Поведя глазами, Гнеда вдруг споткнулась о взор Бьярки. Он смотрел на нее странно, одновременно виновато и яростно, и, встретившись с глазами девушки, с отвращением опустил голову.
– Княжич, разве твой батюшка не обмолвился, что спасший меня отрок достоин великой награды? – с горячностью и как-то нарочито воскликнул боярин. – Девушка эта провинилась, но видят Небеса, у нее доброе и храброе сердце. Она сирота, как ты слышал, так позволь мне взять ее под свою опеку. Я перед ней в неоплатном долгу.
Голова Бьярки взвилась, и широко раскрытые очи в неверии воззрились на отца.
– Что ж, воля твоя, Судимир Брячиславич, – безразлично пожал плечами Стойгнев и, не глядя больше ни на кого, знаком велел подать ему лошадь. Еще несколько мгновений, и княжич вместе со своими людьми покинул усадьбу.
– Что столпились? Али все дела переделали? – сварливо прикрикнул Жук на челядь, и все тут же зашевелились, принимаясь за оставленные хлопоты.
Бьярки, проводив хмурым взором удаляющегося Стойгнева, разом поник. Плечи его опустились, словно на них навалилась непомерная тяжесть, и в полной тишине, не встречая ничей взгляд, юноша скрылся в хоромах.
Когда все разошлись, Судимир повернулся к Гнеде, которую бережно поддерживали две чернавки. От его воодушевленности не осталось ни следа. Он выглядел изможденным и вмиг постаревшим.
– Слуги позаботятся о тебе. А потом нас ждет обстоятельная беседа.
Рана оказалась легкой, но из-за волнений Гнеда ослабла и потеряла довольно много крови. Боярин даже прислал к девушке лекаря, и тот, тщательно осмотрев и омыв язву, наложил остро пахнущую мазь и замотал предплечье чистой повязкой, повелев лежать.
Служанки переодели девушку в простую небеленую сорочку. Гнеда заметила большие от страха глаза чернавок, снимавших с нее пропитанную кровью рубаху, и облегчение, когда они воочию убедились, что их подопечная оказалась все-таки не парнем.
Девушки накрыли ее одеялом и удалились, и Гнеда попробовала заснуть, но, взбудораженная чужими запахами и звуками, лишь болталась на границе неспокойной дремоты. Трудно сказать, сколько прошло времени, когда дверь в ее горенку тихонько отворилась и на пороге возник Судимир.
– Лежи, – негромко сказал он Гнеде, которая испуганно дернулась, порываясь привстать. – Ты в моем доме. Тебя здесь никто не тронет.
Боярин сел на приставную скамью подле постели и некоторое время молча рассматривал лицо Гнеды – так, что ей захотелось накрыться с головой, только бы спрятаться от пристального взгляда. Но вот Судимир удовлетворенно улыбнулся, словно убедившись в чем-то, и его глаза потеплели. Он покосился на ее повязку.
– Бьярки укусил тебя, – сказал боярин с усмешкой. – Он не хотел. Думал только проучить.
Гнеда нахмурилась.
– Мой сын, – пояснил Судимир, а его глаза снова залучились. – Ты, кажется, знакома с северным наречием?
Гнеда медленно кивнула, отчаянно сожалея о том, что позволила боярину это проведать.
– Моя семья происходит с Севера, – продолжал Судимир, – а далекий предок, первый, осевший на залесской земле, носил имя Бьерн.
– Медвежонок, – слабо усмехнувшись, промолвила Гнеда, только теперь вдруг понимая смысл прозвища.
– Да, – засмеялся Судимир, потирая колени. – Медвежонок Бьярки.
Гнеда подумала, что трудно представить более неподходящее имя. Бьярки скорее напоминал хищную пронырливую ласку, чем неуклюжего косолапого детеныша.
– Я решила, что ты тоже свенн, господин.
– Что ж, во мне достаточно свеннской крови, – согласился боярин. – Я часто бываю на Севере, да и не скрываю своей приязни к нему. Веду дела с тамошними гостями[77], и далеко не всем это по нраву. В последнее время северян не особо-то жалуют, пытаются рассорить с залесцами. Я должен был держаться осторожнее. Впредь будет мне наука. Когда я говорил, что если бы не ты, то мне несдобровать, я ведь не преувеличил. Я пред тобой в долгу, Гнеда.
– Спасибо тебе, господин, на ласковом слове. В расплате мы. Если б не ты, княжич бы меня не пожалел. Дай только до завтра у тебя переночевать, и поутру уйду, не побеспокою больше.
– Экая ты норовистая! – снова засмеялся Судимир. – Куда же ты пойдешь?
Гнеда нахмурилась, прикусив губу. Теперь наверняка весь Стародуб судачит о произошедшем. Кто примет ее после такого?
Боярин, заметив смущение девушки, сжал ее здоровую руку.
– Вот что. Княжич бы тебя по голове не погладил, но и с плеч ее снимать бы не стал. Я тебя от срама разве что избавил, а ты меня – от верной гибели. Я сказал, что беру тебя под опеку, и не шутил. Мое слово крепкое. Оставайся в моем доме.
Гнеда удивленно перевела взор с их соприкасающихся рук на лицо боярина. Тут же вспомнила Жука – да и всех прочих, особенно Бьярки и его глаза, полные ненависти. Мурашки пробежали по коже, хотя под шерстяным одеялом было тепло и уютно.
– Как же я останусь, после такого-то?
