерение. Чем дольше девушка пробудет здесь, тем сильнее снова пропитается этими людьми, тем сложнее будет отодрать себя от них.
Фиргалл полулежал на устеленной мехами лавке, одетый как в обычный день в усадьбе, когда Гнеда зашла пожелать опекуну доброй ночи. На его коленях покоилась книга, но девушка видела, что сид ни разу в нее не заглянул. Дорога и тряска в седле дались ему нелегко. И все же Фиргалл снова был самим собой, а не тем уязвимым раненым человеком в исподней рубахе.
Гнеда опустилась на соседнюю лавку, пробегая по телу наставника изучающим взглядом, словно ощупывая и проверяя, все ли в порядке. Они с Фиргаллом избегали разговоров о произошедшем, будто этот предмет находился под негласным запретом.
– Ты можешь успокоиться теперь, – устало сказал Фиргалл, разрезая тишину, – здесь есть нужные снадобья. Мне уже гораздо лучше.
– Я вижу, – негромко ответила девушка. – Но ты напугал меня. Я подумала, что ты… – она запнулась, подбирая слова, пока сид выжидающе смотрел на нее, – что и ты уйдешь от меня. Как Домомысл.
Глаза сида потеплели, а в голосе послышалась легкая хрипотца:
– Я подвел тебя. Я должен был заботиться о тебе, а не наоборот.
– Фиргалл, – Гнеда на мгновение оторвалась от колен, на которых расправляла несуществующие складки, – ты очень дорог мне.
Сид пристально смотрел на ее вновь опущенное лицо. Девушка не видела, как он зажмурился и сглотнул, с усилием возвращая спокойствие своим чертам.
– Ты спасла мне жизнь. Ты… Ты не должна… Я…
Он прислонил ладонь ко лбу так, словно у него разболелась голова. Пожалуй, Гнеде ни разу не приходилось слышать Фиргалла, неспособного ясно выразить собственную мысль.
– Нам надо поговорить как следует, – заключил сид. – Только дай мне прийти в себя.
Девушка кивнула и заставила себя встретить взор янтарных очей. Она хотела запомнить его таким. Родным. Приоткрывшим свою броню. Настоящим.
Гнеда ехала по ночному лесу, все еще не веря, что у нее в самом деле хватило мужества. Глаза привыкли к темноте, но она не видела дороги. Вместо этого потрясенное, заплаканное лицо Финд стояло перед ней как живое. У Гнеды не дрогнула ни одна жилка, когда она вручила служанке тонкий свиток бересты с коротким посланием опекуну и сделала последние распоряжения, запретив трясущейся как осиновый лист девушке до утра говорить кому-либо о ее отъезде. Наверное, это было жестоко, но они хотя бы смогли попрощаться. Бедная Финд, она даже не понимала, что Гнеда уезжала ради ее же блага. Ради блага всех, кто волей судьбы оказался с ней связан.
Можно обманывать кого угодно, но от себя не убежать. Гнеда прислушивалась, не раздастся ли в настороженной тишине спящего леса топот копыт. Страшилась и желала этого одновременно. Помчись за ней Фиргалл, верни он ее, убеди в безрассудстве задуманного – с какой бы радостью Гнеда вняла его доводам!
Но было тихо, и девушка осознала, насколько одинока. Она не имела права вернуться домой, не могла просить защиты и крова ни у Кузнеца, ни у семьи Пчелки. У Айфэ оставалась та, о которой он должен был заботиться и переживать. А Гнеда была одна.
Нет! Девушка тихонько рассмеялась сквозь выступившие слезы. Еще у нее были Пламень и Злой, оружие и мешочек серебра. Целое состояние. У нее наконец была цель, ради которой Гнеда должна выдержать любые испытания, и одиночество являлось далеко не самым страшным из них.
Эта ночь, которую Гнеда провела сама по себе, в лесу под открытым небом, стала первой за долгое время. Девушка остановилась неподалеку от опушки, предпочитая свободное пространство. Теплый ветер приносил запах лежалой скошенной травы, и Гнеда догадалась, что жилье уже где-то неподалеку. Это странным образом успокаивало, хотя печальный опыт уже научил ее не доверять людям. Не надеясь, что заснет, девушка устроила лежанку по привычному обычаю и постаралась отвлечься от тревожных шорохов и звуков, отыскивая в черном полотне неба знакомые звезды.
Белесой полосой прямо над ней стелился Птичий Путь, вдоль которого совсем скоро потянутся журавли и гуси. Фиргалл называл его Дорогой белой коровы. Гнеда усмехнулась. Теперь ей не пригодятся ни наречие сидов, ни эти знания, ведь ее собственный путь вел в противоположную сторону от Ардгласа.
Веки потяжелели. Пламень затих на привязи, и легкий ток воздуха с покосов убаюкивал, окатывая лицо нежными душистыми волнами. Гнеда повернулась на бок, прислонившись ухом к земле. Может, так она лучше расслышит звук приближающейся погони.
Фиргалл мерил тесную горницу беспокойными шагами, иногда останавливаясь, чтобы еще раз пробежать глазами по уже выученной наизусть короткой грамотке. «Не ищи меня. Я освобождаю тебя от клятвы. Спасибо за все и прости».
Вместе с зубами он стиснул и бересту в руке, отчего та жалобно хрустнула.
Первым его порывом было, конечно же, кинуться вдогонку. Девчонка не уйдет далеко, и найти ее не составит труда. Но ведь она сама ушла. Сама пожелала.
Вот что значили ее молчание и отчужденность в последнее время. Она была подавлена случившимся и распорядилась собой по-своему. Дурак! Он-то списывал все на ее усталость и недомогание. Фиргалл упустил тот драгоценный миг, когда в душе Гнеды вызрело сумасбродное решение. Она полагала себя отрезанным куском, поэтому держалась так отстраненно, не позволяя ни лишнему слову, ни прикосновению вновь связать себя с ним.
Она освобождает его от клятвы! Да что возомнила о себе эта девчонка!
Давя вновь поднимающуюся волну гнева, Фиргалл отшвырнул свиточек на стол. Он заложил руки за спину, слегка поморщившись от не дававшей забыть о себе раны, и уставился невидящим взглядом в темное окно. Его ноздри все еще раздувались, но сид не был бы самим собой, если бы не смог взять верх над своими чувствами. Он ли не был искуснейшим в науке самообладания?