– Глядишь, не съедят тебя, – усмехнулся он.
Девушка с сомнением смотрела на боярина, не доверяя его расположению, пытаясь найти истинную подоплеку такой щедрости. С другой стороны, она и вправду помогла Судимиру.
Гнеда облизала потрескавшиеся губы.
– Я могу любую работу делать.
– Что же ты делала в своих Перебродах?
– Всего понемножку, – смешалась девушка. – Пока Домомысл не умер, помогала ему переписывать книги.
– Вот как? – удивился боярин, и в его очах зажглось любопытство. – Домомысл – это тот самый добрый старик?
Гнеда кивнула.
– От него ты научилась свеннскому языку?
– Нет, от наставника, – девушка опустила глаза.
– А мечом владеть?
Гнеда резко вскинула на Судимира взор.
– Да какое там владение, – замялась она.
– Судя по тому, что я слышал и успел краем глаза увидеть, ты не пральником моего сына охаживала. – Боярин улыбнулся в усы, словно позабавившись этой мысли.
– Да, тоже от наставника, – сдалась Гнеда. Она хотела увести разговор подальше от Фиргалла. Врать не хотелось, но и рассказывать о сиде, она чувствовала, не должно. – Мы были дружны с его сыном, и он помогал мне. Знал, что у меня никого нет, поэтому научил, как постоять за себя.
– А что твои родители? – спросил Судимир, и в стороны от его прищурившихся глаз разбежались вороньими лапками мелкие морщинки.
– Я их не знала, – отчего-то насторожилась девушка. – Меня младенцем подбросили Домомыслу на порог.
– Что ж так далеко пустилась? В своих местах не хотела оставаться, так ближе есть деревни, пошла бы в работницы.
Гнеда нахмурилась и подобралась, немного отодвинувшись от Судимира.
– Ты, боярин, мне допрос чинишь, будто я лиходейка какая. Я худого никому не сделала и в город идти в своем праве была.
– Да что ж ты ерошишься! Уж и спросить нельзя, – усмехнулся Судимир. – И я в своем праве узнать о человеке, что в мой дом вступает.
– Я могу за скотиной ходить, белье стирать, стряпать.
– Мне не нужны работники, в этом Жук не соврал. Мне не надобна твоя плата, живи у меня как… – он запнулся на мгновение, – как гостья. Отдыхай. Я пошлю в «Трилистник» за твоими вещами. И за конем, – добавил он, опередив ее. – Он у тебя знатный красавец.
Судимир поднялся и направился к выходу.
– Господин, – позвала Гнеда. – Ты сказал, что княжич не стал бы снимать мне голову. Почем ты знаешь?
Боярин обернулся, и лицо его уже не было благодушным, как раньше.
– Княжич Стойгнев не такой бессердечный, каким кажется.
– А его отец? – вырвалось у Гнеды, и она тут же захотела воротить сказанное, видя, как в глазах Судимира что-то враз переменилось и потемнело, словно в избе в ясный день закрыли ставни.
– Есть такое присловье. Князь – как солнце, хорошо на него любоваться, да только издалека. Вблизи-то и опалиться можно.
Он вышел, а Гнеда откинулась на подушку и смотрела на столбики в изножье кровати, увенчанные резными медвежьими головами, пока ее незаметно не сморил сон.
23. На чужой стороне
Сразу после случившегося Бьярки на несколько дней уехал из Стародуба, сопровождая княжича в короткий поход, а вернувшись, понял, что весь город зубоскалит над тем, как его ославила девчонка. Он не сомневался, что правда обросла всевозможными небылицами и прикрасами – и, разумеется, не в его пользу. Даже Звениславка, сверкая хитрыми глазами и прикрывая хохочущий рот вышитой ширинкой, и та не преминула сказать ему, что хочет «подивиться на могучую поляницу, что сшибла самого Бьярки».
Это приводило молодого боярина в бешенство, заставляя раз за разом переигрывать их недолгий поединок в голове и понимать, что при любом раскладе он бы вышел дураком. Как она посмела полезть на него, о чем только думала? Будь на его месте кто-то другой, царапиной на плече дерзкая бы не отделалась. Пусть благодарит, что жива осталась!
Бьярки поморщился, возрождая в памяти белое лицо девчонки и безжизненно повисшую руку, когда отец еле успел подхватить ее. Одновременно к самому горлу подступила и запрятываемая на дно души обида. Бьярки вспомнил, как, пытаясь сохранять спокойствие, рассказывал отцу, что уже встречал эту девушку, да еще и в Солнцеворот, что таких совпадений не бывает и она не иначе как колдунья, неизвестно зачем явившаяся нынче в их усадьбу. Как он убеждал, что от девчонки добра не жди и она принесет беду в их род. Судимир же осадил его, заявив, что решать Бьярки будет, когда заживет своим домом, в который раз намекая, что вся семья ждет свадьбы сына. Они надеялись оженить его грядущей зимой, но сам Бьярки дал себе еще один год сроку. Он же не глупая девка, чтобы радостно ждать, пока его окрутят, знает, что с женитьбой закончится вольная жизнь. А что до Звениславки, Бьярки был уверен, что та дождется его. А даже если нет, ему, сыну Судимира и побратиму княжича, разве трудно будет найти невесту не хуже? Такому, как он, не отказывают.
Бьярки выходил из конюшни, когда впервые встретил Гнеду с того злополучного дня. Не желая быть замеченным, он замер в тени застрехи